Скорей бы зацвели одуванчики

– Ничего, прорвемся! Где наша не пропадала! – Алла потрепала Лину по плечу и подняла бокал.

Зазвенел мобильный, Марианна полезла в карман и неловким движением плеснула вина на блузу. «Да, мам, в библиотеке… (Татьяна Евгеньевна значительно приподняла брови). Да, позвоню перед выходом». Бросив телефон на стол, она вскочила со стула и бросилась в коридор. Алла встала и пошла за ней. Все невольно глянули им вслед. Инна покачала головой. Через пару минут они вернулись. На Марианне была другая блузка, видимо, Алла дала переодеть.

– А третий, давайте, не чокаясь… – сказала Светлана Алексеевна, когда девочки вернулись на свои места.

Алла удивленно взглянула на мать.

– Я думала, сначала за тебя, мам…

– Нет, потом за меня. Сейчас не будем чокаться.

Инна разлила всем вино. Светлана Алексеевна долго молча держала неотпитый бокал в руке.

– Ну что ж… вечная память – сказала она.

– Вечная память – глухо отозвалась Алла и, осушив бокал, выбежала из комнаты.

Наверное, был бы жив папа, давно бы купили посудомоечную машину (а может, и не только посудомоечную). Ну да ладно, надо смотреть не на гору жирных тарелок, а на горку белоснежной пены в раковине. Сейчас под ней скроется вся эта грязь, а на столе появится аккуратная стопочка. А мама пускай полежит. Зря она, конечно, выпила последнюю рюмку. Это Татьяна ее подзадорила, вот теперь с давлением и мучается.

Да, после поминальной рюмки ее понесло. Алла была рада, что вышла из комнаты, а Павел увязался за ней. Лина и Марианна тактично скрылись на кухне. Они с Павлом стояли на балконе, разглядывали еле видный отсюда шпиль Петропавловки и болтали. Он всё время держал ее за руку. А из комнаты доносились мамины сетования на одиночество и ненужность.

А еще порывалась мыть посуду сама. Как будто чтобы попрекнуть. Хотя вряд ли с умыслом, а бесит все равно. Да еще расспросы эти «А что у вас с ним?». Пришлось ответить, мол, а ничего у нас с ним, сгоряча хлопнуть дверью и уйти на кухню. На застолье выдержки с горем пополам хватило, а дальше – нет.

Сама бы хотела знать, что у нас с ним. С ним хорошо. Хочется общаться дальше, узнать его получше. А то увлечешься, а потом… Или ему слишком много надежд подашь… Но пока с его стороны тревожных звоночков нет, разве что, правильный слишком. В себе – да, многое настораживает, даже пугает. А он – милый и такой наивный. Кажется, я старше его лет на пять, хотя сама младше его на три года. И он совсем не похож на…

Так, Марианна. Тоже выспрашивать принялась – мол, давно встречаетесь? Но с Марианной другое дело. Встречаемся недавно, но он мне нравится. Бедная Марьяшка. Уж как могли, отстирали это злосчастное пятно. Может, ее маман не заметит. Да, а я еще на свою маму злюсь…

Алла вернулась в комнату, крикнула – мам, прости, и побежала обратно на кухню, чтобы не слышать «Да ладно, мне не привыкать».

Так вот, Павел. Какими глазами он смотрит на меня… Можно подумать, я с иконы сошла, или со страниц жития. Ну, на худой конец из русской классики. Лиза Калитина и Наташа Ростова в одном флаконе. Блин, чуть чашку не разбила. При нем, кстати, даже слово «блин» не говорю. Хочу казаться лучше, чем на самом деле? А может быть, при нем действительно хочется быть лучше?

Тогда я не рисовалась. Тогда я была сама непосредственность. Тогда я была другой. Я открыла ему всю себя. Он знал, что я люблю одуванчики. Что я без ума от роликов. Что у меня ели-ели тройка по физике. Что я могу закатить истерику родителям.

Он знал… а знал ли он? Было ли ему до этого дело? А помнит ли он об этом сейчас? И вообще, что я для него? Эпизод веселой юности – не первый и не последний? И если так, все ли такие эпизоды он помнит?

Горечь во рту, словно после антибиотика. Нахлынуло. Только бы на кухню не вышла мама.

Получится ли так открыться Павлу? И надо ли?

