Легенда о героях Галактики. Спасти Императора. Космоопера нового тысячелетия

– О, там я очень скучна, поверьте, – лучезарно улыбаясь, отвечала Катерозе, – в Союзе его вовсе танцевать никто не умеет, зажмутся в пародию на позицию в вальсе, и елозят подошвами по полу, наступая на ноги друг другу – именно так всегда и делал адмирал Ян, к слову.

– Таким образом, слухи о его неимпозатности в повседневности верны? – уже рассмеялся собеседник.

– Скорее да. Он всегда выглядел усталым и невыспавшимся, как человек, вынужденный заниматься не тем, чего он хочет.

– Герман, позволь пригласить свою даму на пару заходов, а? – помешал беседе уже кто-то из особо ретивых офицеров.

Катерозе поспешно посигналила собеседнику глазами: «ни в коем случае!», и тут же опустила очи долу, не позволив пришельцу поймать её взгляд.

– Стартуй мимо, она не желает, – очень вежливо ответил капитан через плечо, не очень смутившись от недовольного рёва. – Фройляйн, я так понял, тот, кого Вы хотели видеть, не появился здесь? – увидев бездонный взгляд и скромный кивок, он неспешно приосанился. – Я могу его заменить? – ого, какая спокойная усмешка, а парень не так прост, как хочет казаться…

Катерозе взгляд не отвела, даже раскрыла ресницы чуть шире, помолчав пару-тройку секунд, затем сказала очень тихо, спокойно, но густым голосом:

– Ещё не знаю, танцевали пока мало. Увидим дальше, наверное, – и она быстрым, но не резким движением расстегнула куртку. – Да и не пьяна я ещё настолько.

– Принести? – по-деловому осведомился партнёр, весело поглядев на неё.

– Пожалуй, да, – тем же тоном произнесла она. – И потанцуем спокойней, но несколько заходов.

– Согласен, сейчас, – столь же делово отозвался капитан и взял её под локоть.

Теперь она не торопилась. Можно было преспокойно тянуть паузы, прихлёбывая из бокала, смотреть на спутника снизу вверх лучезарным взглядом, весело наблюдать, как он расстраивает остальных, не позволяя пригласить её на танец, восторженно внимать всему, что он говорит, вовремя радостно улыбаясь. При этом нужно было искренне любоваться им – а это вовсе не составляло никакого труда, всё же. Сейчас она рассмотрела ещё кое-что – похоже, что перед ней обнаружилась сильно улучшенная копия её отца – вернее, то, чем тот мог вполне стать, но не стал никогда. Слишком много общего в манере держаться и говорить, как только позволил себе полностью успокоиться. Этак всерьёз можно и себе позволить отдохнуть в его обществе спокойно, прежде чем силы понадобятся ещё на один серьёзнейший рывок…

После третьего танца они сцепились в споре насчёт удобства и характеристик «Валькирий» и «Спартанцев». Катерозе сама не заметила, что уже долго и страстно вещает собеседнику, какого растакого дьявола она и Юлиан устроили мерзкое побоище в Изерлонском коридоре и в чём состояли основные ошибки имперских истребителей… Она вовсе не заметила, ободрённая его пылким вниманием, что даже музыка в клубе отчего-то стала звучать гораздо тише… Потом он весело хохотал, слушая её рассказ о повальном сонном царстве защитников Изерлона после последней битвы Яна Вэньли, не забыв особенно уточнить момент, когда легендарный Чудотворец вскочил и отдал честь, услышав о прибытии флагмана Императора.

– Да не в этом дело даже! – кипятилась Катерозе, хотя и не повышая голоса и не падая спиной на спинку стула, но изрядно захмелев с незнакомого вина, – А в том, что эти глумливые твари, мой отец, что был в должности начальника безопасности крепости, и друг всея штаба, начальник отдела снабжения, паскудно веселились над упавшими от изнеможения людьми! Ну, сам посуди: нет чтоб помочь, разнести друзей по койкам, так они оба стоят и хихикают, мол, давай имперцам позвоним, пусть всех перебудят! Я чего-то не поняла явно в их корявом юморе, а он у них такой постоянно, оказывается.

– Занятно, занятно, – сочувственно и воремя подмигивал Герман, – повторим ещё ча-ча-ча?

– Но уже в классическом виде, – сурово отрезала Катерозе, поднимаясь. – А то чувствую я, кто-то хочет раскрутить меня на соло, да?

