Пирог с черёмухой

– Я её отдала.

И внутри у меня что-то обрывается, летит вниз и никак не может остановиться.

– Как отдала? Кому?!

– Да у диабетчицы одной знакомой внучка приехала.

– Зачем? – я захлёбываюсь воздухом, слова кипят в голове, врезаются друг в друга и не идут в горло.

– Ты уже большая, – отрезает бабушка и встаёт из-за стола.

– Это моя кукла! – кричу я ей вслед. Голос окончательно рвётся, и слёзы прорываются из глаз горячими потоками.

– Я её тебе купила, – не оборачиваясь, отвечает бабушка. – А ты уже взрослая.

Она идёт в ванную, и я слышу, как шумит вода в кране и как захлёбывается ею ведро. А я захлёбываюсь слезами, обидой и словами, которые хочется прокричать, но получается только шептать губами:

– Я тебя ненавижу! Ненавижу!

Динарка смеётся за окном, но я не могу побежать к ней, я сижу за столом и плачу по своей Лене.

Через несколько минут на полу рядом со мной с торжеством приземляется большое фиолетовое ведро, полное холодной воды, с уродливым пузырем тряпки на поверхности.

Колька что-то кричит. Динарка и Женька хохочут.

А я начинаю мыть.

Как всегда – неправильно.

Мне не хватает длины руки и роста, чтобы дотянуться до плинтуса под кроватью, не хватает сил хорошо отжать тряпку…

Мне не хватает ума запомнить, что нельзя мыть пол, ползая на коленях! Что нельзя водить тряпкой поперек выпуклых коричневых досок, только вдоль! Неужели это так трудно запомнить?! Как я, бестолочь такая, вообще могла родиться у моего отца? Это всё мамина дурная наследственность. Всё она, неряха деревенская.

Я мою и молчу. Мою вдоль досок, сильно мочу их, чтобы вода попадала в щели, отжимаю так, что дрожат руки, вытираю. Вдоль, вдоль, всегда вдоль. Не встаю, как татарка, на колени. Не защищаю маму, ничему меня не научившую. Не вспоминаю Лену, так меня и не дождавшуюся. Я молча мою, чтобы пойти на улицу. Там меня, неблагодарную дрянь, ждут Колька, Динарка, её брат Нурик, Женька и Андрюха. Я слышу их в окно. Они все сейчас сидят на нашей скамейке. Я мою и представляю, как будет здорово, когда я выйду, и Динарка заметит меня. Она закричит и побежит мне навстречу. И Женька бросится за ней следом и даже запрыгает от радости. Нурик широко улыбнётся и помашет рукой. Как всегда, сдержанный Андрюха коротко кивнёт, а Колька встанет со скамейки, возьмётся на спинку обеими руками и лукаво подмигнет мне, мол, мы-то с тобой уже виделись.

Всё так и будет. Совсем скоро.

Поэтому я мою. И молчу.

Дворовые

Закончив с полом, прополоскав тряпку и повесив её сушиться, я бросаюсь к входной двери

– Ну я пошла, бабушка!

– Почему это ты так меня зовёшь? Ты же ту свою бабку не так называешь?

Ну началось…Только этого мне ещё не хватало! Отпусти меня уже, а? Я же всё сделала!

– Меня ребята внизу ждут. Я пойду, ладно?

– Подождут, – отрезает бабушка. – С Колькой не вздумай общаться. У него отец совсем спился. Понятно?

– Ну и что? – я так злюсь, что молчать дальше не получается. – Не Колька же спился!

Бабушка мрачнеет, и я чувствую, как в ней поднимаются её любимые слова.

Сейчас она скажет, кто из моих друзей дебил, а кто урод. Она всё обо всех знает. Она же педагог с огромным стажем! Она же всех их родителей поголовно учила. А от осины апельсины не родятся!

