Легенда о героях Галактики. Спасти Императора. Космоопера нового тысячелетия

Она снова рассмеялась.

– Фредерика сейчас очень занята, а Юлиан слишком дублирует Яна, чтоб я услышала от них что-то дельное. А дельным тут будет только полный нестандарт в подходе – мне вовсе не улыбается перспектива повторения биографии бывшего Чудотворца. Кроме того, я не из тех, кто выжидает – этак можно всю жизнь прождать и не того дождаться, – в её глазах молнии опять пустились в диковинный пляс. – Я, как ты догадался, хочу кое-что предпринять – Юлиан нынче облажался, нужно исправить этот его промах и выжать из этого всё, что можно, и даже больше. Поэтому твоя помощь будет заключаться в нескольких подсказках мне сейчас и в бдении над нашим уделанным командующим – короче, когда я вернусь, хочу, чтоб вы оба дрыхли тут, пьяные в хлам.

Аттенборо в отчаянии замотал головой:

– Я тебе доверяю, но ты уверена, что не будет хуже? И что я должен тебе подсказать?

Карин улыбнулась так, что он почувствовал, что дуреет. Право, хорошо, что он сидит – иначе земля бы ушла у него из-под ног быстро и надолго.

– Благодарю, кое-что уже ты сделал, и блестяще, – она решительно скрестила руки на груди очень характерным жестом ещё одного древнего персонажа по кличке «корсиканец». – Поэтому можно считать, что будет лучше – и нечего прятаться в тени Яна. А подсказать нужно… – она нажала вызывающую паузу, медленно опустив подбородок и пришпилив его взглядом насквозь, ещё немного, и загонит под пол, – скажи-ка, что тебе говорил мой отец, когда сообщил о моём существовании накануне бунта розенриттеров против правительства Ребелло?

Молодой адмирал почувствовал себя слишком мужчиной – но восторгаться красотой Карин ему мешало уже это новое потрясение. И то хорошо, что он не онемел от такого вопроса.

– Да, собственно, ничего – просто сказал, что его уведомили о существовании дочери, – сам не понимая толком, что говорит, отвечал он. – Мы ведь тогда не выбирали, бунтовать или нет, просто нас собрались очень жёстко вязать, как доверенных лиц адмирала Яна, – он смущённо умолк, не зная, говорить ли ещё что-то.

– Ага, так и есть, знаменитая плата черепками за услугу, – задумчиво заметила Карин, чуть покачиваясь на каблуках в такт своим мыслям. – И всё же, какой же надо быть дрянью, чтоб так отплатить за честную службу, будучи людьми, просто мерзость, право, – она замолчала, покачав головой.

Повисла странная, неведомо чем наэлектризованная тишина. Чего от неё ожидать, было неясно.

– Как же мало мы ценим тех, кто делает – будто они обязаны, а потом просто забываем, когда они погибают, – с жалящей грустью произнесла вдруг Карин. – Требуем от людей подвига – и ничего взамен, даже спасибо нет, а между тем на хлеб его не намажешь… Человеческие жизни – в обмен на красивые слова? Нет, достаточно, достаточно мы теряли наших лучших людей ради пустозвонства. Не тот твой враг, кто тебя мордой приложил – а тот, кто подножку подставил. Или жить человеком – или быть мразью, тут не выбирают, вообще-то…

Аттенборо ощутил сильное головокружение – такое же, как при Вермиллионе, когда Ян вдруг принял решение подчиниться приказу не стрелять по флагману Императора… Только сейчас вместо отчаяния он испытывал что-то противоположное – видимо, долгожданную надежду. Карин права – он ужасно устал огорчаться и смиряться с тем, что всё расползается из рук.

– Что ты намерена делать? – с неожиданной даже для себя теплотой в голосе спросил он.

– Ты ведь хотел создать добротную нацию, помнится? – спокойно, без угрожающих жестов и сияния молний в глазах ответила она. – Ну так мы её сделаем – хорошую и уютную, не волнуйся больше. Ты женишься и наделаешь кучу весёлых детишек – Дасти, это возможно и уже скоро будет, правда, хоть ты сейчас и не можешь поверить в реальность такого.

Аттенборо резко бросил голову назад, прикрыв глаза – ему показалось, что голова начала кружиться уже от поцелуя, настолько он не ожидал услышать то, что было сказано.

– Я об этом никому не говорил, – почти прошептал он. – Нельзя же так, резко, без предупреждения… И потом, я действительно не верю… хоть и хочу.

