Чудотворцы

Это прозвучало как каприз, как прихоть хозяина, но Публий почувствовал, что нечто изменилось в их отношениях, вот только никак не мог взять в толк ни что именно, ни почему. Он давно подозревал, что загадочный маккавей умеет читать мысли, поэтому не удивился, когда тот бросил на лету, уже уходя:

– Ты начал задавать вопросы…

Перед закатом они тронулись в путь. Публию дали мула, напомнившего ему неудачный поход на Хакру, а Симон, севший на другого мула, вел в поводу настоящего боевого коня, нагруженного секирой и щитом. На поясе у Симона висел короткий меч, похожий на те, которые маккавеи прятали под полами одежды во время бунта, а может быть и тот самый. Публию меча не дали, зато он получил дротик и длинный лук со стрелами.

– Мы будем охотиться? – спросил он, показав на свой лук.

– Нет – поморщился Симон – Охотиться мы не будем. Евреи не охотятся.

Как не охотятся? Этот странный народ задавал Публию все больше и больше загадок. Но, действительно, им дали в дорогу мешочек сухарей, немного муки и вяленую рыбу, маслины и сушеные фрукты. Их разговор начался на первом же привале. Вначале они развели костер и испекли на камне лепешки из взятой с собой муки. Лепешки пахли дымом и подгорели с одной стороны, но путешественники проголодались и быстро расправились с ними и горстью фиников.

– … Ты спрашивал про разлив Нила – Симон, казалось, продолжал недавно начатый разговор – Все дело в его длине, а она очень велика. В конце зимы идут обильные дожди на юге, очень далеко за великой пустыней, в необъятных лесах. Множество рек несет эти воды на север, иногда быстро, а иногда и медленно, многие месяцы. Реки эти сливаются и объединяются, пока не сольются в великий Нил. Более трех месяцев течет вода от тех далеких дождливых лесов до засушливой египетской пустыни и попадает туда как раз в самый сухой месяц. Вот и все чудо и это чудо природы. А ведь бывают и рукотворные чудеса…

– Рукотворные?

– Ты видел Фаросский маяк?

– Да, господин.

– Симон… Меня зовут Симон, забыл?

– Да, Симон, я его видел и изумлялся.

– Жаль, что я не видел. Скажи, разве это не чудо?

– Но ведь это дело рук человеческих…

– А теперь, представь себе, что ты дикий варвар… Например – иудей.

Симон весело засмеялся и хитро взглянул на Публия. От смеха его лицо покрылось мелкими морщинками и на мгновение перестало быть загадочным. Публий послушно закрыл глаза и представил себя евреем. Вот он стоит на молу Александрии, одетый в варварские штаны, на голове тюрбаном намотана повязка, и эта повязка грозится сейчас упасть, потому что его лицо задрано вверх в невероятном изумлении.

– Пожалуй, варвар сочтет это чудом.

– Жаль, что я не видел – повторил Симон – Наверное – действительно чудо. Оказывается, чудеса бывают и рукотворными. А те, кто их создает – чудотворцы. Между прочим одного такого я знаю.

– Кто это?

– Это мой брат, Иуда Маккаби, Еврейский Молот. Знаешь ли ты, сколько войска было у Никанора?

– Думаю, тысяч двадцать-тридцать или немного больше. Птоломей обещал собрать сорокатысячное войско, но многих он отдал Горгию, а некоторые вспомогательные отряды так и не пришли.

– А сколько было у Иуды, как ты думаешь?

– Лазутчики Горгия говорили о десяти тысячах.

– На самом деле нас было меньше шести тысяч. Еще в начале похода Иуда отпустил по домам, а попросту – прогнал, всех тех кто мог ослабить его войско: колеблющихся, молодоженов, больных. Ему не нужно было большое войско, ему нужна была армия сильная духом. Как ты думаешь, его победа была чудом? Не торопись с ответом.

Публий вспомнил копья выползающие из тумана, темный ряд иудейского войска, завывания труб, грохот упавших щитов, и задумался. Он взглянул на Симона и увидел, что тот с нетерпением ждет его, Публия, ответа, как будто от этого ответа зависело нечто важное. Тогда он осторожно начал:

– Я думаю, нам это должно было показаться чудом – и подумав, добавил – И, возможно, не только нам. Это что, так и было задумано?

Симон улыбнулся и не ответил. На следующий день их путь продолжился, и это неспешное путешествие длилось целую неделю. Иногда Публий начинал думать, что Симон нарочно удлиняет путь, чтобы дать ему возможность задать свои вопросы. И он это вопросы задавал. Однажды он спросил:

– Про Фаросский маяк ты, возможно, слышал или читал Геродота, но откуда тебе известно про истоки Нила? Думаю, что в тех местах не был ни один человек.

