Чудотворцы

– Почему ты упомянул Александра?

– Сам не знаю – ответил Симон – Александр относился к нам по-другому. Он был веротерпим и не требовал поклонения своим богам. Вот только мнится мне, что он был поопаснее Эпифана.

Это было непонятно, но сейчас Публий думал о другом. Он хорошо понимал, чего ждет от него Загадочный, и поэтому его голос дрожал, когда он произнес:

– Прости меня, Симон, но я не буду строить вам машины.

Его собеседник посмотрел на него странно, очень странно, как будто он и не ожидал иного ответа. Публий мог бы поклясться, что маккавей доволен, но объяснить этого он все равно бы не смог и, поэтому, неожиданно для самого себя, спросил:

– Почему ты со мной возишься?

– Сам не знаю – проворчал Симон – Наверное тогда, под Эммаумом, меня поразило то, что ты не сражался.

– Что такого в обычной трусости?

– Шакран! – это слово, похоже, становилось прозвищем – Я видел как трусы бегут с поля битвы. Видел я и как трусы яростно сражаются со страху. Но чтобы отказаться убивать, надо иметь не только здесь… – он показал на сердце – но и здесь – теперь он показывал на голову.

– Тогда почему тебе не нравится, что я отказался строить машины?

– Потому что у тебя еще недостаточно здесь – Симон снова показал на голову.

Он, казалось, задумался, задумался надолго. Публий ждал, не решаясь, да и не желая нарушать это молчание. Наконец, Симон заговорил:

– Завтра с утра поедешь со мной. Поедем далеко. Приготовь воду и еду.

Назавтра они выехали в путь на двух мулах, не взяв с собой боевого коня Симона. Выехали они не одни. Где-то между Мицпе и Ершалаимом к ним присоединились четверо остальных сыновей Маттитьяху, также на мулах. С целеустремленным Иудой и властным Йонатаном Публий был уже знаком. Двоих других звали Йоханан и Элеазар. Здесь же на перекрестке двух дорог братья устроили совещание.

– Куда ты нас поведешь, Тасси? – спросил Иуда, помянув уже знакомое Публию прозвище Симона.

– Да, брат, куда? – недовольно спросил Йонатан – Ты отрываешь нас от важных дел. Так что, надеюсь, это нечто весьма серьезное.

– Серьезнее не бывает – ответил Симон и направил своего мула вперед, давая понять, что разговор закончен.

– А этот нам зачем? – не сдавался Йонатан, показывая на Публия – Зачем нам раб?

– Это же не просто раб, Апфус, это – раб Тасси – засмеялся Иуда, подмигнул Публию и двинул своего мула вслед за Симоном.

На этом спор закончился и их путешествие началось. Дорога, вихляющая поначалу через кедровник, пошла резко вниз. Пара дубовых рощиц промелькнули и пропали, теперь они двигались через зеленые поля, но к полудню зелень пропала. Теперь их путь шел через пустыню. Солнце жарило нещадно, но маккавеи находили путь через расщелины и глубокие овраги, встречавшие их спасительной тенью. Дороги более не было, была только узкая тропа. Появились и исчезли стены крепости, потом другой и тоже исчезли, но всадники обходили города стороной. А тропа шла все вниз и вниз куда-то на восход и на солнце. На привале и во время ночлега маккавеи сторонились Публия, а может ему это только казалось, ведь и между собой они не вели длинных разговоров, утомленные дорогой. Более общительным оказался только Элеазар, который показался Публию ровесником. От него он с удивлением узнал, что старшим был молчаливый и незаметный Йоханан, а младшим – властный Йонатан. Оказалось, что между братьями были четко раз и навсегда распределены роли. Йонатан умел управлять. Иуда – вести в бой, а Симон был непререкаемым мыслителем. Двое других оставались в тени братьев, но их это, казалось, совершенно не смущало.

Как-то, в порыве откровенности, общительный Элеазар рассказал про их необычные имена. Оказалось, что четверо из братьев получили свои прозвища на малоизвестном островном диалекте греческого, и все это лишь потому, что няней у них была старая еврейка с Коса. Она-то и прозвала мальчишек в соответствии с их характером. На этом языке, забытом даже на ее родном острове, Йонатана звали Апфус – Правдолюбец, Симона – Тасси – Ревностный, а Элеазара – Аваран – Нетерпеливый. Старшего, Йоханана, за его привычку со всеми соглашаться, она звала Гаддис, коверкая еврейское слово "гадай" на греческий манер. Только Иуда, третий сын Маттитьяху носил еврейское прозвище и был непререкаемым Маккаби – Молотом.

На следующий день тропа продолжала спускаться. На выходе из очередного ущелья перед ними неожиданно сверкнула внизу полоса неестественно яркого бирюзово-зеленого цвета. На невысказанный Публием вопрос, Элеазар заметил:

– Это Море Пустыни.

