Закниженная пустошь

То не понимает, То отчаянно пытается схватиться за остатки памяти, не может, не помнит, вот ведь черт, не помнит, что такое, Федот, какой Федот, а-а-а, Федот, а чего ему, этому Федоту надо, что значит, верни камень, какой еще камень, нельзя так, чтобы возвращать камень…

Верни, говорит Федот, верни, пожалуйста, это так важно-важно-важно…

То не понимает, что важно, То щадит камень – само не знает, зачем То позволяет камню остаться.

…вздрагивает.

Испуганно оглядывается.

Не сразу понимает, что случилось, почему, как, откуда, зачем, – что-то было, что-то ушло, и вот То по-прежнему то самое То, какое было всегда.

И камень…

…как камень, почему камень, ему сколько лет, этому камню, да каких лет, – веков, тысячелетий, почему он все еще здесь…

…То спохватывается.

Вспоминает – почему.

Обнимается с камнем, с которым не виделось столько веков.

…вечером пьют чай в теплом доме.

То что-то делает, что в уютной комнате замирает портал, по ту сторону которого камень как бы тоже вместе со всеми пьет чай.

Хороший чай, с вареньем из прошлогодних воспоминаний, с приправами из воспоминаний прошлых тысячелетий.

Что вы увидите

…сначала будет совсем незаметно, мимолетно, вам покажется, что показалось – например, в какой-то момент незнакомец в кафе заведет с вами разговор, и вы почувствуете – одновременно! – что встаете и уходите, и что заводите с ним разговор. Тогда вы еще ничего не поймете, не придадите значения, сочтете за головокружение, за что-то вроде солнечного удара, скажете себе, что надо бы хорошенько выспаться.

Потом будет немало других подобных наваждений, прежде чем вы почувствуете, что происходит что-то странное, что вы одновременно отправляете какое-то письмо в корзину или спам, и в то же время открываете его, с интересом читаете и пишете ответ. Или по дороге на работу вы одновременно поедете на вокзал, купите билет куда-то в никуда, в такое никуда, что самому станет страшно, сойдете на какой-то станции, и долго будете искать в незнакомом городе какую-то контору, и только к вечеру спохватитесь, что даже не забронировали номер в гостинице.

Реальность будет к вам благосклонна, она не станет сразу перегружать вас кучей вариантов. Сначала проявится пара судеб, потом начнет проклевываться третья дорожка, а вот когда вы привыкнете к четырем-пяти – вот тогда уже не ждите пощады от судьбы, она навалится на вас всеми своими возможностями, и здесь уже ваши проблемы, если не будете успевать, если замешкаетесь, запутаетесь, забудете, в какой реальности вы должны подписать с этим человеком контракт, в какой – застрелить его в упор, как заклятого врага, а в какой пройти мимо по улице, потому что вы даже не знакомы, и нет смысла знакомиться в этом мире, ничего из этого не выйдет, ровным счетом ни-че-го.

Чем дальше, тем темнее и жестче будут переплетаться миры – и вы уже не удивитесь, когда ваша жена ненароком признается, а ты меня вчера на машине сбил, насмерть, и вы так же спокойно отвечаете ей, а я сегодня был на твоей свадьбе…

Постепенно вы начнете чувствовать, как темп событий ускоряется все больше, он уже не похож на ленивое течение времени, когда судьбоносные встречи происходят от силы раз в полгода, а то и реже – теперь судьба ветвится с бешеной скоростью, и вам станет страшно от того, сколько миров сразу вы видите. Но по-настоящему вы испугаетесь, когда начнете догадываться, что все эти реальности не случайны, что один вариант влияет на другой, что вы не смогли договориться с человеком в этом мире, потому что в другом мире вы в тот же момент стоите друг напротив друга на краю пропасти, целитесь, и только один из вас выйдет живым из этой страшной дуэли.

Чем дальше, тем больше придется чем-то жертвовать – например, вы выступаете перед публикой, и так увлечены, что не заметите, как в соседнем мире вас собьет машина или подстрелит снайпер на какой-то войне, про которую здесь и не слышали. И только от вас зависит, или вы останетесь в живых там, но не сумеете убедить аудиторию здесь, или здесь вы добьетесь головокружительного успеха, но там ваша судьба оборвется.

Чем дальше, тем больше судеб будет обрываться раз и навсегда – но не думайте, что от этого вам легче будет контролировать оставшиеся жизни: напротив, еще никогда хитросплетение вариантов не было таким тесным, таким прочным и хрупким, балансирующим на тончайших гранях, где от одного неверного действия может разрушиться все.

Нет смысла говорить вам, когда наступит кульминация – вы сами поймете и почувствуете это. Когда увидите себя спешащим куда-то – во всех оставшихся мирах одновременно, где-то вы будете мчаться на машине по бесконечной трассе, где-то вы будете бежать по улицам мертвого города, где-то под вашим вертолетом будут проноситься луга и равнины, где-то ваш корабль разгонится до околосветовых скоростей… и вот тут-то вы поймете, что в этой бешеной гонке победителем выйдет только кто-то один, а все остальные ваши ипостаси канут в небытие. Не думайте, что будут варианты, которые можно отбросить без сожаления – каждый из них будет одинаково ценен, даже те, которые, казалось бы, беспощадно противоречат друг другу.