– Ни один цивилизованный человек, хотел ты сказать? Ведь не думаешь же ты, что огромные леса необитаемы? А ведь и там обитают евреи. Да, да, не удивляйся… Там, в горах, с которых начинают свой бег воды Нила, живут потомки обитателей страны Саба, принявших в давние времена наш завет. Далеко пришлось им уйти от своих пустынь и даже пересечь море, ну а теперь они живут в непроходимых лесах на склонах крутых гор, но помнят еще о своем еврействе.

Эта история напомнила ему рассказ старого жреца в Мемфисе и на следующей остановке он спросил Симона, слышал ли он про то, как загадочные "хибиру" покинули Египет.

– Хибиру, говоришь? – удивился он – Это наверное искаженное слово "иврит". А ту историю я знаю очень хорошо, ее знает у нас каждый ребенок. Если хочешь, я расскажу тебе…

И он рассказал. Оказывается, евреи действительно ушли в пустыню, и не только ушли, не только победили войско фараона, но умудрились прожить там в течении жизни целого поколения.

– Так чем же было то "сердце страны", которое унесли твои предки? – спросил Публий, когда необыкновенный рассказ законцился.

– Он так и сказал, "сердце страны"? Мудрый человек, этот жрец. Немногие заметили то, что мы унесли. А ведь, думается мне, это поважнее, чем сотня колесниц и один не слишком мудрый фараон.

Симон внимательно посмотрел на Публия и с сомнением в голосе продолжил:

– Не знаю, сумею ли я объяснить, и не уверен, что ты сможешь понять. Пока не сможешь. Боюсь, что ты еще не готов. Но, чтобы ты не мучился догадками, назовем это пока подходом к жизни. Мы, евреи, попробовали жить иначе. Одно время мы даже нашли союзников в той стране, которую вы называете Эйгюптос. Ты слышал ли про юного фараона Эхнатона?

Публию приходилось слышать это имя в Мемфисе, но его почему-то всегда произносили шепотом и, при этом, постоянно оглядывались, не слышит ли кто посторонний.

– Все верно – пояснил Симон – Они не отказались бы и совсем искоренить память о нем.

– Кто?

– О, очень многие. Жрецы почти всех их богов, правители номов, чиновники, оптовые торговцы. Все те, чьему миру мы угрожали нашими идеями. Поэтому, нам пришлось уйти.

Больше в этот день он ничего не сказал. Публий долго не мог заснуть стараясь понять, что крылось за словами Симона – "подход к жизни". Уже совсем засыпая, он почему-то вспомнил сказанное Никандром после разгрома под Вифероном: "…каждый воин – армия".

В дальнейшем, Симон рассказал о переходе через пустыню, о завоевании этой страны – Иудеи, о некоторых обычаях, которые показались Публию неимоверно сложными, и о многом, многом другом. Публий задавал вопросы и на некоторые маккавей отвечал, а на некоторые – нет. И, хотя он не удосуживал себя объяснением отказа, Публий чувствовал, что ответ был бы – ты еще не готов. А у него все время возникали вопросы, ответов на которые пока не было. Поэтому спалось плохо. Зато глаза цвета мокрого песка стали являться ему реже, и это было хорошо.

За все время их путешествия он так и не спросил, куда они направляются, но не был удивлен, когда вдали показался знакомые уже холмы. Однако в Ерушалаим они не пошли, оставили его по левую руку и начали огибать с юга, стараясь держаться вершин окрестных холмов. Там же, внизу была виден город эллинистов с возвышающимися над ним стенами Хакры. При виде этих стен, Публий усмехнулся, усмехнулся совсем незаметно, как ему показалось. Однако его проницательный хозяин то ли заметил, то ли догадался.

– Хорошая работа, инженер – спокойно сказал он – Слишком даже хорошая.

Они продолжали огибать Ершалаим и поднялись так высоко, что Публий сумел увидеть огромное, почти квадратное здание в самом центре города.

– Храм – сказал Симон и его голос дрогнул.

Отсюда трудно было разглядеть самое святое для иудеев место, и Публий спросил:

– Мы туда пойдем?

– Там сейчас нечего делать – хмуро ответил маккавей – Наш храм разграблен и осквернен. Но тебя туда все равно бы не пустили, разве что удалось бы посмотреть на стены храма снаружи.

– А мы?