Четвертый Кеннеди

– Не волнуйся. Я все устрою по полной программе. Господи, ему сто лет. А он все ждет своего дня рождения.

– Он был и остается великим человеком.

Кеннеди коротко глянул на генерального прокурора:

– Ты всегда любил его больше, чем я. У него есть недостатки, и он ошибался.

– Разумеется, – кивнул Кли. – Но он, как никто другой, контролировал свою жизнь. А его советы, его наставления полностью изменили мою жизнь. – Последовала короткая пауза. – Я обедаю с ним сегодня. Могу я сказать, что его день рождения отметят в Белом доме?

Кеннеди сухо улыбнулся:

– Безусловно.

* * *

В конце дня Кеннеди подписал какие-то документы в Овальном кабинете, а потом долго сидел за столом, глядя в окно. Он видел верхушки штырей металлического забора, окружающего территорию Белого дома, белую, находящуюся под током проволоку. Как всегда, его беспокоила близость улиц и публики, хотя он и знал: уязвимость Белого дома – иллюзия. Его очень хорошо охраняли. Белый дом окружали семь линий защиты. В каждом здании, расположенном в радиусе двух миль, на крыше или в специально снятых квартирах дежурили агенты Секретной службы. На всех улицах, ведущих к Белому дому, находились командные посты, оснащенные пулеметами и базуками. Туристов, сотни которых каждое утро наводняли первый этаж Белого дома, щедро разбавляли агенты Секретной службы. Каждый квадратный дюйм помещений, куда допускались туристы, просматривался видеокамерами и прослушивался высокочувствительными микрофонами, которые улавливали даже шепот. Во всех коридорах, у каждого поворота дежурили вооруженные охранники. Сидели они за бронированными столами, которые при необходимости превращались в баррикады. И в часы, отведенные для посещений публики, Кеннеди практически всегда находился на новом, недавно построенном четвертом этаже, где располагались его личные апартаменты. С бронированными полами, стенами, потолками.

И теперь, сидя в знаменитом Овальном кабинете, куда он заглядывал разве что для подписания официальных документов в ходе особо важных церемоний, Френсис Кеннеди позволил себе на несколько минут расслабиться. Взял из деревянного ящичка длинную тонкую кубинскую сигару, обрезал кончик, неторопливо раскурил, глубоко затянулся, вновь бросил взгляд на пуленепробиваемое стекло.

Вдруг увидел себя ребенком, шагающим по зеленой травке лужайки, потом бегущим к дяде Джону и дяде Роберту. Как же он их любил! Дядя Джон, такой обаятельный и при этом облеченный огромной властью. Дядя Роберт, такой серьезный и такой добрый. Нет, подумал Френсис Кеннеди, мы звали его дядя Бобби, не Роберт. Или иногда Роберт? Вспомнить не удавалось.

Но он помнил, как однажды, более сорока лет назад, когда он подбежал к своим дядьям, они взяли его за руки, подняли и понесли к Белому дому, так, что его ноги не касались земли.

А теперь он занял их место. Власть, вызывавшая в нем трепет, теперь принадлежала ему. Но воспоминания эти вызвали и острую боль. Они умерли за правое дело, а у него вдруг возникло желание отказаться от борьбы, сдаться…

Но Френсис Кеннеди не мог знать, что в Риме два никому не известных революционера готовятся изменить не только его планы, но и весь мир.

Глава 2

Утром первого дня Пасхи Ромео и его группа в составе четырех мужчин и трех женщин выгрузились из минивэна в установленном месте. Улицы, ведущие к площади Святого Петра, уже запрудила толпа нарядно одетых людей: женщины в платьях пастельных тонов и изящных шляпках, мужчины в светлых шелковых костюмах с пальмовым крестиком на лацкане, маленькие девочки в перчатках и белоснежных платьицах, мальчики в синих костюмчиках, красных галстуках и снежно-белых рубашках, готовящиеся к церемонии конфирмации. Тут и там в толпе мелькали священники, с улыбкой взирающие на паству.

А вот лицо Ромео оставалось серьезным. В этот день он надел черный костюм, белую накрахмаленную рубашку, белый, практически неотличимый от нее галстук и черные, на резиновой подошве туфли. Плащ из тонкого кашемира скрывал винтовку, закрепленную в специальной петле. Три последних месяца он стрелял из этой винтовки, так что теперь мог попасть в мелкую монету.

Четверо мужчин были в коричневых рясах монахов-капуцинов, перепоясанных широкими ремнями из плотной материи. На выбритых макушках красовались коричневые шапочки. Под рясами прятались ручные гранаты и пистолеты.

Три женщины, в том числе и Энни, вырядились монахинями, в черное с белым. И они были вооружены. Энни и две женщины двинулись первыми. Люди расступались перед ними, освобождая проход. За ними следовал Ромео, а четыре монаха шагали в арьергарде, замечая все и вся, готовые вмешаться, если Ромео остановит полиция.

