Легенда о героях Галактики. Спасти Императора. Космоопера нового тысячелетия

– Тогда уже и мне не жаль, что я – худший вид безотцовщины для всех остальных, – улыбнулся вдруг Райнхард. – Я постараюсь, насколько у меня хватит сил.

– Господь не даёт испытаний свыше, чем сможешь вынести, так что не робей, – послышалось уже намного тише, и фигура основателя рейха сначала сменилась неким фейерверком белых искр, а затем и они бесследно растаяли.

4. Дуэль

– Юлиан, у этого Рубинского и впрямь амбиции были как про него говорят, – вполголоса, но с апломбом хозяйки этого уголка обитаемого мира говорила Карин. – Мне даже нравится, что имперцы заняли этот его особнячок, он им вполне подходит по статусу. Всё же вкус у него был на уровне, просто приятно тут находиться.

– Что ни узурпатор верховной власти, так обязательно с эстетическим вкусом у него всё в порядке, – с тяжёлым вздохом печально ответил командующий республиканской армией.

Катерозе на секунду хищно оскалилась, но молнии в её глазах заплясали всерьёз и надолго:

– Что поделать, если это главное упущение Союза, исключая Трунихта, разумеется? Впрочем, он и сам тот ещё узурпатор, страшно подумать, что было бы, не подстрели его наш красавец генерал-губернатор! Кабы республиканцы хоть чуток уважали своих воинов, глядишь, судьба Союза была бы иной! А то – жрать с пластмассовой посуды – это ж курам на смех!

Юлиан почувствовал смутное раздражение – похоже, имя ему было всё-таки ревность…

– Как ты сказала? – он ещё не полностью очнулся от тяжёлых раздумий о предстоящем, но требовалось показывать, что он не игнорирует реальность. – НАШ генерал-губернатор, да ещё и красавец??? Что за компрадорская лексика, дорогая? Сколь бы не был выгоден на деле поступок Ройенталя, он не перестаёт быть противозаконным.

Катерозе в сердцах тряхнула головой – это означало, что её настроение могло уже испортиться…

– Милый, я сказала вообще-то правду – ты не можешь этого отрицать ни на каких условиях. Это был наш генерал-губернатор, он сделал для территории столько, сколько наши чинуши не сделали бы никогда за десятилетие. То, что он был красавец – это объективный факт, дорогой, странно лишь, что об этом все стыдливо молчат, а я не вижу причин помалкивать. Как ни печально, все истинные красавцы погибают, очень жаль, – она нежно погладила карман куртки, где лежал шёлковый мешочек с кудрями её отца, которые принёс ей Юлиан, и только в этот момент он услышал от неё долгожданное «я тебя люблю». – А что касается противозаконности… я не буду тебе напоминать, как относился к Трунихту адмирал Ян, но как насчёт того, что важнее – закон или человек? Если первое, то Союз погиб вполне себе логично!

Тут уже сам Юлиан замотал головой, отбрасывая дежурную рассеянность.

– Да сколько ж можно расхваливать имперцев по всяким поводам, в конце концов?! Теперь у тебя Ройенталь красавец, а что дальше? А ведь между тем не ты ли поощряла, когда твой отец бахвалился дуэлью с ним?

Катерозе против ожидания весело рассмеялась.

– Да, он очень смешно это делал, глупый взрослый ребёнок, вообразивший, что равен взрослому мужчине, – она томно прикрыла глаза, закинув руки за голову. – Конечно, поощряла – потому что знала, что дальше наших коридоров это не уйдёт, а погладить его по шёрстке очень хотелось. Захоти Ройенталь всерьёз его размазать – я бы с отцом не повидалась вовсе, так что у меня есть и свои причины говорить о нём правду, и плевать, что это имперец, даже такого ранга, Юлиан. Неужели неясно до сих пор? И потом, это вовсе не единственный красавец среди приближённых императора – их тут сотни – а наша армия не могла похвастаться наличием красивых мужчин никогда! – она резко поставила руки ладонями на талию и озорно открыла свои бездонные глаза, видимо, недовольная тем, что не дождалась поцелуя. – Кроме отца и Поплана даже назвать некого, ха-аха! Разве что адъютант Меркатца ещё прибился, но и он не местный, что называется.

Юлиан беспомощно развёл руками, насмерть сражённый этой женской логикой…

– Этак что же получается, что я тоже урод? – удивление было столь сильным, что у него не было сил даже обидеться. Собеседница воспользовалась этим его замешательством в полной мере для выполнения своих замыслов – налетев на него словно вихрь, Катерозе резко сжала его сильным объятием и припечатала крепким поцелуем, а затем столь же быстро отпустила, словно ничего этого только что не было.

– Ты вне конкурса вообще, милый, – назидательно сказала она, манерно покачав указательным пальцем у него перед носом. – Но нужно учитывать те статьи, где нас положили на лопатки, а не обижаться. Посмотри – даже наша типа бравая форма рядом с имперским мундиром просто лохмотья, а ведь встречают по одёжке, как говорится… Когда феззанки шипят, видя нас, одно слово: «Оборванцы!» – я знаю, что они правы. Думаешь, мне приятно это осознавать? Наш уютный Изерлон строила тоже империя, не забывай.

