Наследники

Центральные улицы Города встретили привычной суетой будничного дня. Заторможенное движение. Гул выхлопных труб. Запыленный воздух, замершие куски грязи, дорожные знаки, когда-то давно облитые реагентами, спецтехника, выпрыскивающая струи воды на выбеленный асфальт, писклявый голосок певицы Рози вперемешку с душевными песнями Туртанчика, прогнозом погоды и бранными словами от владельцев запыленных малолитражек в адрес угрюмого сотрудника в форме, регулирующего движение на перекрестке. «Супермен» на торце кирпичной пятиэтажки готов замахнуться в противника огненным шаром, на рекламном щите актер в конусообразной шляпе волшебника катит по краю скрюченной подушечки пальца серебряник, золотой купол Собора тянется острым шпилем к синему небу. Туристы ожидают гида возле живой изгороди. Административное здание с затемненными окнами виднеется в лобовом стекле. Главный фасад украшают три флага – Страны Королевы, Семьи и Большого Совета. На кованую ограду напирают журналисты с камерами и микрофонами. Активисты трясут плакатами на фанерных досках – одни поддерживают Большой Совет, другие принуждают оправдать «Элизабетту», а третьи, самая немногочисленная группа, голосит лозунгами—цитатами:

«Предоставьте слово наследнику Эдвину!»

Мой легкий шарф скользнул вдоль ключицы. Водитель резко свернул в переулок и припарковался у боковой двери. По команде мне разрешили покинуть машину. Внутри просторного холла пахло сыростью. Ввиду отсутствия лифта на последний этаж пришлось подниматься по недавно отреставрированной лестнице.

– Осторожно, мраморные ступени скользкие, – предупредил Клаус.

Я положила ладонь на безмолвные перила и оглянулась. На площадке первого этажа никого – но ощущение, что кто—то смотрит в затылок, не покидало.

В зал заседаний вошла последней. На восходящих амфитеатром деревянных скамьях расположились советники, за овальным столом, в самом центре, руководители, а на балконах, выступающих из стен – журналисты. Операторы без конца перемещаются в поисках отличного ракурса – отснятые кадры потом демонстрируют в прямом эфире на плазменных экранах в Парке. Первый справа обошел круглый стол, пожал руки друзьям-магнатам, затем моему отцу – он сговорился с ними, советниками, и его появление означает, что он поддерживает их. Глазок камеры внимательно следит за перемещениями первого справа. Журналисты с нетерпением ждут фактического подтверждения утренней сенсации. Довольный советник потягивает галстук и занимает место на трибуне. Я с ухмылкой поглядываю на шишковатый лоб.

– Речь моя похожа на судебную, – произнес первый справа и запнулся. По рядам промчался недоверчивый шепот. Магнат Лоис на гостевом балконе безнадежно шевельнул приподнятой кверху ладонью. – В зал приглашаются люди, которые согласились объяснить суть взволновавших многих утренних заголовков. – Взгляд на меня. Я сижу неподвижно. – Ряд серьезных скандалов сформировали у прессы негативное мнение об институте власти. Факты покажутся нелепыми, но преданная Большому Совету команда готова обнародовать результаты расследования, в общем—то, подтверждающие эту нелепость. Предлагаю послушать свидетелей. Прошу.

Вошли двое – пятившийся как рак седоватый мужчина в очках с толстыми линзами и женщина. Заношенный плащ висел на ней мешком, и она спешно расстегивала крупные пуговицы, чтобы было не так заметно. «Седоватый» почесал затылок, зевнул, а затем ответил на вопрос советника:

– Громкая музыка днем и ночью! Невыносимо! Подавали жалобу, но наши заявления странным образом терялись. Впрочем, как и других жителей улицы.

Жена перебила мужа:

– Я сразу его признала, хотя он именем другим назывался, сейчас не вспомню каким.

– Можете подробно рассказать, свидетелями каких событий вы стали в ночь с субботы на воскресенье семь лет назад?

– Да, – подтвердил «седоватый». – Наши играли с Альбертовскими. Затянулся матч. Вдруг чувствую, гарью и дымом воняет. О футболе забыл мгновенно. Вскочил. Выглянул во двор. Смотрю, окна дома—студии в огне. Я незамедлительно вызвал пожарную службу, потом разбудил жену. Мы вылетели на улицу. Смотрим, к почтовому ящику на калитке прислонилась дамочка. Богато разодетая. Стоит, такая, и наблюдает, как языки пламени яростно танцуют в ночной мгле.

– Вы узнали ее?

– Леди и не пыталась прятать лицо.

– То есть вы готовы огласить имя?

– Конечно, – перебила первого справа жена «седоватого». – Это была она. – Сучковатый палец уставился на меня.

– Что она делала? Как вела себя?

– Сказали же, торчала у нашей калитки. Вдруг углядела нас и прыть к машине.

– При этом вопила: Анри!

– И причитала: Что же я наделала?!

– На выпяченные ладони «зырила»!

– На человека она в тот момент мало походила.