Ромео и его группа без происшествий добрались до площади Святого Петра и растворились в собирающейся там толпе. А затем вынырнули у дальнего края площади, там, где их спины охраняли мраморные колонны и каменная стена. Ромео встал чуть в стороне от остальных. Он ждал сигнала с другой стороны площади, где Джабрил и его люди прикрепляли фигурки распятого Христа к стенам.

Группа Джабрила состояла из трех женщин и трех мужчин. Последние, в пиджаках свободного покроя, скрывающих от посторонних глаз пистолеты, охраняли женщин, которые занимались фигурками, начиненными взрывчаткой, с детонаторами, срабатывающими по радиосигналу. Клей, нанесенный на контактную поверхность, намертво схватывался со стеной, так что случайный зевака оторвать бы фигурку не смог. А сами фигурки, очень красивые, с наружным слоем из терракоты, без труда могли сойти за пасхальное украшение площади Святого Петра.

Завершив свою часть операции, Джабрил и его люди двинулись сквозь толпу к ожидающему их минивэну. Один из мужчин отправился к Ромео, чтобы передать ему радиопередатчик, активирующий детонаторы. Потом Джабрил и его люди уселись в минивэн и поехали в аэропорт. До появления папы Иннокентия на балконе оставалось три часа. Все шло по заранее намеченному плану.

Сидя в катящемся по шоссе минивэне, Джабрил думал о том, как все начиналось…

* * *

Несколькими годами раньше, во время одной из операций, Ромео упомянул о том, что ни у одного европейского государственного деятеля нет такой мощной охраны, как у папы. Джабрил, рассмеявшись, ответил: «Да кому захочется убивать папу? Кто убивает змею, у которой вырваны зубы? Бесполезный старикан, окруженный дюжиной таких же стариканов, всегда готовых занять его место. Перезревшие женихи Христа, коллекция красношапочных мумий. И что может изменить смерть папы? Похитить его – другое дело. Он – самый богатый человек на Земле. А убить… Толку от этого не больше, чем от убийства греющейся на солнце ящерицы».

Ромео, однако, стоял на своем, чем и заинтриговал Джабрила. Папу почитают миллионы католиков во всем мире. И папа, несомненно, символ капитализма. Буржуазные христианские западные государства об этом позаботились. Папа – один из столпов власти, на которых покоится это общество. Убийство папы вызовет шок в стане врага, потому что он считается представителем бога на Земле. Государей России и Франции убили, они тоже полагали себя помазанниками божьими, и эти убийства послужили прогрессу человечества. Бог – это выдумка богатых, которая нужна для того, чтобы дурить головы бедным. Папа – средоточие зла. Джабрил творчески развил предложенную Ромео идею. И теперь операция приобрела завороживший Ромео блеск. Да, Джабрил остался доволен собой.

Джабрил не считал Ромео настоящим революционером, несмотря на его готовность к самопожертвованию. Джабрил изучил историю итальянских террористов. В умении убивать глав государства они добились больших успехов, творчески переработали уроки русских, которые все-таки убили своего царя после многих неудачных попыток. Именно у русских итальянцы позаимствовали название, вызывавшее у Джабрила пренебрежительную усмешку: Христы Насилия.

Однажды Джабрил встретился с родителями Ромео. Отец – бездельник, паразит, присосавшийся к телу человечества. Вместе с шофером, слугой и большим, с барана, псом, которого он использовал как приманку, чтобы снимать женщин на бульварах. Но с безупречными манерами. И мог очаровать любого, за исключением собственного сына.

Мать – еще одно порождение капиталистической системы, охочая до денег и драгоценностей, ревностная католичка. Прекрасно одетая, окруженная служанками, каждое утро идущая к мессе. Чтобы остальное время посвятить удовольствиям. Как и ее муж, она ни в чем себе не отказывала, меняла мужчин, но любила только своего единственного сына Ромео.

И теперь эту счастливую семейку ждало наказание. Отец – кавалер Мальтийского ордена, мать – набожная женщина, а их сын – убийца папы. Каково предательство, думал Джабрил, бедный Ромео, после того, как я тебя предам, на твою долю выпадет тяжелая неделя.

Ромео знал план всей операции, за исключением последнего штриха, который Джабрил держал при себе. «Как шахматная партия, – говорил Ромео. – Шах, шах и мат. Изумительно».

* * *

Джабрил взглянул на часы. Еще пятнадцать минут, и они в аэропорту. Минивэн катил по шоссе, строго соблюдая все правила дорожного движения. Пора переходить от грез к делу.

Он собрал у своих людей оружие и гранаты, сложил все в чемодан. Когда минивэн остановился у здания аэропорта, Джабрил вышел первым. Минивэн покатил дальше, чтобы высадить остальных у другого входа. Джабрил с чемоданом в руке медленным шагом вошел в здание, поглядывая по сторонам, выискивая переодетых сотрудников службы безопасности. У самого контрольно-пропускного пункта свернул в маленький магазинчик, торгующий цветами и сувенирами. На двери висела табличка «ЗАКРЫТО». Во-первых, она означала, что путь свободен, во-вторых, гарантировала отсутствие в магазине посторонних людей.