Юлиан в ужасе схватился ладонями за виски. Столь мещанский взгляд на вещи был ему абсолютно чужд, но крыть было нечем. Не он ли сам молча воевал за чистоту и порядок в доме адмирала Яна, просто не задумываясь над бытовыми мелочами? Ведь действительно, даже семейство Казельн настоятельно давало понять всем своим существованием, что спартанские условия для людей – не самый лучший выбор, тем более, жить в них постоянно… А ещё в памяти всплыла старая феззанская язвительная острота: «В отличие от имперской армии, в повстанцы брали кого попало, вот и результат, хи-хи!» Он не знал, что подруга тоже часто вспоминает мадам Казельн, но в связи с тем, что услышала от неё однажды…

«Карин, дорогая, все эти мужские игрушки – на деле просто чепуха, было б чем им заняться. Я действительно не разделяю ничьих убеждений – они чушь, вообще-то. Фредерика стала офицером только потому, что её отец был им – будь он судьёй или адвокатом, она стала бы юристом и точно так же нашла себе мужа, только семьянина посерьёзнее, честно говоря. Уж за год семейной жизни мог бы сделать девочке ребёнка – очень странный парень этот Вэньли. Я же стала женой перспективного офицера лишь потому, что знала, что моего парня всё равно пригребут в армию в нашем идиотском государстве. Мне был нужен он, а не трепотня о демократии и прочей ерунде. Он меня любит – и это всё, что мне от него нужно, взамен я даю ему понять, что он может всегда рассчитывать на меня. Всё. И мне без разницы, что там у него на воротнике – орёл, лев или триколорная ерунда с пятиугольником. Но пока ты не влюблена всерьёз, нечего цепляться за что попало – попадается обычно всякая мелочь. Не нужно бросаться людьми, тут ты права, но и разделять все их заморочки ты вовсе не обязана».

– Ты что ж, на самом деле недовольна тем, что не носишь обычное женское платье из солидарности со мной? – убитым голосом проговорил Юлиан. – Я дурак, что не подумал об этом.

– Это так, но что это меняет? – усмехнулась Катерозе. – Я достаточно хорошо смотрюсь и в форме, а надень я что гражданское – все решат, что ты завёл шашни с имперскими дамами и твоя репутация пострадает всерьёз. А вздумай ты напялить что-то вместо формы – считай, карта наша бита вовсе, раз подстраиваемся под победителей. До чего неприятно всё-таки разгребать чужие огрехи…

– Ты полностью права, – вздохнул Юлиан и наконец сообразил нежно обнять её.

– Что за шараду ты опять решаешь в уме? – проворковала она, погладив его по волосам. – Говори, я же вижу.

Юлиан снисходительно улыбнулся.

– Она называется «почему де Вилье хотел убить императора». Похоже, это из-за эпизода с ним мы получили ещё одну аудиенцию, а вовсе не из-за важности наших совместных соглашений.

Катерозе звонко и заразительно засмеялась.

– Всего-то? Да тут думать нечего даже. Не устоял перед искушением попытаться, вот и всё. А император просто великодушен, как все настоящие мужчины.

– То есть? – озадаченно переспросил Юлиан.

– То есть де Вилье эмоционален, как все честолюбцы, которых не устраивает сидеть на задворках мира и прозябать там со скуки. То есть он, будучи реальным лидером, завидовал императору, у которого получилось то, что он сам хотел бы сделать – вопрос, мог ли и прочая оставим в стороне, – азартно пустилась в пояснения подруга, величественно пылая жарким огнём в глазах. – Люди же часто дерутся не с реальными противниками, а со своими абстракциями, которые они наложили на образ других людей и назвали тех своими врагами. А эмоции – штука такая, которую нельзя недооценивать, иначе бы ты оставил де Вилье в живых, верно? Коль скоро же ты – последний, кто его видал, то тебя об этом и спрашивать – обычный полицейский опрос в таких случаях вовсе неэффективен, детали теряются. Ты ведь не всё знаешь из того, что известно императору по этому делу? Почём тебе в таком случае знать, что ему может быть интересно? Вот и не задавайся больше глупыми вопросами – лучше подумай, что привезём в подарок Шарлотте и её сестре.

Юлиан молча тяжело вздохнул – ему не нравились эти внезапные переходы на бытовые мелочи, но протестовать он опасался. Катерозе с таким удовольствием носилась по всем выставкам, музеям, концертам, спектаклям, которые вежливо предлагали посетить имперские сопровождающие, что он не мог даже помыслить о том, чтоб ей отказать: «Ну где же я ещё могу увидеть такую красоту, Юлиан, ну сам посуди!» Приходилось сопровождать её, тем более что делать особо было нечего. Но и Аттенборо был прав в своих подозрениях, обронив как-то вполголоса: «По улицам слона водили…» И уж чего стоит это уведомление об аудиенции только для них двоих! Ощущение, что почва потихоньку уходила из-под ног, становилось всё навязчивее – так, должно быть, ощущал себя Ребелло, приняв на себя всю полноту власти в своё время. «Нету драки – нету популярности» – любил говаривать отец Карин, но что это за жизнь, если драка в ней – сплошная?

