Легенда о героях Галактики. Спасти Императора. Космоопера нового тысячелетия

Райнхард подавился накатившими слезами и приник к горлышку открытой автоматическим жестом бутылки, как будто пил не старое бордо, а лимонад в солнечный полдень. Лёгкое тепло, расходившееся от потока в грудь и дальше, до талии, странным образом терялось внутри, как будто его и не было. Куда ж оно пропадает, я что, ледяная глыба разве? Очень странно, право, ну да ладно, как есть, ничего не попишешь. Вот так так, бутылка полностью пуста – так быстро, с одного раза? Хм, но даже не согрелся… Да и вообще будто не пил. К чёрту, откроем вторую тогда сразу. Кирхайс, мне всё равно тебя не хватает, но ты бы мне, наверное, не позволил такого варварства совершать, да? Мне плохо, Кирхайс, прости. Ага, ну вот хоть вкус вина немного ощущается, но и в этот раз оно пропадает, как в какой-то холод, неведомо откуда взявшийся внутри. Вот пакость, и эта опустела, как и не было вовсе… Ну, я упрямый, продолжим, чего теряться? Ройенталь, тебе, небось, это дело знакомо, да? Вот бы кто мне точно что-то толковое прояснил по этой теме. Откуда внутри берётся эта ледяная чёрная дыра, и сколько нужно бутылок, чтоб залить её полностью? Тем более, что я послабее тебя, Ройенталь, отзовись уже, мне больно ничуть не меньше, чем тебе тогда. Я бы, возможно, сплоховал, не послал доктора подальше на твоём месте – но мы бы тогда помирились, верно? Дурак ты, право. Я бы сейчас на тебя бы прислонился, и всё было бы намного лучше, ты ведь самый крепкий был из нас, ничего тебя не брало, никакая хворь. А так – что с моими глазами, что со мной вообще, а? Почему я не чувствую вовсе ничего, будто пью воду? Ах, всё у меня не слава Богу, видать, отравился горем окончательно, раз даже вино не берёт. Кто бы мне врезал сейчас по щеке, чтоб я отключился, а? Нету таких смельчаков, ясное дело. А кабы были – я бы их не позвал, конечно. Как и доктора со снотворным – ещё чего не хватало, разболтает же коллегам, чего я просил. Впрочем, достаточно ли я плох, чтоб просить такой укол, а? Нет, не стану, хоть плох уже настолько и достаточно. Лучше ещё бутылку – а там видно будет…

Ни черта не видно, везёт сегодня на мрачные каламбуры. Может, встать и открыть-таки окно, чтоб подышать, вдруг я из-за этого не пьянею? Ладно, выпьем ещё и сделаем так. Кто же всё-таки из живых мне сейчас был бы нужен настолько, что я бы не отпихнул его прочь, в силу субординации? Я ведь ощущаю некий поток внимания на себе даже в эту минуту, как будто кто-то очень сильно желает мне хорошего, это началось недавно и усилилось как раз перед тем, как зрение проснулось. Не спорю, очень кстати это было, всё же. Да и сейчас, похоже, не пропало, просто я чувствую хуже из-за истерики. Ага, это уже что-то – меня хотят поддержать, возможно, догадываясь, что мне очень плохо. Тогда кто настолько хитёр или просто хорошо осведомлён обо мне? Э, я дурак – и верно, началось это ощущение как раз после того, как я развлёкся, уделав Юлиана Минца, ха, тут и думать нечего, это его спутница. Что ж, это вслух недоказуемо, конечно, но отчего бы забавы же ради не проверить? Когда-то Хильда своим присутствием рядом могла заменить мне потерянную сестру, пока я изо всех сил делал вид, что занят только войной. Пока я не понял, что не смогу видеть её только другом, как не маскируйся. Но сестры так и нет, есть только моя детская память и чужой человек в её образе. Я опять в темноте, ещё хуже, чем в детстве и потом на Хайнессене, без жены. Хотя бы скажите мне, что оно пройдёт, ну скажите же, умоляю, хоть кто-нибудь! Райнхард поднял голову вверх и взвыл в молчаливом крике. Катерозе фон Кройцер, если это ты, помоги мне, пожалуйста. Слышишь меня, Катерозе? Скажи мне, что я выберусь, скажи мне, что у меня получится. Ах, кабы я мог, я бы опять потянулся за звездой, но я же их тоже не могу видеть… Райнхард уронил голову на грудь, чувствуя, что с глаз хорошо хлынуло слезами, и не зная толком, душить их или позволить себе разрыдаться.

