Он мечтал о билете до Питера
В одну сторону.
Но что-то вечно не клеится,
Недостаточно бьется за воротом.
Слишком мало стихов,
Чтобы читать их до ночи.
Перестань уже слоняться по городу,
Одиноче.
Он мечтал написать книгу
И переплюнуть Толстого.
Но в книге всё война, о любви ни слова.
Только пуд темени, лжи и больных заморочек,
А в мыслях все тот же хмельной голосочек:
«Давай еще одну строчку про хреновый денёчек?
Давай еще строчку,
Но – уговор! —
Без трех точек».
Он мечтал всё о славе, но в груди несется торнадо.
И спасать от торнадо его не надо.
Тащить в тихую гавань, перевязывать раны.
Он и так знает, откуда все эти котлованы.
Он мечтал,
Но вновь метафоры окрашивал в черный.
У него это выходило смешно, отчаянно,
Рефлекторно.
Как будто ладони вымазал в едкой саже.
Нарисовал пару шрамов на лице персонажа.
И вроде бы вот-вот, кажется, что-то нащупал.
Но все для того, чтобы в мыслях голос запутать,
К утру вновь отчаяться,
Пожалеть и перечеркнуть.
А голос смеется:
«Друг, так может в этом и суть?»
Будильник
Пять утра. За окном такая непроглядная темень с парой сиротливо мерцающих фонарей где-то на периферии, что, казалось бы, спи себе и спи, пока в этот мир не вернется хоть один луч света.
Я не сплю. Я слушаю свой будильник.
Мне видится, как вчерашний день стащил с вешалки мое любимое пальто, взял подмышку свои башмаки, чтоб не стучать каблуками по полу и шмыгнул за дверь, в метель. Так тихо и ловко, что скрипучая входная дверь не издала ни звука. И теперь искать его нет смысла, все следы давно замело снегом и предрассветной тишиной.
За порогом моего дома распахнулась ухмыляющаяся черная дыра, заглатывающая в себя все, что мне не удалось удержать. А жаль, эта сволочь ушла в моем пальто.
Я жду рассвета. На столе остывает кружка черного несладкого чая с молоком. Сонную тишину нарушает только Шевчук, напоминающий мне мудрого сказочника в старой телогрейке.
«Коронована Луной. Как начало, высока-а-а…».
Это играет мой будильник.
О дружбе и предательстве
Мой друг ушел навсегда. Однажды ночью, пока я спал, он собрал свои вещи, разбросанные то там, то здесь, вытащил из рамки нашу совместную фотографию, разорвал ее и тихо притворил за собой дверь. Мое сердце осталось пустым и брошенным, но все еще хранящим в себе отзвуки его смеха, чуть скалящуюся улыбку и запах ментоловых сигарет, которым пахла вся его одежда. Я обнаружил пропажу на рассвете, когда солнце слепо ткнулось мне в веки. Неловко сполз с кровати и, растирая затекшее плечо, прошаркал на кухню варить кофе на двоих. Как всегда. Но не нашел его чашку ни в раковине, ни на полке. А потом наткнулся на обрывки фотографии в мусорном ведре. Так я узнал, что такое предательство.
У меня всегда было мало друзей. А настоящих среди них и того меньше. Но говорят, это нормально, своих людей некоторые ищут всю жизнь. Мне же каждый, кто приходил в мой дом-сердце, казался своим, пока он ни уходил. Кто тихо и внезапно, кто с долгим скандалом и поломанными ребрами. И я снова и снова думал, а не повесить ли наконец на дверь амбарный замок и сдохнуть уже в тишине и одиночестве под песни своей юности. А то все, кто проходят мимо, почему-то воспринимают мое жилище как гостиницу, в которую можно вторгнуться, не вытирая ног, бросить пожитки в угол, обшарить холодильник, накормить обещаниями остаться, а потом, убедившись, что поживиться тут больше нечем, свалить за порог в июльскую ночь. Что ж, скатертью дорога, как говорится.
Потом, в какой-то момент начали появляться те, кто любил заглядывать между делом. Ничего не обещая и почти ничего не принося с собой, кроме порции впечатлений и свежего воздуха. Да и нечем больше им было делиться — такие всегда путешествуют налегке. Эдакие мотыльки, ищущие приключений. Для таких я иногда оставлял открытым окно в дальней комнате и чистое полотенце. Они развлекали меня историями, в которых не было ни слова правды, а я поил их настойкой, в которой не было ни одного натурального ингредиента. А потом снова отворял окно, в котором они исчезали. Самый правдивый обмен, как по мне.
Но совсем иногда приходили они. Те самые. Они селились где-то неподалеку и не просто приходили сами — они звали меня к себе. Выделяли на полке место для моих вещей. Показывали самые отдаленные уголки своего жилища, с бардаком и отваливающимися обоями, с комьями кошачьей шерсти по углам и прячущимися по шкафам стекетами. А в конце экскурсии дарили запасные ключи от входной двери. Просто на всякий случай. У меня для них в доме отдельный шкафчик со стеклянной дверцей. И даже если они потом переезжают, ключи все равно остаются у меня. И это намного ценней любых денег мира.
Я до сих пор не знаю, что сводит людей вместе. И что позже их разводит. Но я знаю, что если кто-то хочет быть рядом — он будет, несмотря на расстояние, личные загоны и штормовые ветра. А еще я знаю, что всегда буду отворять дверь. Сколько бы ни разочаровывался и сколько бы обещаний ни давал себе. Просто амбарные замки совершенно не подходят к моей двери эстетически.
Лето – это
Лето — пора беготни.
Приятной активности, после которой вечером гудят ноги, но ты нисколько не устал, потому что впереди ночь. А летняя ночь — это одна из главных причин, почему Бог вообще придумал лето.
Еще теплый асфальт. Чуть прохладный воздух мягко окутывает уставшие от солнца плечи. Почему бы не сходить в парк и не помотать нервы местному сторожу, забравшись на какой-нибудь спящий аттракцион? Эй, без вандализма, естественно! Просто посидеть и представить, сколько улыбающихся детских мордашек он накатал за день. А сторож еще и окажется вполне добрым дядькой. Угостит чаем и назидательно помашет пальцем на прощание, чтоб не баловались. У нас с братом так и было, ага.
Почему бы не прогуляться по ночной набережной, пофоткать городские огни и поржать, как фигово они получаются на твою камеру смартфона?
Почему бы не добраться пешком до водохранилища, по пути заглянув в «Кофе и книги» — отдышаться и заодно поотвечать друг другу на вопросы строчками из старых фолиантов, ткнув пальцем наугад? А на водохранилище нырнуть прямо в нижнем белье — все равно ж темно, хоть глаз выколи.
К шести утра, в мокрых джинсах и футболке, лежать на скамейке в парке и решать, к кому идем отогреваться и завтракать. И… вечером повторим? Или замутим еще что-нибудь?
Лето – пора невинных безумств.
И их надо наделать столько, чтоб хватило на всю долгую и неласковую зиму.
Успеть бы…
Ежевичное вино
А они говорили: будет легче, девочка.
Былое порастет травой,
Кровь станет, как ежевичное вино.
Они говорили: ты такая чувствительная, девочка.
На, возьми пластырь,
Умойся.
Негоже плакать навзрыд о живых, как о мертвых.
Не мешай им, не буди, не нагоняй тоску.
Своим путем иди.
Не оглядывайся в лесу.