К счастью, а может, и наоборот, но думать стало некогда – появился церемонийстер с дежурными словами, и Юлиан, инстинктивно превратившись в галантного кавалера, повёл Катерозе под руку навстречу судьбе.

Огромная гостиная явно была рассчитана на немного скромненький бал, не иначе – первое, что приходило на ум. Ребелло бы точно позавидовал, отчего-то подумалось само собой. И Фредерика бы тоже заценила – но для императора роскоши просто фатально недостаточно – резюмировал бы любой соотечественник… Какой удар по шаблону, в самом деле, сразу же – нет, не зря адмирал Ян вставал навытяжку на своём мостике, услышав сообщение о прибытии флагмана императора и отдавал честь – Юлиан все чаще ловил себя на том, что и сам еле держится, чтоб не вести себя подобным образом. А когда-то ненавидимый им за блестящие победы Лоэнграмм преспокойненько сидел сейчас на просторном диване, потому что ничего похожего на трон соорудить приказано не было, едва ли не спиной к гостям, и перебирал руками старинные клинки, в ножнах и без – от них и вправду нельзя было просто так отвести взгляд. Он был без плаща и верха мундира – после непонятного выздоровления от смертельной болезни он ходил так по-домашнему постоянно, и лишь пару раз в особо торжественных случаях выходил в полном церемониале. Золотые волосы сияли на ярко-синей рубахе дорогущей ткани, будто лучи солнца в полдень. На низком столике для сладостей и кофе тоже лежала пара шикарных клинков, так что, усевшись напротив в приготовленные для гостей кресла, посетители могли и сами до них дотронуться легко. Никого, кроме Эмиля, молча поднёсшего гостям чай, не было, и Юлиан, поначалу очень напрягшийся от этого, обнаружил, что побеждён этой нарочито домашней атмосферой.

Император весело кивнул и лучезарно улыбнулся, чуть подмигнув, прихлебнул из кружки первым:

– Молодцы, что пришли. Разбираю тут некоторые антикварные игрушки, решил и вас позвать, дело интересное. Вы ж не любители скучать, я так понял?

Эмиль молча поставил перед Катерозе вазу со сладостями. Та, помедлив, потянула к ней руку.

– Ну, как ни смешно прозвучит, – беспомощно развёл руками Юлиан, – а так получилось, вот и всё.

Райнхард весело и беззаботно рассмеялся.

– Вот так оно обычно и бывает, – получается само и как само хочет, верно? – он снова подмигнул, не переставая улыбаться, и взялся потягивать чай, просто сияя теплом и светом на гостей.

Юлиан молча кивнул.

– Вы прекрасно выглядите, Ваше величество! – с искренней радостью заявила вдруг Катерозе. – И… Ваша держава и люди тоже… – она умолкла, и Райнхард поблагодарил величественным кивком в её сторону. Он не был польщён, но доволен – и не желал этого скрывать, как видно. Юлиан не знал, что на деле означал этот обмен любезностями, и снова промолчал.

– Зачем ты окончательно убил де Вилье? – с лучезарным радушием спросил его император, однако было заметно, что вопрос вполне деловой. – Нужно было хотя бы допросить его, у нас ведь обоих были к нему счёты. Тоже мне деятель государственного уровня, хе-хе.

Юлиан тяжело вздохнул и покачал головой:

– Слишком ненавидел.

– Кабы ты его слишком ненавидел, – усмехнулся в ответ император, – так полез бы голыми руками душить и ногами пинать, а не прицельно расстреливать. Ты опасный противник, получается, верно? – он опрокинул в себя едва ли не всю кружку и застыл с улыбкой, от которой можно было ждать чего угодно.

Юлиана бросило в жар, и он лишь беспомощно пожал плечами. Ему захотелось отвести взгляд от этой улыбки, демонстрирующей всю истинную силу имперской мощи, и он поневоле остановил его на лежащих так близко и завораживающих любого мужчину клинках.

– Нравятся? – нарочито бесцеремонно поинтересовался Райнхард, прихлёбывая из кружки дальше и прищуриваясь, будто высматривал что-то, известное ему одному.

– Да, очень, – почтительно проговорил Юлиан, радуясь про себя перемене темы.

– Помнится, с топором ты управлялся неплохо на моём флагмане, – с лёгким оттенком пренебрежения заметил император, поставив пустую кружку на стол и замерев в этом положении, – а как ты в работе с таким оружием, для офицеров повыше твоего текущего звания, а? – его тон стал каким-то заговорщицким, и собеседник наконец мило улыбнулся в ответ.

– Не на тренировке ещё не дрался, – с искренним добродушием сообщил Юлиан и взялся за рукоять. – Да и столь дорогие гун-то мне видеть ещё не приходилось.