В груди ощутимо стукнуло, и на шее под подбородком разлилось нежное тепло, но это же волна извне! Райнхард от неожиданности выронил из пальцев ещё одну опустевшую бутылку. Не может быть, но это ему не кажется, слёзы высохли мгновенно, и по волосам неощутимо, но вполне реально прошлась чья-то тёплая ладонь, явно пытаясь успокоить… Сестра, которой столько лет ему не хватало, она ведь где-то есть, значит? Сам не свой от нежданного чуда, молодой император вскочил на ноги, протянув руки в пустоту навстречу потоку тепла, который мог быть только человеческим, хоть сейчас того человека рядом и не было. Кто ты, назовись или хотя бы скажи что-нибудь, молча попросил Райнхард, едва не задыхаясь от радости. Пространство вокруг дрогнуло, как будто он снова тянется к звёздам в юности, а потом в голове он отчётливо услышал весёлый девичий голосок. «Держись, сюзерен, ты сможешь выбраться. Не горюй, мы увидимся, и скоро!» Голос показался знакомым, но такого обращения ему слышать не приходилось… Райнхард с горечью ощутил, что чудо закончилось, но тепло, попавшее внутрь где-то в груди, осталось. Увидимся, было сказано, машинально подумал он, значит, мы и вправду знакомы, но не сказано «встретимся», значит, я смогу видеть снова?!… Райнхард схватился ладонями за виски. Нет, это не могло быть фантазией – он слишком для этого прост и даже бесхитростен, офицер же… Я смогу выбраться? Значит, всё хотя бы не зря. Так, надо точно открыть окно и подышать, всё же, не отнять, мне полегчало, и очень, хоть я по-прежнему совсем не пьян. Райнхард сделал несколько шагов, но тут нога зацепилась, видимо, за брошеный на пол плащ, и он, споткнувшись, рухнул во весь рост лицом вперёд. Он поднял правую руку, чтоб отжаться на ней и подняться, но она отчего-то безвольно упала. Откуда-то с затылка в голову хлынула мощная волна крови внутри, и молодой император понял, что его не просто резко штормит, но он не то теряет сознание, не то с невиданной скоростью проваливается в глубокий сон. Наконец-то, устало выдохнул Райнхард про себя, и успел ещё молча сказать куда-то вовне «спасибо», а потом окружающий мир во всех его проявлениях перестал существовать. Насовсем, точнее, очень надолго.

Холодно. Холодно, муторно и темно, да ещё и кто-то тормошит, мешается. Подите все к чёрту. Не надо вообще меня трогать, хочу валяться и буду. Хорошо, согласен, сделать теплее не мешает. Можно подумать, я превратился в льдинку, ага. Всё равно идите к чёрту, меня надо оставить в покое. Не хочу я ничего. Нет, не хочу, не надо ничего этого. Вообще мне ничего не надо. Плевать мне на всё. Отцепитесь уже от моей головы, кому ещё от меня чего понадобилось. Меня нет ни для кого. Ничего не знаю и знать не желаю. К чёрту, я сказал. Отстаньте уже, не то чего покрепче скажу, никому не понравится. Нету у вас сейчас никакого величества, и пусть себе спит, не мешайте. Интересно, кто это настолько наглый сыскался тут. Ааа, это ещё что за обращение со мной, я что, тряпка, что ли, чтоб меня так выжимать?! Когда очнусь, мало никому не покажется, а пока подите к чёрту по-хорошему, а? Ну будьте так любезны, это в ваших интересах, вообще-то. Вот сволочи…