– А ты хоти и верь – тогда всё и получится, – тем же тоном проворковала Карин. – Вы отвыкли от этого, стоя на мостике и видя гибель вокруг – но именно неверие к гибели и ведёт. И успокойся – не всё решать тебе, как мужчине. Сейчас нужно выждать паузу, чтоб не надорваться – кое-что женщины должны сделать и сами, без вас, и это могут сделать только они, – он слишком поздно понял, что тело налилось каким-то сонным свинцом, лишив его самой возможности контролировать происходящее. – Спи, Дасти Аттенборо, тебе нечего больше опасаться, всё будет хорошо, – он ещё ощутил, что по его волосам прошлись заботливые пальцы, ласково потрепав их, и понял, что не в силах помешать тому, что действительно проваливается в крепкий сон. Да он и не хотел мешать этому…

А потом ему стало всё безразлично – и Юлиан, который до того молча таращился в одну точку, словно живой истукан, и сейчас, похоже, тоже отключился от всего благодаря виски, и то, что Карин бесшумно порхнула прочь по каким-то своим делам…

Катерозе прикрыла дверь, с заметным усилием сделав несколько вдохов-выдохов, как человек, только что давший себе сильную физическую нагрузку, затем неровным шагом отошла от неё несколько метров по коридору. Там она уже дисциплинированно встряхнулась, потянувшись вверх всем телом, и беззвучно усмехнувшись сквозь зубы.

– Не вынесла душа поэта, – сардонически осклабилась она, пользуясь тем, что коридор пуст. – Тяжёлый, однако. Ладно, пора форсировать Рубикон, а то кабы не было всё зря…

Она действительно успела вовремя – имперский капитан, что был начальником подразделения, что пасло всех республиканцев, уже появился в холле и подходил к ступенькам лестницы, на перила которой Катерозе очень непринуждённо облокотилась, стоя на своём этаже. Отлично, он её не сразу заметит, и этих секунд ей вполне достаточно – ведь она-то его уже видит… Катерозе мгновенно оценила молодого мужчину, как породистого жеребца перед скачками – нормальный, неповреждённый экземпляр, без фобий и жёстких комплексов, движется спокойно и уверенно, никаких подозрений не испытывает, ничего не боится, даже не нервничает из-за того, что явно куда-то не хочет опоздать… Ни тебе кольца на пальце, ни поволоки где-то на уровне глаз – ни в кого не влюблён, стало быть, и не страдает от избытка амбиций. Отлично, что надо, сейчас нужен как раз мистер адекватность, а не кто-то, и, похоже, его нам мироздание и доставило. Только бы получилось – а то есть риск, что наткнёмся на стену и разобьёмся, настоящие мужчины – они такие, могут и не повестись на провокацию… Катерозе сделала вид, что высматривает кого-то внизу – именно сейчас офицер должен её заметить, и этот момент нужно ему подарить, изобразив, будто сама его не вижу, иначе почувствует неладное сразу.

Получилось – выждав нужное количество его шагов наверх, она обрадованно обернулась и улыбнулась не слишком ослепительно – будто рада увидеть, и всё. Но он ещё снизу – и поневоле смотрел на ноги и талию, а сейчас зрительный контакт уместен более всего – и она взялась молча тонуть в его серых глазах, пока он проходит последние ступеньки. Дежурные приветствия, да, без отрыва, будто не хотим видеть ничего, кроме его глаз и лица, замерев и едва дыша, ну же, парень, лови волну, посмотрим, не захлебнёшься ли, не выставишь ли дамбу… Порядок, не боится, ласково улыбается, тянет паузу – конечно, решает про себя, что делать, не знает, не решил, будет выжидать, но не защищается – то, что надо, ах, как я люблю вас, мужчины, вы просто умницы… Ага, спросил, чем будет полезен, теперь можно и выходить самой, как в танго, спасибо, парень, спасибо тебе…

– Честно говоря, мне не к кому совершенно обратиться за помощью, капитан, – церемонно, с вежливым крохотным поклоном, но прикрыв глаза на пару раз – ага, тебе не нравится, что я прячу пламенный взгляд, да ты вообще сокровище, ну же, помогай мне вытанцовывать тогда, – а дело в общем, деликатное… Но, кажется, я бессовестно мешаю Вам, Вы же куда-то торопитесь? – теперь очи долу на миг, и с безумной надеждой глядим на него с низу вверх – ах, снизойди, пожалуйста…

И уж снизойди, ради Бога, это и в твоих интересах, право, не пожалеешь сам, гарантирую. Видишь, как я разволновалась из-за того, что боюсь, что ты не сподобишься? Это чистая правда, боюсь, так избавь меня от этого страха, рыцарь – ты же сильный, да и тебе нетрудно оно совсем…

