А потом однажды ночью приехала скорая, и все кончилось. «Отмучилась», ? сказал пожилой реаниматолог скорой. ? «Держись, Яш…». Они хорошо знали друг друга.
Михаил пережил Ольгу всего на пару лет, смерть второй жены его подкосила. Когда не стало и его, Яков Александрович сдал свою городскую квартиру и переехал в дом. Он вышел на пенсию и, хотя соседи все равно ходили к нему как к врачу чуть не каждый день, постарался отрешиться от прежней жизни. Он много читал, благо литературы было собрано достаточно, даже пытался писать короткие рассказы о своей медицинской практике, ? их иногда публиковали в местной газете. Он занимался садом, растил виноград, ставил домашнее вино. Он почти привык к одиночеству и, похоже, не особенно нуждался в ком-то.
Оля навещала его, правда, нечасто. Теперь у нее была работа в Москве. Они перезванивались по праздникам и просто так, летом она выбиралась к нему на недельку.
Умер отец внезапно. Однажды утром к нему зашла соседка попросить померить давление и нашла его бездыханным, сидящим на крыльце. Она вызвала скорую, но было уже поздно. Очевидно, ему стало трудно дышать, и он вышел на свежий воздух, но позвать на помощь не успел. К нему приехал тот же пожилой реаниматолог. Он констатировал смерть, дал соседке необходимые инструкции, велел звонить дочери. Потом тяжело вздохнул, промокнул глаза сложенным вчетверо бинтом и пошел к машине, сутулясь больше обычного. У самой машины он остановился, нащупал в кармане, видимо, нитроглицерин и брызнул себе под язык. Приступ, очевидно, был не первый.
А потом приехала Ольга. Вдвоем с соседкой они погоревали и занялись похоронами. Провожать в последний путь Якова Александровича пришло полгорода. Поминки устроили в больничной столовой, и Ольга долго не могла прийти в себя от этой бесконечной вереницы незнакомых людей, благодарных ее отцу и сочувствовавших ей.
Вдвоем с соседкой они заколотили окна в доме и заперли дверь. Завещания отец не оставил, а вступать в наследство Ольга могла не раньше, чем через полгода. Впрочем, других наследников у Якова Александровича не было.
Она смогла вернуться только через год, тогда и оформила все необходимые бумаги.
– Что же теперь будет с домом? Что вы решили, Ольга? – спросил я.
Она пожала плечами.
– Переезжать сюда мне, в любом случае, пока рановато, даже если когда-нибудь и решусь. В Москве дел невпроворот. Продать этот дом я тоже пока не могу ? здесь слишком много воспоминаний. Соседка уговорила сдавать его в сезон, хотя и это мне было сложно представить.
Знаете, мне была невыносима мысль, что здесь будут жить чужие люди. Я, скрепя сердце, выставила его на сайте, и вдруг мне позвонила ваша жена. Мы как-то хорошо поговорили, она рассказала, что вы оба врачи. Можете смеяться, но меня это почему-то успокоило. А еще выяснилось, что вы из моего родного города, и мне показалось, что будет правильно, если я сдам дом именно вам. ? Она улыбнулась. ? Ну, вот теперь вы точно все знаете, ? засмеялась она. – Я пойду.
Мы попрощались, я еще раз поблагодарил ее за рассказ. Не знаю, что она подумала, какое объяснение нашла моему любопытству. А может быть, она его и не искала, а просто рада была пообщаться – бывает ведь и такое.
Мы больше не возвращались к этой теме. Ольга заходила еще несколько раз, уже ненадолго. Она словно стеснялась своей случайной откровенности и старалась теперь поменьше нас тревожить.
Ключом я, конечно, воспользовался. Коллекцию рентгенограмм разобрать так и не решился, а вот в книжные шкафы с интересом заглянул. Ничто так не помогает сформировать впечатление о семье, как ее библиотека. Так меня учили. А тут были и литературные критики, и классики всех мастей, и современная проза. Отдельной полкой я увидел Серебряный век.
Отпуск пролетел быстро. Первые дни было не больше тридцати градусов, и мы привыкали к жаре. Потом столбик термометра поднялся до сорока, и стало уже тяжеловато. Мы купались, гуляли по городу, поднялись по канатной дороге на Ай-Петри, покатались по окрестным достопримечательностям, а потом незаметно десять дней подошли к концу.
Мы собрали вещи, погрузили в машину. Приехала Ольга, чтобы забрать ключи.
– Ну что, хорошо отдохнули?
Мы хором заверили ее, что лучше не бывает. Потом она подошла ко мне.
– Присмотрели себе что-нибудь из папиных снимков?
Я покачал головой.
– Пусть остается как есть. У меня пропадет – я не преподаю, да и специальность не совсем моя.
Она кивнула.
– Все так говорят. А что же мне с ними делать?
– Попробуйте предложить ближайшему медицинскому вузу. По-моему, единственный вариант.
– Пожалуй, вы правы.
Я поколебался, и все же решился.
– Ольга, могу я попросить вас подарить мне одну книгу? Или, если нужно, я ее куплю.
Она удивленно посмотрела на меня.
– А какую именно?
Мы вновь вошли в кабинет. Я вынул из шкафа сборник стихов Анны Ахматовой ? тот самый, в ветхом переплете, заботливо подклеенный белой полосой. Он и тогда выглядел неважно, а уж теперь, семьдесят лет спустя, совсем развалился. Я в жизни не нашел бы его, но мое внимание привлек единственный корешок в коричневой школьной обложке. Кто-то явно дорожил этой книгой, укрыв ее от времени и посторонних глаз.