За прилавком стояла сильно накрашенная блондинка с невыразительными чертами лица, но очень приятным, завлекающим голосом. Простенькое облегающее трикотажное платье подчеркивало достоинства ее пышной фигуры.

– Вы уж меня извините, но мы не работаем. Вы же видели табличку. Все-таки первый день Пасхи. – Голос звучал дружелюбно. И она тепло улыбнулась.

Джабрил ответил заранее оговоренной фразой:

– Христос воскрес, но мне все равно надо ехать по делам.

Она протянула руку, взяла чемодан.

– Самолет вылетает по расписанию? – спросил Джабрил.

– Да. У тебя в запасе час. Изменения будут?

– Нет. Но помни, теперь все зависит от тебя. – И он вышел из магазина.

Женщину эту он видел в первый и последний раз, и она знала только об этом этапе операции. Он посмотрел на табло вылетов. Да, никаких задержек.

Женщина эта входила в Первую сотню. Владелец магазина устроил ее на работу три года назад, и все это время она осторожно налаживала доверительные отношения с сотрудниками аэропорта и службы безопасности. Проносить вещи мимо сканеров, стоящих на КПП, и передавать их отлетающим пассажирам вошло у нее в привычку. Проделывала она это не каждый день и даже не каждую неделю, но достаточно часто. А на третий год работы завязала роман с одним из охранников. В этот день ее любовник дежурил на КПП: она пообещала ему ленч и сладкое в задней комнатке магазинчика. Вот он и вызвался работать в первый день Пасхи.

Все необходимое для ленча уже лежало на столе. В задней комнате она быстренько переложила оружие и гранаты в ярко раскрашенные подарочные коробочки от Гуччи. Сами коробочки уместила в розовато-лиловом пакете из плотной бумаги. Подождала, пока до отлета осталось двадцать минут. А потом с пакетом в обнимку (очень тяжелым, она боялась, что ручки не выдержат) неуклюже побежала к КПП. Ее любовник, естественно, пропустил ее мимо сканера. Она осчастливила его многообещающей улыбкой. Когда она появилась в самолете, стюардесса узнала ее и рассмеялась: «Опять, Ливия». Женщина прошла в салон экономического класса, заметила Джабрила и его людей, направилась к ним. Одна из спутниц Джабрила протянула руки, чтобы взять тяжелый пакет.

Женщина, которую стюардесса назвала Ливией, с радостью избавилась от пакета, повернулась и выбежала из самолета. Вернувшись в магазин, скоренько закончила приготовление ленча.

Охранник Фаэнци относился к тому типу итальянских мужчин, которых природа создает исключительно на радость женщинам. И смазливая внешность была самой малой из его добродетелей. Он отличался и ровным, покладистым характером, свойственным только тем, кто полностью доволен собой, чьи честолюбивые помыслы не распространяются выше должности, которую он занимает. Униформу охранника Фаэнци носил с таким видом, словно он – наполеоновский маршал, а его ухоженные усики в глазах женщин смотрелись ничуть не хуже, чем в глазах мужчин чуть вздернутый носик субретки. Всем своим видом Фаэнци показывал, что делает очень важную и нужную работу, которую можно поручить далеко не всем. Проходящих мимо женщин он одаривал нежной и ласковой улыбкой, потому что они находились под его защитой. Ливия заметила его сразу, как только он появился в аэропорту в униформе охранника, и занялась им вплотную. Поначалу он позволял себе лишь вежливые комплименты, но она игривыми намеками, маленькими, но приятными подарками и вечерними чашечками кофе (вскоре кофе дело не ограничивалось) в задней комнате магазина перевела их отношения на другой уровень. И теперь он любил ее, вернее, был предан ей, как пес – доброй хозяйке. У нее он всегда мог рассчитывать на угощение.

И Ливии он нравился. Каждая женщина может только мечтать о страстном любовнике без единой серьезной мысли в голове. В постели он давал сто очков вперед мрачным революционерам, которые либо мучились угрызениями совести, либо подавляли чувство вины.

Он стал ее домашним зверьком, и она ласково называла его Зонци. Когда он вошел в магазинчик и запер дверь, она устремилась к нему, светясь любовью и страстью, в глубине души жалея его. Бедный Зонци, антитеррористическое управление итальянской полиции скоро во всем разберется, отметит ее исчезновение. Зонци, без сомнения, хвастался своей победой. В конце концов, женщина она зрелая, опытная, ее честь защиты не требовала. Их связь, конечно же, всплывет на поверхность. Бедный Зонци, этот ленч станет последним часом его счастья.

Прежде всего они быстренько и со вкусом трахнулись. Ливия не без иронии отметила, что это тот самый случай, когда можно получить удовольствие, одновременно служа революции. А Зонци будет наказан за его гордыню и самодовольство, за то, что польстился на любовь старшей по возрасту женщины. Она одержит как тактическую, так и стратегическую победу. И все же бедный Зонци. Как ты прекрасен! Смуглая кожа, большие глаза, черные волосы, аккуратные усики, пенис, твердый, как бронза. «Ах, Зонци, Зонци, – прошептала она меж его бедер. – Всегда помни, что я тебя люблю».