– Да сегодня небольшая гулянка в офицерском клубе по поводу старой победы, когда ещё под орлом ходили – но я думаю везде успеть, так что не стесняйтесь, сударыня, спрашивайте, – спокойно себе улыбается, однако сам не понял, что мне подарил. Тем лучше для нас всех, ах, ты будешь очень рад, когда всё получится, только согласись, пожалуйста…

Катерозе наградила его таким взглядом, какой в бытность на Изерлоне даже Юлиану нечасто доставался…

– Понимаете, в этом и проблема – мне нужно туда попасть на встречу, а я мало того, что под присмотром, всё-таки, формально, но не знаю туда дороги, я ж не феззанка ни в чём ни разу, а у них тут всё не так, как в старой империи, между нами говоря, – почти испуганно протараторила она. – Вот я и позвонила Вам, думала, что… – будто совсем замялась, даже губы кусаем и ладони открыли в к собеседнику.

Так, не испугался и ничего не почуял – отлично, смеётся, запрокинув голову – ещё лучше, но мы будто не понимаем ещё и очень боимся. Ах, какая у тебя озорная каштановая чёлка, оказывается, рыцарь, ну, не тяни сейчас-то паузу, сейчас тебе её нельзя…

– Экая интрижка получается, – тон у тебя тёплый, добродушный, это здорово, – но я совсем не прочь поэпатировать наших, Вы всё правильно рассчитали. Хорошо, едем, фройляйн фон Кройцер, – ага, соизволил наконец припечатать в ответ, прищурившись, молодец. – Сколько Вам нужно на сборы?

Катерозе вмиг из робкой просительницы превратилась в боевую подругу, о которой не прочь помечтать на досуге всякий, у кого её нет…

– Интрижка получится, только если Вы мне руку подадите, а я так и пойду с Вами, – чуть надув губы, но с такими вспышками в глазах, что можно и пригреться случайно. – Да и то, если Вы помолвлены или обещались кому. А так – просто отвезёте меня, да я потом уеду на такси – интрижками и не запахнет, – смеёмся очень беззаботно, учти, рыцарь… – А собираться мне не нужно, и так сойдёт, как есть.

Ага, у тебя вполне себе нормальное пламя в глазах, наилучшего сорта – того и добивались, вообще-то, но ты же будущий лорд в душе, как и все офицеры Императора, так что вперёд, а я никак не знаю о твоём выпаде, нет, и не подозреваю даже…

– А если – подам руку? – ого, это довольно сильное вперёд, отлично, да с каким ещё апломбом во взгляде… – Возьмётесь, сударыня? – улыбайся, улыбайся, твой же выпад…

Она вздохнула нарочито глубоко, медленно и обрадованно – и с явным удовольствием, которое ей вовсе не нужно было изображать, полыхнула улыбкой во всё лицо:

– От такого не отказываются, сударь – я женщина, а не сборник трескучих фраз про идеалы республики с цитатами неудачника Вэньли! – что, получил, удивлён? Теперь отступать уже некуда, быстрее, давай же…

Капитан не спешил – так ему самому казалось – он просто оценил в этот момент все выгоды происходящего, хоть и поздно, зато мгновенно. Ему показалось, что на него сейчас глазеют многочисленные посторонние – хотя вроде бы никого поблизости не было, ощущение было стойким. Возможно, из-за этого простой дежурный жест получился уж очень величественным – но это вполне устраивало и его, и её…

– Прошу, – кратко сказал он, надевая забрало невозмутимости.

Катерозе церемонно кивнула с грацией придворной дамы и столь же изящно положила свою руку. Они двинулись вниз по лестнице, очень довольные собой оба.

– Вас это может позабавить, фройляйн, но я свободен, – тихо процедил он сквозь зубы вполне себе великосветским тоном. – То-то шуму теперь будет, надо полагать.

– Пусть себе, – в тон ему ответила Карин. – Главное, что у нас всё под контролем.