Да что ж это за несчастье-то опять, какого ещё вражеского флота в получасовой доступности мне так мешают сейчас?! Что вообще в этой Вселенной происходит, если нельзя полчаса пластом поваляться?! Сдурели вы что ли там все окончательно? Я вам сейчас вспомню, кто я такой, раз так обнаглели. Чего? К чёрту. АААА, это ещё что за шутки такие, кто сюда смог пробраться, я же дверь запер… Так, это всё не сон, что ли? Безобразие сплошное! Бррр, вода холодная, всё, уберите меня отсюда, будьте людьми уже, что вы за варвары такие… И ругаться уже хватит над ухом, не то потом всё припомню, всё…

Тело было ватным – всё, и слушаться особо не желало. Иными словами, эффективно брыкаться не получалось, а хватка у гостя была стальной. Так, кажется, едва понятная экзекуция на некоторое время прекращена, лежу на спине, получается – на лицо дует из открытого окна, и даже тепло от солнца ощущается. Ладно, подышим чуток, слишком уж хочется – ага, а мне и не мешают, просто за плечи крепко держат, будто боясь, что я упаду. Ох, но что с головой-то? Этак и вправду упаду, если отпустят. Так, ладно, а что произошло-то, надо разобраться…

– Какого чёрта и что тут происходит, а? – довольно свирепо вслух поинтересовался Райнхард, вздыхая ещё глубже и пытаясь потянуться. – Извольте объяснить немедленно!

– Полагаю, это Вам стоит объяснить, какого чёрта Вы решили отравиться, Ваше величество! – не менее жёстко прогремел над ухом знакомый голос. – Так, чтоб знать на будущее, чего от Вас ещё ожидать придётся! – и на левую щёку прилетела увесистая оплеуха.

– Ай! – совсем по-детски вскрикнул в ответ Райнхард. – Не надо так, Оберштайн, больно же.

– Оно и хорошо, значит, оживаете понемногу, – цинично усмехнулись в ответ и безжалостно ударили по правой щеке.

Райнхард инстинктивно дёрнулся и негромко взвыл, но это не спасло его от новой пощёчины…

– Помилосердствуйте, Оберштайн, нельзя же так жестоко! – с обидой в голосе простонал он. – И без того плохо, поверьте.

– Это что, основание для таких шалостей? – продолжил собеседник свои бессердечные жесты. – Или в чём дело?

Райнхард попытался поднять правую руку, чтоб прикрыть ей лицо, но она безвольно рухнула, едва поднявшись на уровень груди. Впрочем, он не знал, что именно это беспомощное движение заставило гостя прекратить, и сильно испугался, поняв, что с телом что-то не в порядке, и заметно.

– Не нужно больше, прошу Вас, – тихо произнёс он убитым голосом, покачав головой. – Вы не правы, я вовсе не замышлял ничего плохого. Это недоразумение какое-то.

– Недоразумение? – с прежним жестоким апломбом усмехнулся Оберштайн. – И это говорит человек, выхлебавший зараз восемь бутылок? За кого Вы меня…

– Сколько?! – встрепенулся Райнхард в настоящем ужасе. – Не может быть… я помню, что просто не пьянел долго, вот и всё. Это точно, Оберштайн, Вы не шутите?!

– Прилетели, – ядовито процедил собеседник. – Скажете мне, что не видели, что делаете, теперь?

Молодой император разразился таким горестным рыданием, что не знавший страха министр обороны похолодел от некого животного ужаса.

– Да я же не вижу ничего вообще, Оберштайн, уж Вы-то знаете, что это такое! – он сделал движение корпусом, как будто хотел вырваться из объятия, а затем просто затрясся от нервных спазмов во всём теле. – Так и не вижу ничего с тех пор, как ожить получилось, и Вас сейчас не вижу, и света вообще не вижу! Я сына сегодня видел несколько минут, а теперь опять ничего, ничего, ничего! Зря Вы, наверное, возились, если думаете, что я нарочно это сделал. Идите уже и в самом деле к чёрту, от Вас только ещё хуже и больнее, может быть, всё и к лучшему было, я бы просто проспался.

Но хладнокровия у гостя всё же было побольше – он резким движением обхватил правой рукой голову молодого человека, а затем крепко прижал его за плечи к своей груди.