– Я ничего не говорил! – в картинном замешательстве всплеснул руками собеседник, и тут же снова превратился в короля танца, вальяжно подающего руку своей королеве.

– Ещё бы ты сказал чего, конечно! – весело расхохоталась в ответ Катерозе, изящно принимая вызов.

Вино сделало своё подлое дело – нервничать и грустить стало бессмысленно, но и наблюдать за окружающим миром становилось всё труднее, он норовил схлопнуться до единственного интересного человека рядом и перестать прощупываться дальним и ближним осязанием. Это было не очень удобно: доверять полностью ситуацию имперскому капитану было рано, хоть он и дал понять, что рискнуть можно, не опасаясь подвоха. Катерозе попыталась стеклянными глазами, как будто не видевших ничего для окружающих, осмотреться, расхаживая широкими чеками в ткани танца… Но особого успеха она не достигла – увы, зацепиться хоть на миг и толком рассмотреть лица остальных вояк в клубе уже практически не получалось, мундиры сливались в глазах в общую массу. Тело же было слишком занято нужными шоссе и шагами, чтоб можно было всерьёз почувствовать общий настрой – галдят, как толпа весёлых мальчишек, да и всё, никакой конкретики. Но к концу танца она, наконец, нашла, что хотела – кто-то явно сейчас не досягаемый для её взора, скрытый толпой остальных присутствующих, очень внимательно смотрел на их пару, задумчиво взвешивая то, что имел возможность лицезреть. Это кто-то был чересчур спокоен даже для высокого чина – и явно давно не молод, да и хладнокровием мог поделиться щедро со всеми, кто буйно веселился здесь, не смущаясь их огромным количеством… Захотелось махом прерваться, выдохнуть разом всё напряжение и рухнуть от усталости – всё, нужная цель достигнута! Но рано, ведь ещё предстоит главный выход позже… Катерозе будто случайно сорвала в танце розу с куртки и попыталась её бросить в сторону, откуда ей померещился чужой взгляд. Эге, ни черта не примерещилось – поток внимания тут же ослаб до критического значения, едва ощутимого, но и не прекратился вовсе. Ну, порядок, стало быть, можно сделать паузу и приготовиться к решающему рывку.

Не то получил от танца имперский капитан: тот, кто следует, вовремя встретился с ним взглядом, пока он вертел вокруг себя безупречную партнёршу, и выразительно кивнул, разрешая нужный сценарий… Танцор воспринял это с чувством глубочайшего удовлетворения – ему всегда нравилось успешно сочетать службу с достижением собственных желаний, а нынче был беспрецедентный для него случай, такого уровня интересы у него ещё не совпадали ни разу. Ему безумно нравилось то, что он делает, и он уже перестал задаваться вопросом, как далеко это может зайти вообще и в этот раз в частности. Он весь ушёл в наслаждение моментом, и оттого его глаза излучали совершенно искренние чувства, от которых, в свою очередь, начинала серьёзно трогаться его нынешняя подруга. Столь же серьёзно, как тихо и невыразительно потрескивает ледяная корочка на склоне, дожидаясь резкого толчка или звука, чтоб обрушить вниз снежную лавину…

В этот раз они уселись уже не за столик, а лихо рухнули на мягкий диван, отчего-то оказавшийся пустым, хохоча, пожирая сласти и наперебой рассказывая друг другу армейские байки. Герман объяснил Катерозе, что негоже захватывать внимание клуба целиком, пока старшие офицеры устраивают четвертьчасовую забаву, а после они снова блеснут, если, конечно, милая фройляйн ничего не имеет против того, чтобы позабавиться его танцем для неё… Разумеется, милая фройляйн не против, ведь расстояние между лицами и талиями у них вполне цивильное – эх, обжиманцы в тесных коридорах помещений Союза сыграли с ней скверную шутку – она не знала, что здесь этот ньюанс вовсе не имеет значения… Кроме того, никто никогда ничего для неё изящного не делал – а забота Поплана носила совсем иной характер.

