В прошедшем времени

– А это он со своей мамой – моей бабушкой, Ольгой Яковлевной. Меня в честь нее назвали.

Женщине на фотографии было немногим больше тридцати, мальчишке, наверное, семь-восемь. На нем была октябрятская форма, и он выглядел совершенно типично для школьника тех лет ? редкий кадр с мамой-учительницей. Женщина стояла позади него, положив руки ему на плечи. Темные волосы высоко зачесаны назад, очки в черной роговой оправе, которая вернется в моду лишь шестьдесят лет спустя, и все молодые люди станут похожи на Шурика из «Кавказской пленницы». Темное (синее? черное? коричневое?) платье с белым кружевным воротником. Взгляд строгий, испытующий, но одновременно доброжелательный. Этот взгляд унаследует ее сын-врач.

Вне всякого сомнения, это была она. Та самая Ольга. Моя пациентка. Немного взрослее, мудрее. Красивее ? той, другой красотой, когда не боятся выглядеть на свой возраст. Когда жизненный опыт только добавляет внешности оттенков и граней…

Я выдохнул. Были и другие фотографии ? с коллективом учителей, кажется, снова на юбилее, где-то на выезде. Был портрет у доски – вполоборота, с мелком в руках, глаза смеются… На том портрете ей было лет шестьдесят. Он был сделан по всем канонам фотографического искусства, но смотреть на него я не смог ? слишком странно было видеть знакомое лицо постаревшим. Годы, разделявшие нас, легли мне на плечи всей своей тяжестью…

Я не заметил, как альбом оказался в моих руках. Ольга-младшая сидела рядом, осторожно делая пояснения к фото, ? ей, видно, не с кем было поговорить об отце, а хотелось ? со словами потихоньку выходила боль. По-своему истолковав мою заинтересованность, она предложила:

– Вы можете посмотреть и другие фотографии отца. В конце концов, Вы из тех же мест, окончили тот же институт и запросто можете знать кого-нибудь, кто на них изображен.

Я помотал головой.

– Это навряд ли. У нас все-таки значительная с ним разница в возрасте. А вот за такое путешествие в прошлое вашей семьи – спасибо.

Она подняла голову и удивленно посмотрела на меня, и я начал сбивчиво объяснять:

– Меня всегда завораживали семейные фотоальбомы. Я сам люблю фотографировать, и мне всегда казалось, что это серьезное искусство и огромная ответственность. Нас уже не будет, а фотографии останутся, и потомки будут гадать, кто на них изображен, удивляться, что и как носили. А еще за каждым фотоснимком стоит маленькая тайна ? тайна момента. О чем думал человек, когда его снимали, что предшествовало снимку и что произошло после того, как щелкнул объектив. Она чаще всего тайной и остается.

Ольга-младшая медленно кивнула, соглашаясь.

– Да… А еще, бывает, не замечаешь, как идет время. И однажды все, что у тебя остается, – это воспоминания и фотографии. Ну да ладно. Спасибо, что выслушали. Надеюсь, я вас не утомила.

Она повернулась к столу, выдвинула ящик и стала перекладывать его содержимое в пакет.

– Вам случайно не нужна коллекция редких рентгенологических снимков? Отец всю жизнь собирал. В основном, как я понимаю, легкие…

Я улыбнулся.

– Если можно, я бы взглянул.

– Я вам ее оставлю, рассмотрите.

Она указала рукой на книжный шкаф. Его нижняя секция, закрытая непрозрачными дверцами, оказалась плотно забита рентгеновскими снимками и какими-то еще бумагами. Я охнул.

– Это мне целого отпуска не хватит!

Мы посмеялись.

– Я оставлю вам ключ от комнаты, ? сказала Ольга. – Я вам почему-то доверяю, тем более вы с отцом – вроде как коллеги. Кроме того, я не медик, и большинство хранящихся здесь книг и документов для меня не представляют интереса. Ребятишек только не пускайте сюда – мало ли что? А сами читайте книги, смотрите снимки, вдруг что интересное найдете? Только сначала мне покажете и расскажете.

Я поблагодарил ее, и она направилась к выходу.

– Я зайду завтра, также по времени. Не помешаю?

Я понял, что, если она сейчас уйдет, я так и не узнаю главного. Того, чего не было в альбоме. Не факт, что завтра нам будет удобно вернуться к теме семейной истории.

– Ольга, простите, а кем был ваш дед? Кажется, его фотографий не сохранилось.

Она вздохнула, потом вернулась в комнату.

– А это – настоящая причина переезда бабушки в Крым.