– А ну, тихо, иначе тебя порвёт сейчас от этой истерики, не соберёшься, – сухим и деловитым тоном негромко, но внятно произнёс он, невзирая на то, что бессвязные стоны и вскрики ещё продолжали звучать. – Я всё понял, слышишь? Вдохни поглубже и выдохни, оно отпустит, потихоньку, но отпустит, сам успокоишься, – заметив, что его слова вовсе не пропадают втуне, а даже приняты как руководство к действию, он позволил себе, не разжимая рук, чуть похлопать ладонью левой руки по плечу подопечного. – Всё нормально, раз видел сына, значит, увидишь ещё не только его, сам понял, наверное. А кабы я тебя сейчас не выполоскал, могло быть и хуже, чем в этой недовальгалле, не находишь? Оно нам не надо сейчас ну никак.

Райнхард молча несколько раз мотнул головой, и не сделал ни единой попытки к освобождению.

– Я сейчас разревусь, как девчонка, наверное, – убитым, но спокойным уже голосом сказал он наконец, не шевелясь.

– Разрешаю, – тихо и совсем по-доброму отозвался Оберштайн. – Если полегчает, просто вымоем тебе голову после, да и всё. А вот про девчонок надо будет отдельно поговорить. Уже скоро.

– Что там случилось? – сухо спросил император. – Говори сразу, чтоб я не циклился на недомогании.

– Да ничего на деле плохого, в сущности, – спокойно отозвался министр, – но хотелось бы знать, что ты сказал этой рыжей валькирии фон Кройцер, а? У девочки действительно может получиться подать нам Хайнессен на блюдечке через пять лет.

– Я? – с немалым удивлением произнёс Райнхард. – Ничего особенного, я просто предложил ей свадьбу у нас, потому что планировал осуществить это так или иначе. Хотя… припоминаю, был один в её сторону комплимент – сказал её ухажёру, что позавидовал бы ему, не будь счастливо женат. Всё.

– Эге, – с чувством проскрипел Оберштайн, как будто намереваясь крупно поворчать. – Ты в самом деле полагаешь, что это мелочь, что ли?

– Ох, ну а что не так? – унылым тоном поинтересовался Райнхард, методично борясь с накатывавшими рыданиями.

– Всё так, – к его немалому удивлению, в голосе советника звучал едва ли не восторг, – просто этой фразой ты сделал больше, чем за всю кампанию в Изерлонском коридоре в нынешнем году.

– Ну хоть что-то хорошее за сегодня, – усмехнулся Райнхард по-прежнему унылым тоном. – А то уже традиция от тебя слышать какие-нибудь гадости, всегда так, особенно когда ты появляешься сам.

– Та-ак, уже лучше, и намного, – весело произнёс Оберштайн, – значит, пора переходить собственно к гадостям.

– Ооо, зачем я с тобой вообще сегодня заговорил, – молодой император сам не сразу понял, что вздрагивает уже от смеха, – лучше бы валялся тушкой дальше. Ну, и?

– То, что фон Кройцер была у меня, есть результат её разговора с твоей сестрой, для начала. Аннерозе вызвала меня к ней, вот как было дело.

– М-да, я бы тоже озадачился, – с тихим смешком отозвался больной. – Что там ещё было?

– Они сплетничали о вдове Яна Вэньли, планируя выдать её за одного нашего адмирала, так что дело на мази, и хорошо.

– Какой ужас, – с трудом выдавил Райнхард и затрясся от полновесного смеха. – Ты обещал, однако, гадости, где они?

– Изволь, – невозмутимо хмыкнул Оберштайн. – Теперь Аннерозе срочно хочет замуж сама. За меня, – последние слова он произнёс так, будто сообщал, что застрелится через час, не больше.

Но он не знал, что удивляться придётся ему самому, а не собеседнику. Райнхард чуть приподнял голову, не пытаясь высвободить её из захвата, но ровно настолько, чтоб было хорошо видно, что он лучезарно улыбается.

– И это ты смеешь считать плохим известием, что ли? – сказал он с пьянящей радостью в голосе совсем тихо. – Это же победа, да ещё такая, что нам и не снилась покуда! Я же сам хотел тебя умолять взять её в жёны, просто отложил из-за слепоты всё это. Кто из нас лучше разбирается в выгодах такого дела, а? Разве не ты, что после дела Кюммеля женить меня хотел неизвестно на ком? Чего молчишь?