Я не могу это слушать, у меня от её слов сжимаются кулаки и по затылку бегут мурашки. Чтобы не заорать и не броситься на бабушку, я разворачиваюсь и резко выскакиваю прочь. А в спину мне летит требовательное:

– В девять чтобы была дома! Ты должна возвращаться не позже девяти!

И уже из-за двери глухое и жалкое:

– Поняла?

Всё. Бабушка, вместе со своими дебилами и уродами, остаётся позади. А я иду вниз – к друзьям!

В подъезде прохладно и сумрачно. Свет из маленького окошка наверху освещает только нашу площадку, а всё остальное остаётся в тени и полумраке. В луче света висят пылинки, словно застывшие по волшебству мотыльки. Пахнет сухим деревом и чем-то вкусным – наверное, Динаркина бабушка что-то печёт. Деревянные ступени мягко поскрипывают под ногами, как будто мурчат. Я так и не научилась спускаться бесшумно, как умеет папа. Жаль, это было бы очень полезно. А ещё лучше, спускаясь вниз, ненадолго превращаться в невидимку.

На последней ступеньке перед первым этажом я останавливаюсь и прислушиваюсь: тишина.

Мне осталось только повернуть, пройти мимо квартиры Динаркиной бабушки и сбежать по короткой лесенке, оканчивающейся у двери в предбанник. А дальше – толкнуть её, сделать два шага, толкнуть вторую дверь и оказаться на залитом солнцем дворе. Такая ерунда – всего несколько секунд, несколько шагов, но нет ничего их страшнее. Потому что там, в сумраке между дверей или перед ними, в тёмном закутке под лестницей, может стоять Ведьма. Она может быть там, может внезапно проступить белым свечением на фоне темноты, и, ласково улыбаясь, двинуться навстречу, протягивая ко мне руки.

Зачем-то ей нужно дотронуться до меня, но я знаю, что нельзя, нельзя ей этого позволить! Поэтому я стою, не дыша, и прислушиваюсь: вдруг какой-нибудь шорох подскажет мне, что она там, но слышу только бешеный стук своего сердца.

Кажется, чисто. Я осторожно прохожу мимо Динаркиной двери, делаю глубокий вдох и срываюсь с места, кометой пролетаю последний лестничный пролёт, со всей силы ударяю в одну дверь, во вторую, чтобы не смели меня задержать, и вылетаю на свет, оставляя белую тень позади.

Дверь хлопает за спиной, отрубая мои страхи. Солнце на мгновение ослепляет, и, как собака – радостно и горячо – дышит мне в лицо. И в этот же миг всё взрывается криками:

– Дашка!!! Дашка!!!

Динарка бежит мне навстречу, на весь двор горланя моё имя. Женька визжит и скачет от радости. Они налетают на меня, как настоящее цунами. Сквозь переплетение их рук я вижу Нурика. Он широко улыбается и машет мне, Андрюха сдержанно кивает, но я вижу по глазам, что и он мне рад. А позади них, держась за спинку скамейки, стоит Колька. Наши взгляды встречаются, он подмигивает мне, и от этого почему-то перехватывает дыхание. А девчонки хохочут, что-то кричат, душат в объятьях, скачут вокруг и тянут за собой. И лучше всего этого ничего не может быть.

Меня торжественно усаживают на скамейку. Динарка бесцеремонно толкает брата и плюхается рядом со мной, Женька – с другой стороны. Нурик смущённо, а Андрюха недовольно, сдвигаются на самый край скамейки вместе с шахматной доской. Фигуры падают, Андрюха тихо выругивается. Но я знаю, что он сердится не всерьёз. Он всегда такой, что поделать.

Девчонки смотрят на меня во все глаза.

– Когда ты приехала? – спрашивает Динарка.

– Вчера, – отвечаю я.

Колька так и стоит сзади, держась за спинку скамейки, и я лопатками чувствую его руки.

– И до сих пор не зашла ко мне! – возмущается Динарка.

– И ко мне! – передразнивая её тон, добавляет Колька.