Четвертый Кеннеди

На следующий день Кристиан отправился в Вест-Пойнт и последующие четыре года учился, готовясь стать офицером армии Соединенных Штатов. Решение Кристиана сначала поразило Оракула, потом порадовало. «То, что надо, – заявил он. – Кадровым военным тебе не стать. Зато, возможно, ты поймешь, что самоограничение где-то и полезно».

После четырех лет в Вест-Пойнте Кристиан еще четыре года прослужил в бригаде специального назначения, где овладел всеми видами оружия и стал мастером рукопашного боя. Ощущение того, что тело способно выполнить любой его приказ, радовало Кристиана, укрепляло веру в собственное бессмертие.

В возрасте тридцати лет он демобилизовался из армии и перешел в операционный отдел ЦРУ. Четыре года работал в Европе, потом еще шесть на Ближнем Востоке. Быстро продвигался по службе, пока после взрыва бомбы не остался без ноги. Он принял и этот вызов, наловчился пользоваться протезом, даже не хромал при ходьбе. Но на работе в операционном отделе пришлось поставить крест. Он вернулся в Штаты, где его пригласили в престижную юридическую фирму.

Тогда же он впервые влюбился и женился на девушке, как ему казалось, его мечты. Интеллектуальной, остроумной, очень красивой и очень страстной. Следующие несколько лет он купался в счастье. Жена родила ему двоих детей, Оракул знакомил его с хитросплетениями политического лабиринта. И он уже решил, что нашел свое место в жизни. А потом все рухнуло. Его жена влюбилась в другого мужчину и подала на развод.

Случившееся как громом поразило Кристиана, а потом вызвало у него дикую ярость. Он же был счастлив, так почему жена не испытывала тех же чувств? Что с ней произошло? Он ее любил, выполнял все ее желания. Разумеется, работа отнимала много времени. Но денег у него хватало, и она ни в чем не нуждалась. В ярости он решил противостоять всем ее требованиям, боролся за опеку над детьми, не отдал ей дом, в котором ей очень хотелось жить, оспаривал все денежные выплаты, положенные разведенной женщине. Более всего его поразило ее желание жить в их доме со своим новым мужем. Да, это был роскошный особняк, но как же священные воспоминания о тех счастливых годах, которые они вместе провели в нем? И ведь он всегда хранил ей верность.

Кристиан пошел к Оракулу, поделился с ним своими горестями и болью. К его полному изумлению, Оракул сочувствия не выказал. «Ты хранил верность жене, поэтому тебе кажется, что и жене полагалось следовать твоему примеру? Как одно может проистекать из другого, если ты ее больше не интересуешь? Разумеется, в большинстве случаев мужья изменяют женам. Неверность – это мера предосторожности, которую включает в свой арсенал рассудительный мужчина, зная, что его жена может в одностороннем порядке лишить его дома и детей. Ты соглашался на эти условия, когда женился. Так что теперь должен их выполнять. – Тут Оракул рассмеялся ему в лицо. – Твоя жена поступила правильно, подав на развод. Она видела тебя насквозь, что делает ей честь, потому что ты маскировался изо всех сил. Она знала, что в душе ты не чувствуешь себя счастливым. Но поверь мне, это наилучший вариант. Теперь ты готов занять место, которое достойно тебя. Путь открыт, жена и дети могли только помешать тебе. Вершить великие дела можно только в одиночку. Уж я-то знаю, сам прошел этот путь. Жены опасны для тех, кто обладает настоящим честолюбием, дети могут помешать им идти к поставленной цели. Руководствуйся здравым смыслом, в полной мере используй свою юридическую подготовку. Дай ей все, что она хочет, на твоем состоянии это практически не отразится. Твои дети еще совсем маленькие, они забудут тебя. Это же плюс. Теперь ты совершенно свободен. Отныне у твоей жены будет своя жизнь».

И Кристофер Кли последовал советам Оракула.

* * *

Вечером первого дня Пасхи генеральный прокурор покинул Белый дом, чтобы навестить Оливера Олифанта, посоветоваться и сообщить о том, что прием в честь его столетия перенесен президентом Кеннеди на более поздний срок.