Тьфу, швырнула бы эту чашку об стену, да потом осколки поди собирай, еще можно поранить ногу, по утрам же босиком…

Да, четыре года назад. Как раз то видео на мобильном. Катались с ним на роликах. Только что научилась держать равновесие, но ехала еще медленно, а Влад угнался вперед. Стала набирать скорость, и вдруг как что-то щелкнуло – лечу! И вот одуванчики слились в огненную реку. Сунула руку в карман джинсов, достала телефон – тогда еще новенький был, принялась снимать это чудо. А навстречу – девчонка на скейте. Хорошо еще затормозить успела, а то обеим бы пришлось туго. А так – только коленку разбила и джинсы разодрала. Ну, кто же защиту не надевает! Влад уже свернул за угол. Превозмогая боль, плача от досады, стала его догонять. Увидела его, окликнула – он не сразу услышал. А может, не хотел отзываться. Уже взяла себя в руки и почти смеялась, когда подъехала к нему. А он бросил раздраженно – сама виновата. Ну да, конечно сама, не он же!

Дзынь – руки дрогнули, чашка всё-таки оказалась на полу. С одуванчиками, кстати. А одуванчики, между прочим, в тот же день скосили. Когда они с Владом ехали обратно, газон уже поблек.

СМС-ка пришла. «Аллуся, спокойной ночи». Аллуся… Он так назвал ее впервые. Влад называл Алкой.

Какой счастливый – тяжелый, но счастливый день. Мама заснула. Вроде бы ей получше. Отнести цветы – ли-зи-антусы – к себе в комнату. Нет, лучше на кухню. Завтра ко второй паре. Мама уйдет раньше, можно будет спокойно сварить кофе и попивать его, любуясь цветами. А один – вот этот, маленький – цветок можно отщипнуть и взять с собой в постель.

Глава 8

К поездке в Зеленогорск – Пашина идея – Алла подготовилась основательно. Назначили день, когда зачеты уже при хорошем раскладе будут сданы, а до экзаменов останется чуть меньше недели. Сдав в переработку два мешка темных кофт и прочего барахла, набившего оскомину за последние четыре года, она получила скидку и купила ярко синий сарафан, до полу, но с открытыми плечами. Купила она и бирюзовые сережки – уши проколола мама еще классе в седьмом, как папа ни протестовал – и бирюзовый же кулон. Утром завила волосы щипцами и распушила. «Я ли это в зеркале?». Почему такие холодные пальцы? Ведь не впервые собралась с ним гулять. Ну разве что чуть подальше от дома, чем обычно.

День выдался облачным, но для конца мая вполне теплым. К вечеру обещали грозу, но они к этому времени уже вернутся. Зеленогорский воздух был солоноватым и прохладным – Балтика! Они решили сначала прогуляться по городку, а потом выйти на побережье залива. По пути им попалась высокая, словно пирамидка, церковь с темным куполом. Павел предложил зайти.

– Ой, а я платка не взяла, и в косметике! Вдруг бабка какая что скажет…

– Ну давай хотя бы подойдем, посмотрим. – он перекрестился на храм. – Алла… я давно хотел спросить. У тебя есть… ну, как бы заветная мечта?

Алла пристально и серьёзно глянула ему в глаза и чуть пожала плечами.

– Я никому не говорил пока. Тебе первой скажу. Я хочу …стать священником.

Алла все также внимательно вглядывалась в него.

– Здорово… какой ты молодец…

Что в ее голосе? Радость за него? Сомнение в серьезности намерений? А может быть, готовность разделить его судьбу?

– Пойдем к морю, Паша.

Он взял ее руку, и чуть было не отпустил – ее ладонь была непривычно холодной и влажной. Она долго молчала, потом заговорила о погоде – выглянуло солнце, о предстоящих экзаменах, и даже развеселилась. Но как и тогда, на дне рождения, Павлу чудилась, что улыбается она натянуто.

Море вдохнуло в нее жизнь. Увидев его, она захлопала в ладоши.

– Купаться нельзя еще, так хоть ноги смочим – она сбросила босоножки, схватила их правой рукой, а левой потянула его за рукав. Он впервые увидел ее ступни, узкие и смуглые, как и вся она. Подобрала пару мелких ракушек и бросила в сумочку. Подняла липкий, темно зеленый кусок тины и швырнула его в волны. Взобралась на один из прибрежных валунов. Слегка запрокинула голову. Морской ветер отбросил назад ее аккуратно уложенные волосы.

– Сфотографируешь? – улыбалась она игриво.

– Осторожно… Скользко.

– Ничего.

Слезла с камня – он страховал – и чуть не упала в его объятия. Павел подошел и показал ей фото.

– Прикольно… Да, слушай, напомнило юг. Я там сто лет не была. Ну, лет шесть уж точно.

– А хочется?

– Еще бы!

– Да, мне тоже. Может быть, через годик… Алла, ты поедешь со мной?

Алла взглянула на него. Он взял ее за руку.

– Алла… ты выйдешь за меня замуж?

Она молчала. Глаза ее слезились, впрочем это давно, она говорила – от ветра.