Что бы вы ни выбрали, – за свой выбор еще придется повоевать, буквально повоевать, ведь это будет решающий момент вашей жизни. Самое сложное будет, когда все закончится, – и вы не узнаете сразу, сию минуту, получилось у вас или нет. Какое-то мимолетное время – доли секунды, не более, – вы замрете с закрытыми глазами, еще не зная, что ждет вас дальше. И вот это-то волнительное ожидание и будет тем, ради чего и было все это, вообще все, и вам нужно только открыть глаза, – но на этом ваша история закончится, и вы не успеете узнать, получилось у вас или нет…

Осень, которая не осень

Осень…

(…я по-прежнему говорю – осень, хотя здесь уже не было ни зимы, ни лета, ни весны, ни осени, и числа календаря ничегошеньки-ничего не значили…)

…итак, осень ознаменовалась двумя событиями, которые выбили меня из колеи. Если вообще что-то могло выбить меня из колеи после События.

Прежде всего, Сеть разорвала меня напополам – и хотя у меня уже не было тела, а потому не могло быть крови, разломанных костей, разорванных сухожилий, – после этого я чувствовал себя неважно. Может, потому, что раньше никто не разрывал меня пополам. Впрочем, виноват я сам, и больше никто, у Сети были все поводы, чтобы так поступить. Я уже давным-давно сам все больше делил себя на две части – одна часть меня общалась с коллегами, решала рабочие вопросы, а вторая часть меня вместе с такими же отчаянными головами создавала сказочные миры. Так что неудивительно, что Сеть вполне справедливо решила, что я, который проектирует бытовую технику, и я, который рисует трехмерные модели фантастических городов, – это два разных я, и совершенно нечего им быть вместе.

Может, это и было справедливым, но мне от этого было не легче – я чувствовал себя буквально разорванным пополам, каждый я пытался найти второго себя, но чем больше искал, тем больше понимал, что одному мне совершенно не о чем говорить со вторым мной, мы слишком отдалились друг от друга за годы и годы.

Но это было еще не все – этого Сети показалось мало. Она решила – и опять же, вполне справедливо, – что поскольку я так тесно переплелся со своими единомышленниками, нет смысла рассматривать нас, как отдельных личностей, и гораздо удобнее объединить всех десятерых (позже я узнал, что нас было целых пятнадцать), в одно сознание, один разум, создающий дивные города. Мы хотели было возмутиться, да что там – мы должны были возмутиться, где это видано, чтобы кучу людей объединяли в одного, – но к своему немалому удивлению обнаружили, что слишком похожи друг на друга, между нами слишком много общего, чтобы нас разделять, у нас оказались даже одинаковые мысли, мелкие повседневные привычки, тайные страхи.

Проще всего было сказать себе, что Сеть оказалась умнее нас, и ей виднее, что надо делать, и нам осталось только довериться нечеловеческому разуму – но это было бы слишком просто. Я понимал, что это только начало, что Сеть еще себя покажет, и нам еще придется отстаивать свои интересы.

И как показали дальнейшие события, я не ошибся…

Дом Бетти

Этот дом будет моим, говорю я себе.

Какой дом?

Да вот этот, чудесный дом в три этажа с лакированной скрипучей лестницей, ведущей наверх, с узкими стрельчатыми окнами, с двумя входами – парадным и черным, с башенкой, в которой можно пить вечерний чай и смотреть на звезды, с чердачной комнатой, в которой по вечерам светят фонарики, с большим залом, в котором весело потрескивает пламя камина.

Этот дом будет моим, говорю я самому себе. Слишком долго скитался по белу свету, слишком долго искал счастья.

Я смотрю на Бетти, осторожно ощупываю её сознание, приказываю посмотреть на меня – и тут же поспешно отвожу взгляд. Снова. Снова. И снова. Ей нравится эта игра, мне тоже, завлекает все больше и больше. Другие люди за столом ничего не замечают, я хочу послушать их мысли, тут же передумываю, какое мне дело до них, в конце-то концов…

Поднимаем бокалы, пьем за здоровье Бетти. Я завожу какой-то неловкий разговор, каково это – быть хозяйкой такого большого дома, Бетти смотрит на меня как-то недоуменно, чувствую, что сболтнул что-то не то, впрочем, как и всегда, где это видано, чтобы я сбалтывал что-то то.

Темнеет.

Я снова подключаюсь к Бетти, я приказываю ей выйти в сад, я чувствую замешательство Бетти, неясную тревогу – когда она кутается в шаль, зачем-то берет зонтик, сама не знает, зачем.

Я жду.

Бетти выходит на дорожку, чуть подсвеченную фонарями, – я продолжаю вести Бетти, я делаю вид, что оказался в саду случайно, я заставляю её поверить, что я оказался тут случайно. Говорю какие-то ничего не значащие фразы про погоду, про то, что ночи что-то холодноваты, что вроде пора уже наступить теплу…

Я говорю, сам не слышу себя, я слушаю Бетти, я заставляю её слушать мое сознание, я приказываю ей…

…этот дом будет моим, говорю я себе.

Будет.

Моим.

Да вот этот, чудесный дом в три этажа с лакированной скрипучей лестницей, ведущей наверх, с узкими стрельчатыми окнами, с двумя входами – парадным и черным, с башенкой, в которой можно пить вечерний чай и смотреть на звезды, с чердачной комнатой, в которой по вечерам светят фонарики, с большим залом, в котором весело потрескивает пламя камина.

Этот дом будет моим, говорю я самому себе. Слишком долго скитался по белу свету, слишком долго искал счастья.