Оракул жил в тщательно охраняемом поместье. Установленная по периметру система сигнализации только за последний год позволила предотвратить пять попыток ограбления. Он содержал большой штат слуг (все получали хорошее жалованье и могли рассчитывать на более чем приличную пенсию), включая брадобрея, камердинера, повара и горничных. Многие важные люди по-прежнему приезжали к Оракулу за советом, так что в особняке регулярно устраивались обеды, а иной раз гости оставались на ночь.

Кристиан с нетерпением ждал встречи с Оракулом. Ему нравилось общаться со стариком, выслушивать его страшные истории о банковских и корпоративных войнах, о стратегии мужчин, которым приходилось иметь дело с отцами, матерями, женами и любовницами. Он говорил о том, как защититься от государства, сила которого столь огромна, судебная власть слепа, законы далеки от справедливости, а свободные выборы насквозь продажны. Говорил не потому, что был циником, наоборот, трезво смотрел на жизнь. И при этом он настаивал на том, что человек может жить долго и счастливо, соблюдая нравственные законы, на которых должна строиться истинная цивилизация. Оракул просто зачаровывал.

Он принял Кристиана на втором этаже, где располагались небольшая спальня, огромная, выложенная голубым кафелем ванная с джакузи и душем, под которым стояла мраморная скамья, кабинет с внушительных размеров камином, библиотека и уютная гостиная с диваном и креслами, обтянутыми веселым ситчиком.

Дворецкий проводил Кристиана в гостиную. Оракул сидел в кресле-каталке, приводимой в движение электромотором. Перед ним на столике стояло все необходимое для чая.

Кристиан сел в кресло, заранее поставленное по другую сторону столика, налил себе чашку чая, взял маленький сандвич. Как всегда, от одного только вида Оракула у Кристиана поднималось настроение. Приятно, знаете, осознавать, что можно дожить до ста лет и сохранять столько энергии, хотя кожа Оракула теперь больше напоминала чешую, а на обширной лысине темнели пигментные бляшки. Зато руки торчали из рукавов элегантно сшитого костюма: несмотря на возраст, Оракул не утратил ни на йоту тщеславия. Правда, кожа на шее, схваченной шелковым галстуком, сильно обвисла, спина изогнулась, плечи подались вперед, сжав и без того неширокую грудь, а ноги совсем усохли. Однако черты лица еще не поддались надвигающейся смерти.

Кристиан налил чаю Оракулу, и несколько первых минут они пили чай, улыбаясь друг другу.

Оракул заговорил первым:

– Полагаю, ты приехал, чтобы сообщить об отмене приема по случаю моего дня рождения. Я смотрел телевизор с моими секретарями. И сказал им, что прием отложат. – Голос звучал глухо: сказывалось повреждение гортани.

– Да, – кивнул Кристиан. – Но только на месяц. Думаешь, ты сможешь продержаться? – Произнося эти слова, он улыбался.

– Безусловно, – ответил Оракул. – Это дерьмо на всех каналах. Прислушайся к моему совету, мой мальчик, прикупи акций телевещательных компаний. Они заработают кучу денег и на этой, и на всех последующих трагедиях. Они – крокодилы нашего общества. – Он помолчал, голос его чуть смягчился: – Как воспринимает случившееся наш любимый президент?

– Я все больше восхищаюсь этим человеком, – ответил Кристиан. – Держится он прекрасно. После смерти жены он стал гораздо сильнее.

– Когда происходит самое ужасное, что только может случиться с человеком, а человек держится, значит, он один из самых сильных людей в мире, – сухо заметил Оракул. – А это, возможно, не так уж и хорошо.

Он помолчал, чтобы отпить чая, бесцветные губы сомкнулись на белом ободке фарфоровой чашки.

– Если ты считаешь, что не нарушаешь клятву верности президенту и присягу, которую давал при вступлении в должность, почему бы тебе не рассказать, какие приняты меры?

Кристиан знал, что старик живет только ради этого. И умрет в тот самый момент, когда его выставят за дверь политической кухни.

– Френсис озабочен тем, что угонщики самолета до сих пор не предъявили никаких требований, – ответил Кристиан. – Прошло уже десять часов. Он полагает, что это дурной знак.

– Так оно и есть, – кивнул Оракул.

Они долго молчали. Глаза Оракула затуманились, утонули в темных мешках, набрякших под ними.

