Артефакты

– Чакапули это, а не глинтвейн, – усмехнулась она и ласково добавила: – Дура ты.

Надо заметить, что уговорила я две тарелки, используя вместо приборов грузинский лаваш. Теперь я могла говорить. Но отчего-то не хотелось.

Карина наконец расправилась с посудой и присела за стол.

– Чай будешь? – потянулась она рукой к плите.

– Буду. Но лучше не чай.

Она насупилась, почуяв неладное.

– Ну и что у нас случилось? На какую тему приехала поговорить? Давай уже выкладывай.

Я сначала подумала начать достаточно абстрактно: обсудить с ней теорию метемпсихоза или старого доброго Франкенштейна, но решила не тянуть резину и выпалила:

– Максим Марецкий жив. Линда теперь в больнице, а дневник Киры Макеевой пропал…

Кухня Карины наполнилась тревожным безмолвием. Казалось, даже газовая конфорка включила беззвучный режим, полотенца поникли и рисунки на кружках потускнели. Доживающая свой краткий миг свеча потрескивала и искрилась, намереваясь угаснуть. Червленый закат прятался за статным сталинским домом, обрамляя тревожным пурпурным свечением каменную балюстраду крыши, которая в дни праздные, украшенные салютными залпами, использовалась как смотровая площадка. Мы часто пробирались на нее через чердак с гнусавыми половицами на День Победы.

От упоминания фамилии Марецкого Карина выпала осадок и теперь утопала в безмолвии. Казалось, что она и сама через секунду-другую кристаллизуется на дне стакана, который безотрывно разглядывала, не решаясь поднять на меня глаза. Тени с полей асфоделей просачивались в реальную жизнь. Мы знали, что нам неминуемо придется снова заговорить о том, что предали забвению и похоронили в цитадели памяти. Но ни одна из нас не готова была решиться первой.

Из эмоциональный комы нас вывел звонок Линды. Я вздрогнула и моментально взяла трубку. Заплутавший корабль мыслей вновь взял верный курс на реальность. Голос Линды звучал встревоженно:

– Вы с Настей совсем поехали? Обе? Только я не понимаю, зачем было подкладывать деньги тайком… Тем более когда я о них не просила! – сокрушалась она. Линда не скрывала возмущения и того факта, что ее самолюбие задето.

Тема денег в нашей дружбе – табу. Мы никогда не считались, расплачивались в заведениях по очереди и не ставили другого в неудобное положение, декламируя с постамента пламенные речи о своих премиях или заработках.

– Какие деньги? Куда подкладывать? Ничего не понимаю, – я сразу вспомнила, как Настя, сетуя на кризис, пожадничала и вырвала из рук реаниматолога несколько купюр.

– Ну как, а конверт? В сумке моей. Гога мне днем вещи привез, там я и нашла. Скажешь, это не вы? – никак не унималась Линда.

– Да не клали мы тебе никакой конверт. А сколько там денег-то?

– Пять тысяч, – Линда дышала расстроенно и сипло.

– Мы бы больше положили. Что мы, совсем изверги, что ли? – мне и самой стало донельзя любопытно, кто из нас такой скаредный человек, что от скупости передал человеку в реанимацию всего лишь пять тысяч рублей.

– Алле! Это в долларах.

Тут уже я начала хаотично и нервно расхаживать по кухне, ковырять ногтем жардиньерку с амариллисами и теребить бутоны. Наткнувшись на маркер для магнитной доски, которым Карина разрисовывала холодильник, обозначая список важных дел, я резинкой рукава очистила пространство и наскоро написала: «Спроси Гогу, он не оставлял Линде деньги?». Карина грозно уставилась на меня, поскольку ненароком вместе со списком дел я изничтожила номер ее ИНН, который она записала на морозилке, тяжело вздохнула, но все равно взяла в руки мобильный и расторопно накропала сообщение.

– Эй, ты тут вообще? – промямлила Линда сквозь хруст. Видимо, кусочничала на нервах.

– Слушай, у нас и денег таких нет на руках, да и стали бы мы тайком делать? – почему-то продолжала я оправдываться за деяние, хотя была непричастна.

– Я подумала, что это на клинику, чтобы восстановиться. А теперь? Как и кому мне вернуть эти деньги? Мне чужого не надо, – сокрушалась Линда. – Может, это Гога?

Слушая Линду, я листала рукописную тетрадь с рецептами, которую Карина хранила на подоконнике.

– Положи на место! Фу! – шикнула Карина и деловито продемонстрировала сообщение от Гоги, где тот без всяких экивоков открещивался и говорил, что ни про какой конверт не в курсе.