– Мммм, – озадаченно и нарочито беззаботно отозвался Оберштайн. – Я удивлён, скажем кратко. Итак, мне следует передать кронпринцессе, что возражений нет, верно?

– Пожалуй, да, – рассудительно произнёс Райнхард, слегка насупившись. – Но тебя-то ещё не спросили, согласен ты или нет на это дело, не заметил? С моей точки зрения это как-то неправильно, право.

– В данном случае это пустая формальность, – сухо ответил министр. – Не стоит внимания.

– Эээ, – с горечью произнёс император, – вот мы и дошли-таки до гадостей. Я не хочу такой обязаловки, Оберштайн. И дам согласие на этот брак только в том случае, если ты сам его хочешь, а не соблюдаешь мои интересы.

– Ха, может, мне ещё её руки попросить согласно протоколу? – фыркнул Оберштайн как будто с удивлением, но замаскировать восторг ему этим удалось не полностью. – Или того круче, обидеть даму отказом?

– Хорошо, убедил, – с едва заметной грустью вздохнул Райнхард. – Мне холодно, Оберштайн, и голова плывёт, не иначе, как от твоих пощёчин. И вообще тошно. Сделай уже что-нибудь для своего родственника, чтоб ему полегчало, только врачей сюда не зови, пожалуйста, – он говорил всё тише и тише, и когда смолк, Оберштайн увидел, что его подопечный провалился в крепкий сон. Спокойный, тихий, без сновидений и опасности больше не проснуться. Главный советник осторожно поднял обмякшее тело и отнёс его на диван, аккуратно уложил голову сюзерена на подушку, закутал его в плотное одеяло и уселся рядом, взяв ладонь Райнхарда в свою. Пальцы молодого императора вдруг ответили крепким пожатием и так не разомкнулись все следующие четыре часа. Но терпения Оберштайну было не занимать. Его вполне устраивало молча смотреть на усталое лицо, по которому иногда пробегала лёгкая тень улыбки. Сейчас оно было совсем не похоже на то, что он увидел, забравшись в кабинет через балкон. В том, что он сделал это вовремя, никаких сомнений быть уже не могло.

10. Единственное решение

Белый утренний туман, белый, как настоящее молоко. Обычно они бывают в середине августа, и, пока утро залито этой пеной, похожей на безе, так весело шататься по лесу за грибами и ранней ягодой. Кирхайс, мы ведь сегодня этим займёмся, да? Нет, я ещё поваляюсь пару минут, как раз перед твоим приходом – ты так смешно распахиваешь окно, чтоб меня разбудить, что просто грех лишать тебя удовольствия думать, что я не просыпался. Опять притащимся с полными корзинами – судя по тому, с какой силой разит ночной фиалкой, урожай в траве будет нынче что надо. Да я уже и не хвораю – так что простуды можно не бояться, залезай в комнату – у меня третьего дня в комоде шоколад запрятан, угостишься. Дай руку, Кирхайс – похохочем малость, да тронемся в поход. До чего сильно пахнет белыми лилиями! Это ты их принёс, что ли?

Райнхард безотчётно открыл глаза, приподнявшись на постели и протянув руку перед собой. Руку не было видно, а перед глазами монолитом стояла тьма. Он не стал сдерживать горестный стон и рухнул навзничь, затем уткнулся лицом в подушку и с досады укусил её. Зачем, зачем, память так глумится над ним, уже который раз подряд? Лежать было тихо и удобно, даже уютно, но ничего не изменилось, да и менялось ли что вообще, он даже не хотел думать. Не хотелось осознавать, что происходит, думать, где он и что делает, вообще ничего воспринимать не хотелось. Он понял, что валяется в постели, совершенно раздетый, разогревшийся от сна после бани, отчего-то сытый чем-то вкусным, что успел недавно съесть, наевшись при этом до отвала, и ничего не хочет. Абсолютно ничего. Натянув одеяло до горла, он даже не успел осознать толком то огромное удовлетворение, которое испытал, снова засыпая – провал в сон был слишком стремителен.