Этот же мужчина был, оказывается, то, что все без исключения на Новых землях (Катерозе сама не заметила, что перестала называть эти территории владениями Союза) девушки разом назвали бы «Мистер Великолепие». Всё в меру, ничего лишнего, а главное – есть всё, что надо. Возможно, он умеет танцевать немногим лучше, чем остальные офицеры его ранга, возможно, так же, как все, – но какая разница, если этого не умеют так вообще изерлонские раздолбаи в мешковатой форме Союза, исключая разве Поплана же и, возможно, отца, которого не вернуть уже вообще никак? Неторопливо и скучно топтаться в закрытой позиции весь танец и неуклюже болтать о чём попало, зардевшись от смущения, что наконец-то нашёл в себе силы пригласить – ах, какое мерзкое торжество уныния, какое тошнотворное царство убожества! Поплан, меня не интересует, что у наших комплексующих сироток проблемы с общением – у этих сам Император с десяти лет вроде как фактически круглый сирота, и ничего, выглядит величавей основателя Рейха и какой угодно девичьей мечты, и это ещё при полной-то слепоте! Возможно, дело в том, что кто-то стремится быть человеком, а кто-то – лишь оправдывать свою ущербность красивой болтовнёй о равенстве и демократии. Равенство, гы-гы. Сравнили орла с пеночкой, ага. Итак, если у Вас растут крылья, это ещё не означает, что Вы урод, верно? Ну, а уж какие это крылья – это мы будем решать сами…

К слову, сласти тут вкуснее, чем трофейные на Изерлоне – видать, те были полежавшими, а эти состряпаны не позже суток назад. Так что и здесь Союз даже рядом не валялся – неудивительно, что его уже нет. «…Вопил: „мы вместе!“, всё по кайфу, мол, и на тебе – он даже сдохнуть не сумел, как полагается!» – пришли на ум слова древней земной баллады… Вот так же и мертворожденная республиканская идеология однажды развалится на части, погребая под собой всех, кто пытался её оживить, и удушит трупным зловонием кучу, в общем-то, неплохих и симпатичных даже людей! Отчего, отчего Ян Вэньли не женился на Джессике Эдвардс, а? Или снова виноват адмиральский чай, в котором плавает стакан бренди? Ну уж нет, мы не будем повторять таких ошибок, и плевать, кто что подумает, честно говоря. Конечно, пытаться стать вместо мужчины – глупость и самоубийство, но разве преступление выбирать мужчину самой? Поплан, ты сам неоднократно признавал, что твоя идея «я плюс Юлиан» отнюдь не столь удачна, как ты хотел. Но ты выбрал из имеющегося – «…слепила, из того, что было», как говорится. То-то ты сам никак не мог найти то, что искал, пока руководствовался этим девизом. Я же ищу, но явно не это, явно. И ещё. Что мне делать, Поплан, если меня выберут, а? Ну, как тебя выбрала та, на ком ты сейчас счастливо женат? И что мне делать, если то, что мне надо, сейчас по факту у меня под боком? Э-эх, я знаю, что ты мне скажешь – но ведь сделаешь-то ты сам в такой ситуации совсем иное… Итак, я не самоубийца, Поплан, я жить хочу. И плевать, право, что там Юлиан сам думает – не ты ли мне это сказал-то, ха-ха?! Вот и ответ, спасибо. Будем считать, что девичник перед свадьбой у меня своего сорта – армия моего Императора, этой подружке я отчего-то не боюсь доверять, а это уже интересно. Нюх истребителя – он не обманывает, верно, Поплан? Спасибо за помощь.

Имперский капитан ощущал себя пьяным вовсе не от алкоголя – для него это было всё же мелочью… Он чувствовал что-то новое и совершенно невероятное – по сравнению со всем своим прежним опытом. Эта хитрая дамочка конечно была непростым орешком, но уж больно каким-то экзотическим и даже волшебным. Иногда казалось, что она вовсе не прочь уже окончательно рухнуть в его объятия вплоть до абсолютно недвусмысленных дальнейших последствий, однако её явно что-то очень хорошо от этого удерживало. Может быть, казалось, а на деле она просто не очень хорошо знает правила? Или успешно делает вид? Во всяком случае, этак недолго и втрескаться по-настоящему, а это, как известно, не очень-то весело, ну да плевать, честно говоря. Где наша не пропадала, во всяком случае, она зачем-то позволила себя уже крепко скомпрометировать – уж не отколол ли её женишок какой-нибудь номер, после чего встала необходимость его слегка уронить? Тогда это тем более уже интересно, наставить рога сыну Яна Вэньли – редкая удача. Ну, а если нет, поглаживая собственные амбиции, предположить, что эту боевую красотку интересует именно моя персона? Тогда это хоть и приятно, но сложнее – придётся играть по-честному, и кольцо на пальце будет стоить немало нервов и слёз с каждой стороны. Стоит ли такая игра свеч? Но это же не кисейная барышня из провинциальной гостиной, которая с ума сходит от застёжек на мундире, но изо всех сил делает вид, что ей меня нисколько не хочется, да, и позволяет всё, что угодно, в тот же вечер в саду на скамейке, а дочка командира розенриттеров, что сама уже некоторые значки на прикладе имеет… Может, она сама на меня охотится просто? Не похоже как-то. Кто-то из наших ей назначил встречу и не пришёл – его что, убили, раз его тут нет? Но она вроде не горюет совсем по этому поводу – значит, я иду с опережением, а тогда и взятки гладки. Ладно, рановато делать далеко идущие выводы, посмотрим, что она сделает после моего танца – там и будет подсказка.