– Может, это правда Гога! – слукавила я, чтобы не посвящать Линду во всю катавасию дистанционно. – Завтра приедем и во всем разберемся. Слушай, в конце концов, лучше найти конверт с деньгами, чем его потерять, – не знаю, зачем, но, несмотря на недовольство Карины моими действиями, я продолжала штудировать рецепты, отмеченные закладкой. – Все, давай, Линдок! Ложись спать. А мы пока тебе пансионат найдем, чтобы все вкусно, красиво, много гулять и быстро прийти в себя! – Я повесила трубку и с негодованием уставилась на Карину. – Рецепт померанцевой водки из самогона? Серьезно?

Карина подскочила, выхватила у меня семейную реликвию и сунула в скрипучий ящик кухонного гарнитура. Потом убрала волосы в неаккуратную дулю, подошла к холодильнику и достала две бутылки мексиканского пива, положив в горлышко по дольке лайма. Однако в тот момент, когда я протянула руку к бутылке, резко меня остановила.

– Стой, отмена миссии! – тявкнула на меня Карина, прошмыгнула в комнату и мигом вернулась оттуда с полиэтиленовым пакетом, где перестукивались самолетные бутылочки с крепким алкоголем. – Пивом лучше запьем. А теперь давай все и по порядку.

Я переминалась на табуретке, пытаясь найти максимально удобное положение, и настраивалась на благозвучную констатацию фактов.

– Так, смотри. Что мы имеем в сухом остатке? Линда отправляется на кинки-вечеринку… – тут я сделала паузу, уткнувшись взглядом в нательный крест, вывалившийся из меланжевой футболки Карины, и решила принять превентивные меры, дабы не допустить осуждения с ее стороны. – Кинки-вечеринка – это не перфоманс, а нормальное человеческое любопытство!

– Да я-то что? – подняла руки Карина. – Кто я такая, чтобы судить?

– Однако! – изумилась я переменам в мировоззрении подруги и продолжила. – После тусовки Линда оказывается на больничной койке с отравлением клозапином. У нее из квартиры пропадает дневник Киры Макеевой, а в сумке обнаруживается пять тысяч долларов. Ну и как бонус в фотоотчете с того злополучного вечера мы обнаруживаем Максима Марецкого, правда, постаревшего и какого-то заскорузлого.

– Заскорузлого? Это как? – недовольно сморщилась Карина. Даже будучи лингвистом, она ратовала за простоту и понятность русского языка.

– Ну, такого помятого. Короче, он уже не торт, – сострила я и протянула Карине телефон с фотографиями.

– Ладно, согласилась: похож, – она отпрянула от экрана и потянулась за футляром с очками. А надев, продолжила изучать, рассматривая под разными ракурсами. – Но пока все это больше напоминает паранойю.

– Тогда слушай дальше! – я выхватила из рук Карины телефон и залезла в почту. – Несколько недель назад ко мне обратилась по рабочей электронной почте некая Алиса Величенко, помощница галериста, имени которого не назвала. Якобы этот коллекционер хотел выкупить рукописный дневник Киры Макеевой. Мне показалось логичным, что обратились по рабочей почте: поисковик выдает ее при запросе, более того, я была автором книги о Кире. Никаких подозрений у меня случившееся не вызвало. Поэтому я честно ответила, что этот дневник остался у моей подруги, и сдуру дала контакты Линды. Ты же знаешь, как у нее сейчас плохо с деньгами. А сегодня, уже задним числом, я просмотрела письмо: никаких контактов мне эта Алиса не оставила, и адрес ее зарегистрирован на обычном почтовом сервере. Концы в воду! – для достоверности я предоставила ей письмо.

– Ты Линду предупредила о звонке?

– Почти, – скривилась я, – но вся ирония в том, что ей никто так и не позвонил. А спустя два дня она отправилась на кинки-вечеринку, дальше ты все знаешь.

– А про вечеринку она вообще что-нибудь помнит?

– Ничего, кроме голых задниц и бокала шампанского. А дальше – уже больница, – я откупорила бутылочку с «Егермейстером» и сделала пару глотков. – Ситуация хреновая, врачи уверены, что Линда пыталась покончить с собой, и рекомендуют принудительное психиатрическое лечение. Якобы они имеют право, потому что она представляет угрозу для самой себя, бла-бла-бла, законы цитировали.

– После этого она вряд ли сможет бороться за опеку над ребенком.

– Догадываюсь! – Я сделала еще один глоток и опустошила тару.

– Как она сейчас?

– Мы с Настей наскребли по сусекам косарек-другой, дабы результаты анализов потерялись. И формально у Линды было диагностировано острое отравление морепродуктами, а вовсе не клозапином.

– А откуда у тебя эти фотографии? – Карина кивнула головой в сторону телефона.

– Романович отыскал хроникера с той вечеринки. Ну и изъял их каким-то образом, чтобы они не оказались в Сети и не были обращены против Линды.

– Надеюсь, гуманным и правомерным способом? – поездка в Дивеево определенно перепрошила ее сознание.

Карина поднялась со стула и принялась загружать посудомойку.

– Если честно, я не вдавалась в подробности.