– Я прожил половину жизни в Монпеллье на юге, вторую в Париже. Когда
я здесь, говорю как южане, когда там – я парижанин.
Я снова заползаю в свой улиточный домик и молчу, атакуемая
безжалостными размышлениями и переживаниями. Чаше других в мой
панцирь стучится банальный вопрос «Как он мог так со мной поступить?»
Постепенно этот возмущенный вопль заставляет ретироваться все прочие
мысли и занимает в мозгу главенствующую позицию.
«Мини Купер» сворачивает на дорогу с указателем «Аэропорт Марсель
Прованс».
– Твой самолет через полтора часа, – подает голос Седрик, когда мы
вылезаем из машины, – Успеешь зарегистрироваться без спешки. У тебя
будет одна пересадка в Праге. Я надеюсь, ты разберешься.
Сознание, окутанное усталым безразличием, не тревожит эта информация.
Седрик везет следом за мной чемодан, набитый наспех сложенными
грязными вещами. Работница аэропорта велит водрузить это сомнительное
сокровище на ленту и протягивает мне два билета.
– Ваш выход 22Б, – указывает она.
Я сую билеты в карман и ищу глазами упомянутый терминал. Седрик стоит
рядом безмолвный и несчастный.
– У тебя еще куча времени. Может, выпьем кофе? – предлагает он
неуверенно.
– Не хочется както.
Ему, должно быть, сейчас нелегко. Возможно, он даже страдает. Маленькая
частичка разума предлагает мне сделать шаг на встречу и облегчить хоть
немного эти страдания. Но большинство серобелых клеток выступает
против, выставляя аргументом изначальную вину осужденного. Такому
жестокому масштабному обману не может быть оправдания и тем более
прощения. А проявленная мною в последние сутки слабость не может
служить смягчающим обстоятельством. Судья повторно выносит
обвинительный вердикт.
– Я пойду, – отвернувшись говорю я, заставляя свой голос звучать
безразлично, – Спасибо, что подвез. И что выручил вчера… И за отель.
Седрик делает попытку обнять меня, но я отступаю.
– Пока.
Я быстро шагаю прочь, потом перехожу в бег. Мне хочется побыстрее
удалиться на недосягаемое расстояние. И хочется, чтобы он окликнул
меня, побежал следом. Он не бежит, и я вздыхаю с облегчением. И
разочарованием.
Череда всевозможных самолетных процедур; проверка билетов, выдача
посадочных талонов, защелкивание ремня безопасности, раздача хилого
ужина проносятся передо мной как кадры их скучного фильма. Мое тело
тяготится двухчасовым ожиданием в Праге, бродит по однообразным
дьютифри, нюхает какието парфюмы, не ощущая запаха. А моя душа в
открытом кафе на Place de la Comedie потягивает холодное розовое вино, отягощенная тяжелыми думами. В конце концов, и тело и душу
обволакивает усталость, и я дремлю в самолете Прага Рига, некрасиво
распахнув рот. Дома мама радуется моему незапланированному
полуночному явлению, попутно ворча, что надо было предупредить, она
приготовила бы голубцы. Я успокаиваю ее, пытаясь убедить, что
отсутствие упомянутого блюда не повредит моей жизнедеятельности. Она
усаживает меня за стол и вываливает на него все содержимое