Она остановилась у одного из книжных шкафов и заговорила, сначала медленно, сбивчиво, затем, поняв, что мне на самом деле интересно, как было дело, – обстоятельно и подробно… Из ее рассказа, из моих собственных догадок и домыслов, мне удалось, наконец, собрать более или менее цельную историю жизни Ольги-старшей.

Моего лечения хватило ненадолго. Вернувшись в город и приступив к работе, уже осенью Ольга слегла с бронхитом и попала под наблюдение пульмонологов. На этот раз ее обследовали более тщательно, взяли на учет, отправили в санаторий, как и было положено в таких случаях. Однако легкие продолжали оставаться ее слабым местом. Фтизиатры своего не подтвердили, обсуждался даже диагноз «хроническая пневмония» ? так в те времена классифицировали хронический воспалительный процесс в легких, точнее определить который не удалось.

Забота о здоровье и работа отнимали у нее все время, на личную жизнь его, похоже, не оставалось. А может быть, она сама никого не подпускала к себе – не оттого ли, что ждала письма от меня? Или болела, не желая проходить, душевная рана, заставляя мечтать о несбыточном и не позволяя соглашаться на «синицу в руках»? Об этом теперь было не у кого спросить. Известно одно – в то трудное время рядом с ней никого не было.

Мнения же докторов несколько разошлись в отношении дальнейшей перспективы. Одни полагали полное излечение возможным и рекомендовали не рожать, пока не удастся добиться стойкой ремиссии. Другие, напротив, утверждали, что лучше не будет, а потому, чем раньше Ольга решится на беременность, тем больше шансов на благоприятный исход этого предприятия.

Уставшая, одинокая, отвергнутая ? такой, вероятно, она чувствовала себя, не дождавшись от меня никаких вестей, Ольга решила послушаться вторых. Отцом ее ребенка стал кто-то из ее окружения, но кто именно – этого она никогда никому не говорила. Предполагали, что он был женат, и, скорее всего, так оно и было, иначе, вероятно, они все-таки поженились бы. От него осталось в метрике одно только имя – без отчества и фамилии – Александр.

Принадлежало ли оно в действительности отцу ребенка или служило напоминанием обо мне – навсегда останется тайной. И все же Ольга не согласилась, чтобы ребенку записали ее отчество, как тогда чаще всего поступали в подобных случаях. Ей хотелось, чтобы это отчество было настоящим – или хотя бы придуманным ею самой.

Воспитывать сына одной, не находясь в законном браке, в те времена, как и теперь, было непросто. Общественного порицания, как такового, не было ? в послевоенные годы действовала своего рода социальная программа, о которой я уже упоминал, направленная на повышение рождаемости. Были приняты законы, защищавшие матерей-одиночек, и большого социального давления на Ольгу не могло быть. Но внебрачный ребенок есть внебрачный ребенок, и за спиной, думаю, все равно шептались.

Мысль о переезде туда, где ее никто не знает, вероятно, показалась ей заманчивой, особенно в свете рекомендаций врачей. И она решилась. В Крыму она уже была один раз ? в санатории, и в тот приезд окончательно и бесповоротно влюбилась в него. Переезд для нее стал началом новой жизни.

Работу ей удалось найти без особого труда. В Алупке в школу требовался преподаватель русского языка и литературы, и совершенно неожиданно сложился удачный квартирный обмен. Детский сад оказался совсем недалеко, и директриса помогла устроить туда маленького Яшу. Жизнь Ольги встала на новые рельсы.

Здоровье ее в этом благодатном краю действительно стало лучше. В восьмидесятые Ольга задумалась о своем доме и в конце концов переехала в частный сектор, сохранив для Яши городскую квартиру. Дом она вначале сняла, а впоследствии, лет десять спустя, умудрилась выкупить за совершенно смешные деньги. Ей понравилось ухаживать за садом, заниматься цветоводством, собирать фрукты и ягоды, которые на этой земле, казалось, были просто заряжены солнцем. А из ее окон, если приглядеться, вдалеке было видно море. Казалось, она обрела душевное равновесие и полностью излечилась.

Яша тогда уехал учиться в медицинский институт. Поступать он решил в их с матерью родном городе на Урале. Институт был довольно известным, жить можно было у родственников, кроме того, уже хотелось новых впечатлений и самостоятельности.

Ольга осталась в Крыму. Она продолжала работать в школе, куда каждое утро летела, словно на крыльях, ? без детей и литературы она не мыслила себя. А еще тогда в ее жизни, наконец, появился мужчина.

Он был старше ее лет на десять. Рано овдовел, преподавал физику в той же школе, а в каникулы водил ребят в горные походы, учил ставить брезентовые палатки, готовить еду на костре, выживать в дикой природе, а главное ? дружить и помогать друг другу. Его звали Михаил. Они расписались тихо и незаметно для всех и стали жить вместе, продолжая на работе делать вид, что ничего особенного не произошло.