Нет, хватит пить уже сегодня, решила Катерозе, неуклюже подвернув правую ногу – рухнуть на руку кавалера в сценарий вовсе не было вписано, и уж тем более – заметно разволноваться внутри от его галантной заботы и ясного взгляда. Если продолжать в таком духе, то получится дурацкое приключение в каком-нибудь затерянном в пригороде отеле среди сосен и орхидей, и ничем от мамы мы так отличаться и не будем в итоге. А мы ведь хотим – ого-го! – помочь объекту своего внимания, тому, который жив. Куда, чёрт возьми, девалась привязанность к Юлиану, а? Надо будет это обдумать на досуге. А пока стоп, переходим на режим повышенного внимания к происходящему, нельзя позволить вину заплести мне ноги – ещё полночи танцевать, как ни больше. Эх, если б можно было снять эту распроклятую куртку, душно уже…

Они вошли под руку идеальной парой, очень довольные друг другом – и перед ними расступались с милыми улыбками. Герман усадил Катерозе на стул и не торопясь отправился на свободный танцпол уже размеренным шагом танцора, по пути щёлкнув пальцами тапёру – тот немало удивился, полагая, что как раз сейчас паузу занимать будет некому, однако без колебаний грянул нужное. С седьмого такта Катерозе поняла, что сидит она совершенно напрасно, и как бы невзначай поднялась на ноги – как будто, для того, чтоб лучше видеть. Ещё через двадцать секунд она поняла, что окружающий мир, похоже, исчез полностью как минимум до конца танца Германа, потому что она ничего другого воспринимать просто не в состоянии – и помешать ей смотреть на него сейчас не смог бы даже факт её собственной внезапной смерти. Однако через полминуты она чуток овладела собой, очевидно, за счёт понимания, что это чудо – действительно для неё, и широким, неторопливым жестом сняла с себя куртку, небрежно бросила её на спинку стула, не отрывая глаз от того, что вытворял на танцполе её сегодняшний поклонник, а затем медленно потянулась, чтоб забросить руки за голову. Края сознания коснулся некий слабый гул поблизости, и Катерозе уяснила себе, что эти её жесты замечены и оценены. Однако это понимание отчего-то уже воспринималось с полным безразличием – именно в эту минуту все и вся могли провалиться в тартарары, столь мало они её интересовали. Этот экземпляр будет моим, что бы ни случилось в дальнейшем, холодно решила Катерозе, очень медленно водрузила ладони на талию и сделала несколько шагов в сторону танцпола – он должен это заметить. Так, сколько ещё десятков секунд до финала трека? два или четыре? Неважно, я ровно стою, а это главное. Ну что, Фредерика Ян, мы такого не видели никогда, и мечтать даже об этом не дерзали, верно? Интересно, как бы откомментировала произошедшее со мной мадам Казельн – уж наверняка бы шепнула мне тихонечко «не зевай, детка!». У неё всегда была очень гибкая мораль, я давно заметила это. Да к чёрту сегодня всех, право. Я что, кому-то обязана, что ли? Пусть попробуют чего мне кто-нибудь потом сказать, право, да и вообще, меня кто сейчас видит из моего прошлого, а? Кто они там все такие, честно говоря, разве их мнение может сейчас что-то означать?! Этого мужчину никто не обязывал делать то, что он делает – отчего бы не пойти ему навстречу, раз он не прочь рискнуть своей репутацией для меня… даже если это всё в итоге ничего и не значит.

