Козлиха

– Он раньше со Светкой Моисеевой ходил, но она ему не давала. Вот он ее и бросил. Кстати, с ней теперь Денис ходит.

– С Моисеевой? – от этой новости у Сашки что-то задрожало внутри. – Она красивая.

– Ну и что, что красивая. Никому не дает. И Денис ее скоро бросит. Че ему канителиться? На него, говорят, целый список желающих.

Целый список. Саша, осознавая несбыточность своих мечтаний, тоскливо отковырнула орехово-карамельную нугу, от которой уже подташнивало.

– А ты Блатного любишь? – меланхолично спросила она.

– Фиг знает. Вроде люблю.

– А он тебя?

– Он меня точно любит! – Ленка вздохнула, сладкая улыбочка появилась на ее лице, и она уставилась в окно поверх выставленных на подоконнике майонезных банок с луковицами. Раздался резкий скрежет ключа в замке, затем нетерпеливая повторяющаяся трель звонка.

– Мать пришла, – встрепенулась Ленка и так поспешно кинулась открывать, что неустойчивая табуретка снова грохнулась на пол.

– Да возьми ты сумки, корова! – послышался из коридора голос Ленкиной матери. Тетя Рая показалась в коридоре.

– А, гости, – одергивая старомодный бархатный жакет и глядя мимо Сашки, раздраженно произнесла она.

– Здравствуйте!

– Здрасти-здрасти, – тетя Рая скрылась в комнате. Ленка тащила в кухню две набитых продуктами сумки. Саша встала. Пора было уходить.

Она не любила тетю Раю, грубую и скандальную женщину. Была какая-то история между ней и отцом Саши, еще когда тот был директором завода. Вроде бы он уволил ее за сплетни или за потасовку, Саша точно не знала. Отец не терпел даже упоминаний о Ленке и ее матери. Но Саша дружила с Леной, и других подруг у нее не было.

– Я пойду, – сказала Саша.

– Погоди. Она при тебе не так ругается.

– Почему?

– Стесняется. Ты ж из интеллигентной семьи.

Сашка села обратно на табурет и с тоской посмотрела на таз с нугой от «Сникерсов», все еще стоящий на столе. Ленкина мать могла из-за него разозлиться.

– Ты пол мыла? – послышалось из комнаты.

– Да! – крикнула с кухни Ленка.

– Иди, посмотри, как ты мыла! Жопа с ручками! Не мыла – так и скажи.

– Да мыла я! – Ленка раздраженно кинула на стол вытащенный из продуктовой сумки батон и пошла в комнату на разборки.

– Где ты мыла? – кричала тетя Рая. – Носом тебя в эту пыль ткнуть? Как кота в дерьмо? Шлындала опять где-нибудь весь день!

– На себя посмотри!

– Ты на мать голос не поднимай. А то плюну и разотру.

– Ты на пол лучше плюнь и разотри! Ты же обычно сама так и моешь! А я два раза протерла, сначала мокрой, потом выжатой.

– Ах ты мразь желторотая! Ну, получишь ты у меня сапоги на зиму! Будешь босая в школу ходить!

Ленка смолчала. То ли испугалась угрозы, то ли придумывала контраргумент. Саше хотелось исчезнуть, телепортироваться сразу в подъезд. Жаль, что еще не изобрели телепорт. В своем воображении Саша уже не раз им пользовалась.

В комнате продолжалось препирательство.

– И пыль не вытирала!

– Да вытирала я, – в Ленкином голосе было отчаяние.

– Врешь! Глаза у меня еще видят, слава богу.

– Не вру я.

– Суп сварила? Отец скоро придет, а жрать нечего.

– Сварила.

Тетя Рая, одетая в синий прямой халат, зашла на кухню, за ней семенила Ленка. Лицо тети Раи было усталым и злым: некрасивое, с высоким от залысины лбом, длинным заостренным носом, кожистыми складками век без ресниц и совершенно выщипанными, а затем нарисованными карандашом бровями. Рядом с ним, милое Ленкино личико – даже раскрасневшееся от скандала – казалось невероятно красивым, и трудно было поверить, что тетя Рая – Ленкина мать.

Сашка встала, желая протиснуться в коридор. Твердокаменная тетя Рая стояла на пути, как гора.

– Разрешите, – пискнула Саша.

Тетя Рая отодвинулась, не взглянув на Сашу.

– Подруг водишь, – продолжала она ругать дочь. – А просьбы матери родной выполнить не можешь! Так ты, значит, ко мне поворачиваешься? Жопой своей мне в нос тыкаешь? Я тебе тыкну! Я тебе тыкну! – и она ткнула Ленке в лицо большую огрубевшую фигу.

Сашка обувалась. Ленка бешено шептала, особо не таясь:

– Как с цепи сорвалась.

– Может, из-за меня?

– Кто ее знает… – у Ленки на глазах были слезы. Саша обняла ее.

– Держись.

– Да ладно. Я привыкла.

– Ну, пока, – Сашка вышла в подъезд и в который раз прочла надпись на стене: «Ленка – честная давалка»; скользнула взглядом по объявлению под гнутыми черными от гари почтовыми ящиками: «Даю в рот и по морде» с подписью снизу «доброжелатель». Она толкнула фанерную, в дырах, дверь подъезда и оказалась на улице. Наконец-то, на свежий воздух.

ДЕЖУРСТВО

Сашка размазывала шваброй воду по классу, размышляя, – зачем было застилать пол в школе таким дурацким линолеумом? Весь 10-й «А» каждую среду после уроков драил его щетками, губками, чистящими порошками, но через неделю он опять становился серым от въевшейся грязи. Все из-за этих противных выщерблинок в форме маленьких червей. Как будто опарышей вывалили на еще жидкий линолеум и оставили подыхать, чтобы остались эти художественные узоры в виде отпечатков их тел.