6. Бал Катерозе

Когда они вошли в помещение клуба, Катерозе захотелось зажмуриться не только от целого цунами внимания, тут же обрушившегося на неё, в котором легко было исчезнуть, но и от сдержанной роскоши интерьера. Да, настоящий шик не блестит, но сразу создаёт ореол – или есть драгоценность, или её в помине нет, а вместо неё прозрачная пластмасса. Вот где Союз и проиграл Империи на веки вечные – в заботе о своих детях. Империя, эта важная леди в изящном платье, не только удобно и красиво одевает своих детей, не только кормит их вкусно и уютно, но и заботится о их досуге и развлечениях. Республика же, эта грязная оборванка, рожающая детей лишь для того, чтоб иметь возможность клянчить ради них, вечно злобная, ищущая объект для ненависти, чтоб обвинить его в своих бедах, которые у неё лишь от отсутствия уважения к себе, только и умеет, что грабить своих чад с криком: «Я же тебя родила, а ты!…» Она не ценит ничего, не умеет грамотно распоряжаться ничем, она не может ничего создать, способна только на грабёж или воровство и с удовольствием убьет кого угодно из-за лишнего куска хлеба, который сама же и оставит плесневеть, позабыв ради крошек от пирожного. И судьба Яна Вэньли – лучший тому пример. Имперцы могут позволить себе роскошь никого не ненавидеть и просто наслаждаться жизнью – Союз же вечно изобретал себе поводы злобно кидаться на них только за это. Хотелось кричать этим цветущим парням всех возрастов: «Да вы не понимаете все даже нисколечко, как же вам везёт, что вы здесь! Все ваши нынешние проблемы будут казаться вам раем, попади вы в концлагерь республики». Но спокойные и уважающие себя и окружающих люди не смогут понять и оценить такие порывы, а хныкать и жаловаться унизительно. Можно лишь стать такой же – впрочем, разве кто-то говорил, что это легко?

Катерозе улыбнулась этой мысли – а вышло, что улыбнулась всем. Ни одной, даже самой завалящей эмоции из серии «куда лезешь, нищебродка в республиканском платье» в этой атмосфере не возникло. Потрясающе, в это никто не поверит на Хайнессене – там все свято убеждены, что имперские офицеры – это чудовища во плоти, способные только унижать и уничтожать, интересно, не зеркало ли смотрели авторы подобных мировоззрений? Здесь она просто симпатичная девушка, которую привёл один из своих, и никаких тебе ехидных обсуждений, провокационных ухмылок, язвительных замечаний и прощупывания новеньких. Герман, оказывается, наслаждается эффектом – сделав вид, что жутко поглощена сладостями, она заметила, как он пару раз перемигнулся с кем-то из своих знакомых, и вид у него был едва ли не торжествующий. Право, он то, что всегда называлось «недурён собой». Но дело не в этом, а интересен лишь вопрос, случайно ли именно он оказался на пути, когда мы спрыгнули с вершины и набираем скорость, а, леди фон Кройцер? Чёрт возьми, ни за что не стану менять фамилию. Куда смотрела мама, идиотка – променять такую оранжерею красавцев на три ночи с балбесом, который её забыл через неделю? И ради чего? – чтоб всю жизнь врать мне про великую несостоявшуюся любовь? Она обрекла меня шастать по унылым республиканским базам, и только для того, чтоб увидеть комплексующего лоботряса, скрывающего своё неумение любить жизнь под дурацкой бравадой вечного солдата удачи! Кабы он хотя бы обнял меня перед своим последним дефиле к смерти, он бы остался жив! А у этих, просто делающих своё дело, подруги не трясутся от ужаса, что будет, если он однажды не вернётся из космоса. И потому они возвращаются гораздо чаще, вот в чём секрет. Им не надо глупо юморить от тоски, зная, что на деле они никому не нужны – единственный, кто уцелел благодаря такой практике, был Поплан, да и тот спал со всеми подряд от страха погибнуть и не встретить свою – сейчас встретил и сразу прекратил быть бабником. Похоже, маме вообще не был нужен никто – для этого и врала всем, будто не брошенка, а «разлучённая войной». Боже, какой бред – ей никто не мешал найти отца при жизни хоть когда, он действительно ничего не знал, бедолага… Или уж не отца тогда, если будто он якобы нехорош. Как жаль, я никогда не узнаю, есть ли у меня братья от других приключений отца, а брат мне необходим, как воздух. И Юлиан меня не понимает, просто смотрит с обожанием, как это скучно, если уж рассматривать так, то паж бы из Германа получился, вздумай я всерьёз. Но мне нужен брат – хотя бы ценой влюблённости в мужчину… Где я его возьму – такого, что один раз посмотрит, и всё поймёт, сказав пару слов? Может, он есть, но пока появляется из разных лиц – на секунду подскажет нужное, и пропадёт, пока не нашла? Это ведь вовсе не кровное понятие – брат, эх, какая я одинокая, что за беда…

– Вы чем-то расстроены, фройляйн? – тихо прошелестел капитан, участливо глядя на неё. – Может, вина?