– Я волнуюсь из-за Френсиса, – на этот раз разорвал тишину Кристиан. – Боюсь, он не выдержит. Если что-то случится с ней…

– Тогда ситуация будет развиваться в опасном направлении. Видишь ли, я помню Френсиса Кеннеди маленьким мальчиком. Даже тогда меня удивляло, с какой легкостью он подчинял себе своих многочисленных кузенов. Он был прирожденным лидером, даже в детстве. Защищал маленьких, мирил больших. И иногда приносил больше вреда, чем те же хулиганы. Во имя добра он раздал немало тумаков.

Оракул помолчал, и Кристиан долил ему чаю, хотя чашка опустела лишь наполовину. Он знал, что старик ощущает вкус только очень горячего или очень холодного.

– Я сделаю все, что прикажет мне президент.

Глаза Оракула внезапно ожили.

– За последние несколько лет ты стал очень опасным человеком, Кристиан. Но не оригинальным. Во все исторические периоды находились люди, некоторые до сих пор считаются великими, которым приходилось выбирать между богом и страной. И некоторые очень религиозные правители ставили страну выше бога в полной уверенности, что за это они отправятся в ад. Но, Кристиан, сейчас наступило время, когда нам приходится решать, отдать ли жизнь за страну или обеспечить само существование человечества. Мы живем в атомный век. И перед каждым индивидуумом поставлен новый и небезынтересный вопрос. Позволю перефразировать его следующим образом. Если ты встаешь плечом к плечу со своим президентом, не станет ли твое решение угрозой всему человечеству? Это не столь просто, как отвергнуть бога.

– Для меня это не важно, – ответил Кристиан. – Я знаю, что Френсис Кеннеди лучше Конгресса, Сократовского клуба и террористов.

– Я частенько гадаю, с чего у тебя такая слепая верность Френсису Кеннеди. Уже нашлись сплетники, которые распространяются о ваших гомосексуальных отношениях. С твоей стороны. Не его. Что довольно-таки странно, поскольку ты спишь с женщинами, а он – нет, во всяком случае, после смерти жены. Но почему люди, окружающие Кеннеди, относятся к нему с таким благоговением? В политике он себя не показал. Взять хотя бы все эти реформаторские законы, которые он пытался протащить через Конгресс. Я полагал, что уж тебе-то хватит ума не лезть напролом, но, наверное, ты всегда оставался в меньшинстве. Однако твоя неординарная любовь к Кеннеди для меня – загадка.

– Он – человек, каким мне хотелось бы быть, – ответил Кристиан. – Как видишь, все просто.

– Тогда мы с тобой не были бы столь давними друзьями, – возразил Оракул. – Я вот не питал к Френсису Кеннеди никаких чувств.

– Он лучше всех остальных, – стоял на своем Кристиан. – Я знаю его больше двадцати лет, и он – единственный политик, который честен с людьми, не лжет им.

– Человека, которого ты описываешь, никогда не избрали бы президентом Соединенных Штатов. – Плечи Оракула словно расправились, руки легли на кнопки управления креслом, он откинулся на спинку. Над темным костюмом, белоснежной рубашкой, синим галстуком лицо со сверкающими глазами напоминало величественную маску, вырезанную из красного дерева. – Я не чувствую его обаяния, но в этом, наверное, нам не найти точек соприкосновения. А теперь я должен тебя предупредить. Каждый человек в жизни делает много ошибок. Такова уж особенность человеческого ума, и от этого никуда не денешься. Главное же состоит в том, чтобы не сделать ошибки, которая уничтожит тебя. Остерегайся своего друга Кеннеди, который слишком уж добродетельный, помни, что желание делать добро может обернуться злом. Будь осторожен.

– Характер не меняется, – уверенно заявил Кристиан.