Герман завершил свой волшебный полёт на коленях возле Катерозе – она сама не заметила, как подошла к самому краю. Он смотрел не в никуда, как всякий, кто танцевал только ради танца, а прямо ей в глаза, ничего не боясь, но и – а это очень важно – ничего не требуя. Но подать ему руку было необходимо – из элементарной вежливости. Возможно, чёртов подклад куртки таки наэлектризовал рукава её блузки, возможно, статического электричества уже хватало в воздухе – но искра получилась слишком заметной… Искра, конечно, никого не смутила своим появлением, но и незамеченной остаться не могла, а тут ещё и через ладонь прорвало неким электротоком, как не сказать больше, и Катерозе перестала смущаться перед любым формальным принципом. Она столь царственно, спокойно и естественно наградила кавалера поцелуем в губы, изящным, словно верно выполненное па, и аккуратным, как бокал классической формы, что это даже никого из присутствующих толком не удивило – кроме самого кавалера. Впрочем, тот прекрасно владел собой и сделал вид, что тоже воспринял это как должное – на публику, разумеется, а взгляд полностью ошалевшего от счастья мальчишки долю секунды могла видеть только его дама. Тем не менее, шум вокруг стоял изрядный, и игнорировать ехидные реплики кое-кого из окружающих было всё сложнее – он не знал, что с этим делать, и просто взял свою леди под локоть, встав с колен. Формальная логика диктовала капитану намерение немедленно исчезнуть отсюда вместе с ней, но интуиция бунтовала, громогласно указывая, что нужно дать случиться ещё какому-то событию прямо сейчас.

– Среди наших дикарей мой жест называется «алаверды», – с апломбом царицы произнесла Катерозе, – как насчёт ручного микрофона сию секунду?

Герман стремительно, но не резко повернулся в сторону тапёра – тот тоже был заинтересованным зрителем, но прекрасно всё понял и аккуратно швырнул в ответ требуемое.

– Вот, – ловко поймав нужную вещицу, вежливо сказал кавалер и протянул её Катерозе, что едва ли не молниеносно успела накинуть на плечи куртку, уронив при этом одну из роз, нашитых едва ли не по по всем её плоскостям, но так, что республиканская символика была отчётливо видна.

Девушка с достоинством кивнула, принимая, и внимательно воззрилась уже на тапёра:

– Подберёшь? – деловито осведомилась она у него.

– Со второй фразы обычно, – на редкость самодовольным тоном ответил тот, вальяжно пожав плечами.

Катерозе совершенно по-приятельски кивнула своему кавалеру и величественно двинулась от него по танцполу. Капитан почувствовал смутное беспокойство и поспешил сложить руки на груди – ага, так и отец делал, когда волновался, успела про себя отметить его дама, двигаясь прочь с захолонувшим сердцем. Итак, оно наступило – то, что следует, фарватер Рубикона. Страшно-то как… Каждый шаг как по колено в зыбучем песке – а всё из-за этой чёртовой формы республиканца, будь она проклята… Ладно, я стянула на себя такую груду внимания, такой пласт энергии – этак если закачать всё это в аналог конденсатора, пяток фарад получится, интересно? Ну, заворачивайся в спираль, прорва – кое-кому ты очень сейчас понадобишься, тому, кто должен жить и видеть свет, я-то тут так, ствол в канале молнии… Возьмём-ка мотив на феззанский манер, он вполне приличный, ну, а слова – на то я и оригинальная женщина, можете смело развешивать уши, парни.

– Вот и всё – подброшена монета, вот мелькают решка и орёл, – ровным сопрано плавно потянула Катерозе, резко повернувшись к зрителям и глядя в никуда, точнее, туда, куда она хотела, но с видимым только ей пунктом назначения. – Грош цена теперь монете этой, жребию цена – бокал, укол…

Тапёр и правда не обманул – и подмог столь хорошим веером аккордов, что можно было спокойно продолжать, слегка приглашая усилить где надо щелчком пальцев.

– Шаг из Орлеанского предместья в горло истребительной войны, – проникновенно продолжала Катерозе, чуть подняв голову, как человек, намеренный увидеть звёзды, – стоила костра корона в Реймсе, лилии не стоили цены, – она резко рванула левой рукой полу куртки, там, где красовался значок республики, и, к немалому изумлению всей аудитории, ткань лопнула как по заказу, оставив кусок со значком в ладони хозяйки.