Ольга удивилась.
– Издание очень старое, книга в неважном состоянии. Здесь есть сборники поновее, в твердом переплете.
– Нет-нет, с вашего позволения, я бы хотел именно эту. Если она вам самой нужна – тогда никакой не возьму.
– Зачем она вам? Вы любите Ахматову? Собираете редкие книги?
– И то, и другое, ? поспешно сказал я.
– Ну, раз любите, тогда дарю… Только обещайте, что не выбросите, ? она вздохнула. ? Я как-то равнодушна к Серебряному веку, отец тоже больше Пушкина любил. Это, судя по всему, бабушкина книга. Ахматова, помню, ей очень нравилась. Ну что ж, пусть будет у того, кто ценит.
Я поблагодарил, и осторожно спрятал книгу в прозрачный файл. Она поедет в боковом кармане сумки, там ей ничего не грозит.
Мы попрощались, еще раз поблагодарили Ольгу за гостеприимство и тронулись в путь.
Обратная дорога всегда кажется короче. Незаметно пролетели трое с половиной суток. Спала жара, поменялся пейзаж за окном, вместо лиственных пролесков замелькали поросшие ельником гребни уральских холмов.
Остаток отпуска мы провели у моих родителей. Помогли с очередной стройкой, пропололи грядки, а перед самым отъездом младший, как обычно, слег с температурой, но все обошлось.
Домой мы вернулись затемно. Занесли вещи, выгрузили из переноски орущего Ватсона, который за этот месяц превратился в дикого камышового кота и теперь не желал перевоплощаться обратно в домашнего кастрированного, разобрали вещи. Вот и кончилось путешествие.
Рано или поздно кончается все ? и панкреатодуоденальная резекция, и прием у стоматолога. А уж такая вещь, как отпуск, вообще заканчивается молниеносно. Кажется, только что я лежал на пляже и теплый песок грел мне спину. Еще вчера я ел поспевшую красную смородину с куста в деревне, а вот теперь сижу в приемном хирургии, дооформляю документы, а уже опять кого-то везут по мою душу.
Близится утро. Дежурство тоже кончается, осталось четыре часа. В эти предутренние часы, когда в работе намечается просвет, но уснуть ты уже не можешь, иногда очень хорошо думается.
Все будто бы вернулось на круги своя, и только я был теперь другой. Я понял главное: история окончилась. Я физически ощутил, как лопнула невидимая нить, связывавшая меня с теми давними событиями, с девушкой из прошлого по имени Ольга. Теперь я знал, как сложилась ее жизнь, и больше не должен был мучиться догадками. Кусочки пазла собрались вместе.
Конечно, она ждала письма от меня. Но я никак не мог написать ей, я был в ее мире артефактом, случайностью, гостем, которому надлежало уйти вовремя. И хотя душевная боль от того, что я так и не объявился, была вполне настоящей, время сполна залечило ее. Главное в ее жизни произошло без моего участия. Жизнь сложилась.
Сложилась она и у меня. Все было в порядке ? и семья, и работа. Маловато времени оставалось на отдых, но совершенства в мире нет. Аня собралась в третий декрет, так что свободного времени у меня теперь будет еще меньше, а работы, видимо, больше.
А еще у меня появилось что-то вроде хобби. Я вдруг, совершенно неожиданно для себя, написал статью, и ее приняли в научный журнал. Статья касалась эволюции взглядов на проблему дыхательной недостаточности и представляла собой историческую справку, к которой я приплюсовал собственные взгляды, сформировавшиеся в результате моего необычного опыта и скромной практики. Раскрыть, откуда у меня появились такие знания, я, конечно, не мог, но этого и не требовалось. Всегда отыщется чудак (с точки зрения нормальных людей), которому просто интересно, как люди жили и работали раньше. Кроме того, я имел возможность учиться у старшего поколения докторов, которые как раз-таки застали старые времена и с удовольствием рассказывали о них. Так что материал было где взять.
Статью, к моему изумлению, приняли хорошо, и я вдруг обнаружил, что обдумываю следующую, об эволюции врачебной тактики (в том числе и хирургической) при внебольничных пневмониях. На кафедре посмеялись и подмигнули насчет аспирантуры. В том году в нее был страшный недобор, и дрались за каждого кандидата. Я позволил себе отказаться – было немного не до того, но задружился с молодым доктором наук, которому был нужен «подзащитный». Мы частенько сиживали за чаем у Людмилы Петровны. Она уже к тому времени вышла на пенсию и стала почетным профессором, но с удовольствием участвовала в научных изысканиях. Обсуждали с ней идеи новых статей и, к моему изумлению, тему моей будущей кандидатской ? соискателем я вполне мог ее написать. Вот так, слово за слово, все и закрутилось.
Кстати, о науке – встретился мне еще один знакомый из прошлого. Вернее, не он сам, а его труды. Однажды, роясь в электронной библиотеке, я наткнулся на монографию медицинского историка… Зимницкого, который изучал развитие сельской медицины в СССР в послевоенные годы. При желании, я мог ознакомиться с его докторской – она тоже уже была доступна для чтения. Вот, стало быть, куда пошли мои отчеты! А может быть, он занялся этим уже на пенсии, благо материал за время работы в институте был собран наверняка исчерпывающий…
В любом случае, все было честно – деньги за работу я получил и ни на что другое не претендовал. А собрать материал и написать диссертацию – вовсе не одно и то же, в этом я уже имел счастье убедиться сам. Писать Зимницкому я не стал, но по-человечески за него порадовался.