Хоровое «О» пронеслось по душному залу со спертым воздухом. Особо чувствительные дамы—чиновницы принялись трясти бумажными веерами, а та, что сидела в четвертом ряду с пунцовыми щеками, без конца крутила начесанной головой в поиске вентиляционной щели. Глазок камеры переместили на меня. Первый справа отпустил «седоватого». В зал пригласили следователя, который вел дело о поджоге. Мужчина в форме прищурил левый глаз и доложил:

– У меня был приказ – как можно быстрее закрыть дело. Именно так я и поступил.

Следующей была горничная, заменившая Энни. Точеная девчонка не постеснялась обвинить меня во вспыльчивости и частых переменах настроения. Удалось найти и косметолога, уволенную Клаусом за слив газетчикам частной информации. Располневшая в талии мисс Смайли явилась на заседание в меховом манто и шляпе. Широкими полями она тщательно прикрывала опухшее лицо.

– Два года назад мне поручили найти ученого, который бы изобрел быстрый способ омоложения. – Мисс Смайли сняла кружевные перчатки и крепко сжала изящными пальчиками металлическую застежку миниатюрной сумочки. – Я не смогла отыскать такого специалиста. – В милой ручке появился вышитый по краю платок и тут же исчез. – Меня уволили. Без выходного пособия, – мисс Смайли заплакала, нервными движениями запихнула платок в сумочку и выбежала прочь. Трибуну занял последний свидетель, мистер Клуни, семейный врач. Мужчина невнятно пробубнил, что ему было поручено разыскать контакты порядочного специалиста по душевным расстройствам, который бы не болтал.

– Как исполняющий обязанности председателя Большого Совета, – уверенно произнес первый справа, – предлагаю вынести на голосование возможность ликвидации соответствующего параграфа и оставить Элизабетте Смит-Андре номинальные функции представления института власти на благотворительных и других важных мероприятиях. По состоянию здоровья, которое свидетельствуют письменно и устно несколько человек, отныне решения ее не могут быть восприняты всерьез. Прошу вас, голосуем! Кто…

– Стойте, – я перебила первого справа и поднялась с жесткого стула. Камеры перенаправили в мою сторону. – Пункт 1.7. Я имею право на ответное слово, – я подошла к трибуне. – Не так ли?

Первый справа замешкался и неохотно уступил мне место.

– Полная клевета! – обратилась я к сидящим в зале. – Прошу, мой первый свидетель. – Взмах рукой. От стойки охраны отделился Клаус и спешно вынул из пакета прямоугольный предмет. Положил на кафедру. – Исповедь в единственном экземпляре. Авторство принадлежит мне. Если уж так интересны подробности моей частной жизни, то вот, пожалуйста, из первых уст. – Я потрясла книжкой. – Хотите послушать? Да без проблем. Пожалуй, зачитаю пару интересных глав. Да… Удивлена, насколько мы далеки от тех, кем должны управлять…

Советники—мужчины громко вздохнули. Чувствительные женщины соотнесли положение стрелок на круглых часах с толщиной переплета и усиленно замахали веерами. Операторы по команде режиссера передали на экраны крупный план обложки и мое лицо, сумевшее сохранить самообладание. «Руководители» за овальным столом выпрямили согнутые спины, а первый справа с морщинками и бездушными глазенками походил на высохшего сверчка.

– Начнем? – еще раз поинтересовалась я. В ответ гробовое молчание.

После Клаус впустил в зал Анри. Мой бывший муж сообщил:

– В ночь, когда случился пожар, мы с женой были дома.

Советники набросились на него:

– Мы не можем верить без фактов.

– Докажите!

– Кто может подтвердить, во сколько вы сами покинули студию?

– Водитель заехал за мной в девятом часу, – ответил Анри.

– Супруги Крост утверждают иное. К тому же вы получили немалую сумму страховки… Вы нуждались в тот год в средствах? Отчетные документы показывают, что вы немало вкладывали в начинающие проекты и терпели убытки. Подозревается сокрытие доходов…

– Я не обязан комментировать факты, не имеющие отношения к делу, – Анри поджал губы.

Первый справа оскалился.

– Я привык докапываться до правды, знаете ли. И ваш случай не исключение. – Он одернул рукав пиджака и оглянулся, едва уловил смешок магната Лоиса на гостевом балконе. Грозный взгляд, и Лоис замолк.

– По—вашему, моя правда звучит неоднозначно? Не переживайте, я подготовился. Предлагаю послушать, что скажут жители улицы, где я арендовал дом под студию. Некоторых почему—то забыли пригласить.

Вошел молодой человек с наушниками, сутулый пенсионер в вязаной безрукавке и женщина с внешностью учительницы истории. Втроем они опровергли доводы свидетелей первого справа. Затем и мистер Клуни «взял слова обратно». Врач заявил о давлении неизвестных лиц, которые шантажировали его безопасностью жены и дочери…

Чиновники, магнаты, журналисты, публика на балконах, сидевшие на скамьях дамы зашептались. Некоторые прямо заявляли – мы не допустим, чтобы нашим мнением манипулировали, устраивая публичный цирк. Другие голосили в мою поддержку, а были и такие, кто настойчиво требовал назначить первого справа председателем Большого Совета.

– Голосование!

Первый справа ударил деревянным молотком по крышке стола.

– Кто голосует за ликвидацию параграфа, опускает в сосуд розовый билет, кто против – голубой. Воздержавшиеся молчат.