Только тапёр не удивился и добавил напряжения и динамики в проигрыш – а его заказчица лихим и небрежным жестом, крутанув обрывок в руке, отправила его лететь прочь невесть куда, то есть – под ноги обступившим танцпол имперским офицерам. Ну и наивные же вы, парни, оказывается, зато как крепко излучаете-то, ну, просто то, что доктор прописал!

– На броне и в капсульном кошмаре пол-Вселенной пройдено давно, – уже намного живее продолжила Катерозе, картинным движением оторвав у куртки воротник с пятиугольниками и прищёлкивая в такт по полу шпильками, – проигрались в кости черепами, где планеты – ставка в казино, – и воротник полетел так же, но уже чуть в другую сторону.

На этот раз аудитория опомнилась от шока и активно взялась хлопать в такт, ошалело улыбаясь и покачиваясь.

– Начерно тасуется колода, крапленые карты у судьбы, – продолжала зажигать её Катерозе, добавляя в голос силы и густоты, – если где мерещится свобода – вслед за ней появятся гробы! – в недра сплошной мундирной массы, уже бесповоротно очарованной, отправился ещё один оторванный кусок куртки, тапёр услужливо грянул нижними регистрами, помогая нагнетать проигрыш между куплетами…

Ага, пошло! Ох ты, какой мощный поток, снесёт всё и вся, ну да ничего, для того и пританцовываем, чтоб не упасть… А затем у нас и кулончик на шее, между прочим, ну же, двигай, стихия, куда следует, вот тебе нужный шлюз… Что? Нас снова разглядывает кто надо? Пусть себе, это хорошо, но мне сейчас вовсе не до него, нет, ну никак… Держи, мой драгоценный, где бы ты ни был, поддержка тебе сейчас дико нужна. Я всё равно найду себе старшего брата, сказала же.

– На клинке меж адом или раем, как канатоходец – на краю, – громко взяла мотив Катерозе, снова подняв голову, перебросив микрофон в левую руку, а правой взялась драть куртку уже быстрее, – что пою – давно не выбираю, выбираю то, что не пою, – ошмётки республиканской формы обречённо и величественно летели в толпу, воспринимавшую это уже с весёлым восторгом, как должное, и ревевшую от удовольствия.

Так, теперь чуть больше ярости в голос – и повышаем тембр и силу, чтоб они все дёрнулись в экстазе, эти добродушные милашки, ишь, как разгрохотались…

– Вот и всё – подброшена монета, и, звеня, упала на весы, – ага, уже встрепенулись, вот умницы, нюх что надо у этих зверюг, не наши тупорылые шакалы, что ж, пора и рыкнуть по-тигриному, что ли, в такт этой породе, – можно расплатиться жизнью этой за букет с нейтральной полосы! – Катерозе на секунду застыла, воздев правую руку в салюте, а затем, удачно увидев среди множества сияющих лиц единственное, нужное ей сейчас, шагнула в его сторону…

Ха, да тут край без ступеньки и пандуса, эк меня занесло вместе с Германом, ну, надеюсь, они его не помяли без меня… Чего это он так смотрит, с ним точно всё в порядке? Это хорошо, что он смотрит без отрыва, вот ему на руки и спланируем отсюда, а то уже пол под ногами горит, право… Э-эх, поймал! – ну, я в тебе не сомневалась, золото ты моё настоящее!…

– Ну, как? – весело осведомилась Катерозе, пока её вовсе не торопясь поставили на ноги и с явной неохотой отпустили из объятий, осторожно подавив тяжёлый вздох. – Тебе понравилось, надеюсь? – она с хозяйской деловитостью сдёрнула с рук оставшиеся клочья рукавов и сбросила под ноги, затем отправила микрофон лететь к тапёру, и ослепительно улыбнулась кавалеру. Тот молча кивнул, сокрушённо покачав головой.

– Ещё вина или танцуем? – с тихой грустью спросил он, не отводя немигающего взгляда.

Ну что ты глядишь так, будто в тебе трансформатор сломался? Или перегрузкой в четыре жи долбануло? Э, я что-то не то задела, видать, ладно, надо срочно починить, не дрейфь, парень, прорвёмся…

– Отсюда, Герман, хотя бы на десяток минут, – заговорщицким тоном тихо процедила Катерозе, раскрыв глаза пошире.