– Эллины называют его Асфальтус за вязкую грязь. добываемую на его берегах – добавил подъехавший Симон.

Еще через пару часов они достигли берега удивительного моря. Теперь тропа вилась вдоль воды. Но вода ли это? Несмотря на свежий ветерок, на гладкой как стекло поверхности, не было заметно ни малейшего волнения. Во время небольшого привала Публий пошел к этой странной воде и зачерпнул горсть. К его изумлению, эта странная вода стекала лениво, подобно негустому маслу. Он хотел попробовать ее на вкус, ощутить привычный по Геркулануму вкус соли, и поднес уже горсть ко рту.

– Не пей! – услышал он крик Йонатана.

Но было уже поздно, он лизнул липкую жидкость и зашелся в кашле. Это было все что угодно, только не вода! Все что угодно, только не соль! Казалось все вкусы вселенной собрались там, на его ладони и ворвались в его рот, обжигая язык неимоверной смесью. Но ничего страшного не произошло, его быстро отпоили водой из бурдюка, причем Иуда весело ругался из-за непредвиденного расхода воды.

– Не страшно – проворчал Симон – Мы скоро дойдем до Потока Серн.

– Так вот куда ты нас ведешь. А что мы будем там делать? – удивился Йоханан, которого не было слышно с начала похода.

Ответа он не получил, но, похоже, на ответ он и не рассчитывал. Поток Серн оказался веселым ручьем, пробивающимся сквозь заросли низкорослых акаций. Всадники слезли с мулов и повели их в поводу по гладким камням на дне чистого и прохладного потока. Их сандалии весело шлепали по воде и также весело шлепали копытами мулы, обрадованные тенью и обилием воды. Чудесен был этот поток, прорезавший узким ущельем бесплодную пустыню, напоивший узкую полоску земли и принесший в нее жизнь. Здесь действительно было много горных коз, осторожно выглядывающих из-за буро-желтых скал. Со всех сторон за путниками настороженно следили каменные суслики, стоящие столбиками на стенах вокруг потока. Высоко над ними, из-за острой скалы показался и исчез пятнистый пардус, которого Публий видел до того только в зверинце, приехавшем в Геркуланум, когда он еще был мальчишкой. Отряд долго понимался вдоль ручья, потом Симон повел их по тропе над потоком, наконец почти незаметная тропа пошла еще круче вверх и закончилась в узкой расщелине грудой камней, скрывающей едва заметный вход в пещеру. Часа полтора понадобилось им чтобы расчистить вход, но внутрь они не пошли – Симон велел ждать утра. Он настаивал не зря: утром, когда они влезли внутрь через узкий лаз, факелы не понадобились – небольшая пещера была освещена через два отверстия вверху.

В углу пещеры они увидели нечто вроде большого сундука, заваленного камнями. Из под камней, по краям сундука, виднелись две полузасыпанные крылатые фигуры.

– Ой! – восторженно закричал кто-то из братьев – Не может быть!?

Конечно же, это был порывистый Элеазар. Он бросился было к сундуку, но его остановили две истошных крика:

– Стой! Назад! – кричал Иуда.

– Не смей! – вопил Симон – Это смерть!

Эти крики как будто отбросили Элеазара назад, и он рухнул на колени на полпути к загадочному сундуку.

– Не может быть! – ошеломленно прошептал Йонатан – Неужели это он?

– Он самый…

Симон тяжело дышал и был похож на человека долго и тяжело бежавшего и, наконец, вставшего отдохнуть. Было похоже, что все свои силы он вложил в этот истошный крик.

– Но мы же не сможем.... – Йоханан не договорил.

– Не сможем – подтвердил немного успокоившийся Симон – Но вовсе не потому, что мы не являемся потомками Аарона.

– Не кощунствуй, брат – поморщился Иуда – Мы все уважаем тебя и твои идеи, но и ты отнесись с уважением к тому, во что верит наш народ.

– Я верю в то же самое – ответил Симон уже совершенно спокойно – Только вижу несколько иначе то, во что я верю. Ты же слышал, что я сказал. Мы не сможем. Но, возможно, сможет он.

…И маккaвей показал рукой на Публия. Ничего не понимающий Публий, стоявший последним, подошел к Симону и спросил:

– Что это такое?

– Это наша величайшая святыня. Мы зовем его – Ковчег Завета – в голосе Иуды слышалось неподдельное почтение.

– Это не только очень святая, но и весьма опасная реликвия – добавил Симон – Говорят, что даже смотреть на Ковчег опасно, а уж дотронуться – верная смерть. Наш отец, который показал мне это место, когда я был еще мальчишкой, как-то рассказывал, что один священник коснулся при нем Ковчега и был наказан.

– Он умер? – спросил Йоханан, завороженно глядя на реликвию.

– Он остался жив, но у него почернела рука, которой он дотронулся до Ковчега.

– Так как же он здесь оказался? – поинтересовался Публий.