– В этот раз не откажусь, – ах, как поздно я хватилась, он мог что-то заметить, или даже понять, вот незадача, – хотя мне вовсе не стоило думать тут о грустном. Здесь так здорово, что я расклеилась, хотя думать следовало только о танцах – потому что это то, чего сейчас мне очень хочется.

– Ну так опрокинем по бокальчику и разомнёмся, раз Вам хочется, – он вполне добродушно подмигнул, и она посмотрела на него с искренней благодарностью.

Боже, какое вино! Это просто фейерверк, это просто невозможно! И вот это – никогда не попробуют наши злыдни и не поймут, отчего те, кто это себе позволяет, спокоен и радостен. М-да, Хайнессен, ты чем дальше, тем больше выглядишь помойкой, полной пустых фантиков, в которых никогда не было конфет. А ещё столица государства, м-да… Всё, хватит, я устала, я так не могу, мне нужно размяться, как хорошо, что я намекнула ему про танцы…

Катерозе выбрала жаркий солнечный ритм – благо, нужный трек как раз зазвучал – и аккуратно прошла несколько шоссе вокруг кавалера, намекая, на какие па ведущий может рассчитывать. Тот, разминаясь на месте, даже состроил, просмотрев на это, обрадованно-довольную мину на секунду, а затем с воодушевлением двинулся, покачиваясь, замыкать пару. Он сделал это, намеренно широким жестом высоко подняв руку, держащую пальцы партнёрши – намёк на то, что танец будет огненным. Катерозе томным движением головы неторопливо кивнула – в паузе между ударными, перед тем, как ухнуть в пучину страстного перестука каблуков и яростных метаний вокруг очень амбициозного ведущего… А потом им было уже не до остального окружающего мира, с восторгом наблюдавшего за вспышкой пары крепких протуберанцев на взорвавшемся морем огней полупрозрачном танцполе – их выбивало из поверхности в такт стучавшим каблукам само движение танцоров. Окружающий мир весело гудел, открывая новые бутылки и чокаясь между собой за «новую дивную парочку», интересовался друг у друга, кто кого в этой паре где и как подцепил, иногда аплодировал особо сложным вывертам в танце, даже неторопливо покачивался на месте, приблизившись, чтобы лучше видеть… Катерозе и Герман были заняты только тем, чтоб выложиться максимально, показывая друг другу, кто на что способен, и закладывали виражи один круче другого. Они довольно неплохо чувствовали друг друга, оба с радостью обнаружив прекрасного напарника в любимом деле, и с удовольствием отдались приятной игре. Она каждый его осторожный выпад завершала роскошным ответом, давая понять, что он может рискнуть далее сделать и резче, он методично подчинялся этим намёкам, постепенно усложняя внешнюю картину танца. К финалу, таким образом, он отвязывался всё сильнее, и устоять перед искушением завершить дело с горделивой амбицией, граничащей с «неприличным» пакетом позиций, просто не смог – чего она и добивалась…

Рёв и вой стоял что надо – до потолка… Катерозе глубоко и размеренно дышала в паузе после смолкшего трека, обвив руками ногу партнёра, и улыбалась томной улыбкой кошки, наевшейся свежатинки, прикрыв глаза ресницами от излишне заинтересованных взглядов со стороны, стремившихся зацепиться и обозначить своих владельцев. А то, сейчас взметнётся волна желающих пригласить её танцевать дальше, и куда важнее для каждого успеть первым установить зрительный контакт. Подождёте, мальчишки, не всё сразу и не так скоро, дабы не портить вам же удовольствие… Так, если я всё правильно понимаю, Герман уже одарил их глумливой улыбочкой собственника, сейчас он опустит взгляд на меня, можно резко открывать глаза немного шире и смотреть на него так, как будто он только что уронил меня в постель – тогда глаза ему сверху покажутся бездонными… Ага, удалось, вовремя! Всё, вальяжно берём его руку – даже грамотно её подал, вот умница! – и лихо встаём, весело смеясь, и вежливо благодарим за удовольствие. Ого, да он настолько доволен, вот так волна… Не иначе, как утёр нос кому-то из своих знакомых с её помощью крепко, да пусть между собой потом болтают, что хотят, разрешаем великодушно. Нет, право, чего это с ним? Да-да, мороженого, немедленно, вот молодец, что вспомнил…

– Страшно подумать, на что Вы способны в танго, фройляйн, – развесёлым великосветским тоном говорил тем временем имперский капитан, наверняка уже прикидывая в уме, что отвечать излишне любопытным потом…