Оракул всплеснул руками, словно крыльями:

– Очень даже меняется. Боль меняет характер. Печаль меняет характер. Любовь и деньги. А время разъедает характер. Позволь рассказать тебе одну историю. В пятьдесят лет у меня была двадцатилетняя любовница. У нее был брат, на десять лет старше. Как и со всеми моими молодыми женщинами, я также играл и роль наставника. Старался во всем им помогать. Ее брат, очень азартный и беззаботный, работал на Уолл-стрит и впоследствии крепко на этом подзалетел. Я никогда ее не ревновал, даже если она появлялась в обществе с молодыми людьми. Когда ей исполнился двадцать один год, ее брат устроил вечеринку и ради шутки пригласил мужчину-стриптизера, чтобы тот выступил перед ней и ее подругами. Секрета из этого никто не делал. Но я всегда осознавал, что внешность у меня никакая, что женщин я привлекаю отнюдь не физическими данными. Поэтому выходка эта меня оскорбила, хотя я понимаю, что не следовало мне так остро на нее реагировать. С женщиной этой мы остались друзьями, она вышла замуж, сделала неплохую карьеру. У меня появились новые молодые любовницы. А через десять лет ее брат поставил не на ту финансовую лошадь, на Уолл-стрит такое не редкость. Причем потерял не только свои деньги, но и те, которые доверили ему другие люди. Получил два года тюрьмы, естественно, потерял работу.

К тому времени мне исполнилось шестьдесят, я по-прежнему поддерживал дружеские отношения и с сестрой, и с братом. Они обратились ко мне за помощью, хотя и не представляли себе моих возможностей. Я мог бы его спасти, но не пошевелил и пальцем. Позволил ему упасть на самое дно. И лишь десять лет спустя понял, почему я ему не помог. Причина крылась в той глупой шутке, когда он показал сестре тело мужчины, который был много моложе меня. И речь шла не о сексуальной ревности. Он бросил вызов моей власти, власти, которой, как мне казалось, я обладал. Потом я часто думал об этом. То был один из поступков, которых я стыжусь. Ни в тридцать, ни в семьдесят я бы себе такого не позволил. А почему в шестьдесят? Характер меняется. Это триумф человека и его трагедия.

Кристиан переключился на коньяк. С исключительным вкусом, очень дорогой. Оракул признавал только все самое лучшее. Кристиану этот коньяк нравился, но сам он никогда его не покупал: рожденный в богатстве, он полагал, что не заслуживает такой роскоши.

– Я знаю тебя всю жизнь, чуть больше сорока пяти лет, и ты не меняешься. На следующей неделе тебе исполнится сто. А ты все тот же великий человек, каким я считал тебя все эти годы.

Оракул покачал головой:

– Ты знал меня только стариком, после шестидесяти лет. Это ничего не значит. Яд к тому времени иссяк, а с ним и источники, обеспечивающие восполнение его запаса. Добродетель в старости – не такая уж заслуга, об этом говорил еще Толстой. – Он вздохнул. – Так как насчет роскошного приема по случаю моего столетия? Твой друг Кеннеди никогда меня не любил, и я знаю, что именно ты проталкивал идею провести церемонию в Розовом саду Белого дома при большом стечении прессы. Так он воспользовался этим кризисом, чтобы указать мне на дверь?

– Нет, он очень тебя ценит, хочет поздравить, как ты того заслуживаешь. Оливер, ты – великий человек, и этого никто у тебя не отнимет. Продержись еще немного. Черт, да что значат несколько месяцев после целых ста лет? – Кристиан помолчал. – Но если ты хочешь, если тебе не нравится Френсис, мы можем забыть о торжествах, прессе, упоминании твоего имени во всех средствах массовой информации. Я готов устроить тебе вечеринку в узком кругу, для самых близких, в твоем же доме, и поставим на этом точку. – Он улыбнулся, показывая Оракулу, что это шутка. Иногда старик воспринимал его слова очень уж буквально.

– Благодарю, но вынужден отказаться, – сухо ответил Оракул. – Я хочу иметь цель в жизни. К примеру, торжественный прием в честь моего дня рождения, устроенный президентом Соединенных Штатов. Но позволь заметить, твой Кеннеди умен и расчетлив. Он знает, что мое имя еще не забыто. Поэтому в данном случае реклама сработает и на его имидж. Твой Френсис Завьер Кеннеди ловкостью рук не уступает своему дяде Джеку.

– Современников у тебя уже не осталось, но многие твои протеже, и мужчины, и женщины, занимают в этой стране самые важные посты и горят нетерпением воздать тебе должное. В том числе и президент. Не забывай, что в Белый дом и он попал не без твоей помощи. Он даже пригласил твоих приятелей из Сократовского клуба, хотя терпеть их не может. Это будет твой лучший день рожденья.