Яков Александрович вернулся в Алупку врачом-пульмонологом за несколько лет до развала СССР, с женой и двухлетней дочкой Олей. Они поселились в квартире, которую оставила Ольга-старшая, но нормальной семейной жизни у них не вышло. Может быть, повлияли исторические события, а может, эти люди изначально не были созданы друг для друга, но через несколько лет жена Якова подала на развод и уехала обратно на Урал. Дочь она, естественно, забрала с собой. Позже она говорила, что на ее решение повлияло отделение Украины, но Ольга-младшая помнила родительские разборки и сомневалась, что люди могут так ненавидеть друг друга только из-за того, что показывают по телевизору.

Так или иначе, они разъехались и даже стали гражданами разных стран. Яков Александрович приезжал повидать дочь, привозил гостинцы от бабушки, а однажды даже взял бабушку с собой.

Ольга-старшая прошлась по родному городу, ставшему за столько лет каким-то незнакомым, повидала родных, у которых не бывала дома лет двадцать, – они чаще сами приезжали в Крым и гостили у нее.

Знакомых же Ольга решила не тревожить. В начале шестидесятых она пропала для всех своих немногочисленных друзей, и никто ее не хватился. Сомневались в моральном облике матери-одиночки? Что ж, теперь ей было уже нечего стесняться, но и бегать ни за кем не хотелось. Это был ее последний приезд в родной город.

В конце девяностых Оля-младшая с мамой перебрались в Москву. Мать нашла работу в какой-то частной клинике, потом ушла в фармацевтическую фирму, и карьера ее пошла в гору. В семье, наконец, появились деньги, стало возможным летом съездить в Турцию или на Кипр, оплатить учебу в вузе. Да и просто, как говорила Олина мать, теперь можно было «жить по-человечески».

Однако по-человечески почему-то не получалось. Отношения с дочерью портились из-за частых командировок. А еще Оле не нравились мужчины, крутившиеся вокруг ее матери. Однажды, уже будучи студенткой экономического, Оля заявила открыто: этот человек не будет жить с ними в одной квартире. Мать поохала, попереживала, а потом предложила дочери снять комнату и жить отдельно. На следующий год так они и поступили, а тем летом Оля впервые поехала не в Италию или Грецию, а в Крым.

По тем временам это вовсе не было «престижным» отдыхом, однако Ольга-младшая навсегда запомнила эти три недели, которые провела с отцом и бабушкой. Оказалось, что у нее есть та недостающая половина семьи, которую она считала безвозвратно потерянной. Этим людям она была нужна и интересна, они были настолько счастливы ее приезду, что уговаривали остаться подольше, а то и переехать навсегда. Правда, Крым тогда был частью другого государства, и это все несколько усложняло.

Переезжать Ольга-младшая, конечно, не рискнула – в Москве у нее была учеба, перспективы трудоустройства и молодой человек. Но с тех пор каждое лето она обязательно навещала отца и бабушку. Отец жил по большей части один ? другой семьи у него так и не сложилось. Когда Оля приезжала к нему, он брал отпуск, и они гостили в доме у Ольги-старшей и ее мужа Михаила. Бабушка учила внучку разбираться в литературе, они часами обсуждали на кухне книжные новинки, романы, поэзию. У них оказалось удивительно много общего. А еще ходили на море, ели растущую по дороге шелковицу, поднимались на Ай-Петринскую яйлу и спускались вниз по Таракташской тропе с Михаилом и его ребятами из туристического клуба…

Ольги Яковлевны-старшей не стало в середине двухтысячных. На заре нового тысячелетия здоровье ее ухудшилось, появились признаки дыхательной и сердечной недостаточности. Яков Александрович возил ее к разным светилам, но внятного диагноза не добился. В легких обнаружили приличный фиброз, в сердце – увеличение правых отделов, характерное для хронического заболевания дыхательной системы. Ясно было одно – это уже был исход длительного процесса и существенного улучшения состояния добиться, скорее всего, не удастся. Лечить мать ему пришлось самому, купируя в домашних условиях гипертонические кризы, приступы загрудинных болей и удушье. Она очень не хотела умирать в больнице.

Все чаще ей вдруг становилось плохо, и тогда Якову приходилось отпрашиваться с приема, наскоро подменяться и бежать домой, на ходу соображая, что делать на этот раз. Скорую они вызывали крайне редко – Яков почти все умел сам. Так они справлялись три или четыре года ? то казалось, что все безнадежно, то, вроде бы, наступало кратковременное улучшение.