Выбрать волю

– Ты не просто женщина, небесная. Ты – жена владыки Ньона!

Она снова всплеснула руками и воскликнула:

– Его уж восемь лет, как нет! И, прости меня за откровенность, дорогой, но это точно не тот человек, по которому я хотела бы носить траур пожизненно!

Грэхард поморгал, пытаясь осмыслить то, что она говорит. Но её мысль по-прежнему не укладывалась в его голове.

– Вдовы владык, – с нажимом обозначил он, придавливая её тяжёлым взглядом, – не выходят замуж вторично.

Княгиня часто заморгала, отвернулась, украдкой вытерла уголки глаз, живописно покачнулась, вскрикнула и вполне своевременно упала на руки подскочившего к ней сына.

Далее она с приличным к случаю скорбным выражением лица позволила ему усадить себя в кресло и засуетится вокруг, подавая воду и обмахивая её какой-то папкой.

– Арди… – умирающим голосом простонала княгиня. – Арди, дорогой, – и удачно схватила его за рукав. – Ты же знаешь, вся юность и молодость моя прошли в страданиях и унижении… зрелые годы я была заперта, как узник в своей темнице… и вот, на склоне лет Небесный ниспослал мне чудо – любовь. Неужели ты откажешь мне в такой малости? – заплакала она.

По правде говоря, Грэхард не видал у неё слёз с тех пор, как отец его умер, поэтому был совершенно деморализован.

Кроме того, в её речи прозвучал новый аргумент. Если сперва ему показалось, что она просто хочет выйти замуж, то тут неожиданно выяснилось, что существует какой-то реальный кандидат в мужья!

Это было слишком большим потрясением; он попросту не мог сообразить, где это она успела с кем-то свести столь близкое знакомство, чтобы говорить теперь о браке!

– Любовь? – глупо переспросил он, пытаясь соотнести это слово с образом матери.

Не соотносилось.

Княгиня выпрямилась, гордо повела головой и холодно спросила:

– Ты полагаешь, что в моём возрасте люди уже не способны полюбить?

Грэхард закатил глаза и отошёл.

– Я полагаю, – поправил он, – что это абсолютно немыслимо для твоего положения.

– С чего ты взял? – не уступала княгиня.

– Ни одна вдова владыки не выходила замуж вторично! – привёл непробиваемый аргумент он, складывая руки на груди.

– Как это ни одна? – подняла бровь она. – Дай-ка мне хроники, и я тебе покажу!

– Дерек!.. – машинально позвал Грэхард, чтобы затребовать те самые хроники, и тут же осёкся.

В дверь просунулась голова секретаря:

– Мой повелитель?

Он настолько часто оговаривался, что все его пятеро секретарей привычно отзывались на «Дерека».

Владыка недовольно махнул рукой, отсылая докучливого помощника.

Ему не нужны были хроники; ему был нужен Дерек, который притащит вместо хроник нечто несусветное, комично заявит, что ошибся, и выдаст из этого целое представление, которое погасит зарождающийся конфликт и приведёт всех к компромиссу.

Он сел на своё место, чувствуя себя совершенно потерянным.

– Я сожалею, – сдержанно отметила княгиня. – Нам всем его не хватает. Такая нелепая смерть… – вздохнула она.

– Он не умер, – холодно опроверг свою же официальную версию Грэхард и обратил на мать больной взгляд: – Он уехал, – раздражённо встал. – Сбежал! И я не бросился ему вдогонку только потому, – почти прошипел он, – что твоя драгоценная невестка только на этих условиях отказалась от идеи развода.

Потрясение от таких известий было столь велико, что княгине не удалось его скрыть.

– А теперь и ты! – тяжёлым шагом подошёл к ней Грэхард. – Тоже желаешь меня бросить, так?!

– Но Арди… – слабо воспротивилась княгиня. – Почему бросить? Я буду жить здесь, в столице…

– И приезжать ко мне раз в месяц? – насмешливо выгнул он бровь.

Княгиня встала и раздражённо отметила:

– Как будто сейчас ты заходишь ко мне чаще!..

С минуту длилась дуэль взглядов.

– Это не обсуждается, – наконец, вынес вердикт владыка. – Твоё место – здесь. До конца твоих дней.

Она ничего не сказала; холодно отвернулась с какой-то знакомой ему обречённостью во взгляде.

Он замер, поражённый.

С такой же обречённостью посмотрела на него Эсна, уходя тогда, когда она пришла мириться, а он заставил её час проторчать в ожидании.

Такая же обречённость мелькнула во взгляде Дерека – тогда, когда он видел его последний раз, когда он откланивался, прежде чем выйти – навсегда.

И тут он понял.

С несомненной очевидностью понял, что сейчас, вот прямо сейчас, он потеряет мать так же, как потерял Эсну и Дерека.

Что потери это произошли не тогда, когда Эсна требовала развода, не тогда, когда Дерек сбежал из Цитадели, не если бы мать вышла замуж; а в те моменты, когда они смотрели на него вот с этой тупой, бессмысленной обречённостью и молча выходили из его покоев. Не видя смысла говорить дальше.

– Стой… – хрипло выдавил он в тщетной попытке удержать.

Взгляд матери был пуст.

– Подожди… – он прикрыл глаза и потёр лоб дрожащими пальцами.

– Тебе дурно?.. – донёсся до него голос вроде бы тревожный, но тревожный той безликой вежливой жалостью, которую он не первый уже день наблюдал в интонациях жены.

«Да, мне дурно!» – хотелось взвыть ему.

– Делай, что хочешь, – вместо этого выдавил он. – Тебе нужно моё благословение, что ли? – с раздражением открыл глаза. – Оно у тебя есть!