Чудотворцы

– Несколько небольших деревень и много полей – ответил Горгий – Да еще горячие источники. Ах, какие там можно славные термы построить, да вот некому.

– Построим, но позже… А поля – это хорошо, это как раз то, что надо. Предлагаю выдвинуть армии к этому Эммауму и ждать иудеев там.

– Ага! – презрительно сказал Птоломей – Так они и пришли…

– Начнем жечь их деревни – придут. Никуда не денутся.

– Ерунда – заявил Горгий – Там этих деревень и на полдня не хватит, а что потом? Будем проедать провизию и фураж? Четыре слона, это, конечно, немного, но жрут они как сотня лошадей. Нет, нам надо напасть на их лагерь…

– А ты знаешь, где их лагерь? – снисходительно спросил Птоломей.

– Я знаю – это был Никанор – Наши в Хакре так хорошо погуляли в их Хиеросалима, что там ничего святого не осталось….

Тут он густо захохотал. Эта примитивная игра слов так его насмешила, что он не сразу смог продолжить:

– … Поэтому они молятся в старой крепости Мицпe, в десяти гиппиконах от Хакры.

– Сколько это будет в римских милях? – вмешался Лисий – В гиппиконах будешь мерять свой путь в Аид.

– Миль пять – смутился Никанор, начавший догадываться, что впал в немилость.

– Там же у них и место сбора войск – добавил Горгий, злорадно поглядывая на Никанора – Господин, дай мне пять хилиархий гоплитов, и я вырежу их спящих.

– Так и сделаем – повелел наместник – Никанор, выдели ему лучших и добавь четыре эскадрона гейтар.

– Выполню – ответил Никанор мрачно, подозревая, что его карьера заканчивается.

– Итак, я возвращаюсь в метрополию и назначаю архистратигом Птоломея Макрона. Горгий пусть идет на этот Мицпe, Никанор же будет командовать остальным войском.

При этих словах лысый Птоломей заметно обрадовался, высокий Горгий оживился, а коренастый Никанор совсем сник. В отличие от будущего победителя Горгия и от архистратига Макрона, ему предстояло размещать войска и заготавливать припасы.

– А ты, инженер – обратился наместник к Публию – Готовы ли твои машины?

– Все готово, господин – равнодушно ответил Публий.

Горькая волна отпустила, и теперь на него навалилась апатия. Из шатра он вышел вместе с Птоломеем, и вместе с ним отправился назад, в город. Лысина архистратига сверкала в свете луны рядом с инженером, он явно хотел поговорить.

– Послушай, римлянин – начал он – Я, конечно, не оспариваю повелений Базилевса, но чувствую, что возможно это путь в тупик. Ты же инженер и знаешь, что такое пружина: чем больше давишь, тем сильнее она сопротивляется.

– Пружину можно и сломать – пожал плечами Публий.

– Ну да, и при этом разнести все вокруг, если она была прочна – возразил его собеседник – А мне кажется, что иудейская пружина весьма прочна.

– Так что же ты предлагаешь?

– Пока ничего. Я всего лишь главнокомандующий, а не наместник. Но я бы действовал иначе…

Как именно он бы действовал, он не объяснил, а Публий не спрашивал. Прошло несколько недель. За это время Публий успел сблизиться с опальным Никанором. Стратиг много пил, мало разбавлял и был весьма удручен немилостью наместника. Его унылый настрой был понятен инженеру, который и сам переживал не лучшие времена. Ему по прежнему всюду мерещились все те же яркие глаза, и непонятная тоска не покидала его, что еще больше сближало его со стратигом. Впрочем, Лисий был далеко, и постепенно Никанор воспрял духом, чему способствовали и непрерывные возлияния. Как ни странно, он не обозлился на Птоломея, отзывался о нем только одобрительно, хотя и называл его исключительно Макроном. Именно от Никанора инженеру удавалось получать последние сведения о передвижениях войск. Главнокомандующий разбил армию на три войска. Горгий получил обещанные ему силы и тщательно готовил нападение на Мицпе, рассылая во все стороны конных и пеших лазутчиков. Никанору он придал главные силы и приказал разместить их в Эммауме. Для себя он придержал несколько хилиархий резерва около Йокнеам.

Эммаум действительно оказался кучкой деревень среди невысоких холмов, на которых дубовые рощи сменялись полями, а поля – снова рощами. Войско расположилось на перекрестке двух дорог, раскинув свои костры по ближним полям и распугав земледельцев. Слоны паслись под развесистыми дубами, всадники располагались подальше от них, чтобы не нервировать коней, а пешии разбили лагерь между ними. В отличии от римских легионеров, у эллинов не было ни палаток, ни рвов, ни сторожевых башен. Воины попросту располагались вокруг костров группами по десять-двадцать бойцов. Публию повезло больше – он и его помощники с относительными удобствами устроились на инженерных повозках и под ними. Приказа собирать машины пока не поступало, и поэтому было тесновато, но никто не жаловался.

Кроме войска, в Эммауме стали появляться какие-то непонятные люди. Явно не воины, они более походили на торговцев. Некоторые из них действительно предлагали необходимые воинам вещи: оружие, доспехи, одежду, сандалии, ремешки к ним и, разумеется, девок. Но большинство ничего не предлагали и, казалось бы, бесцельно, болтались по лагерю. Публий долго пребывал в недоумении, пока его не просветил старый знакомый. Однажды, слоняясь без дела, Публий зашел на окраину лагеря, туда где находились палатки торговцев и неожиданно встретил там Агенора, сына Гедалии. Вначале Публию показалось, что иудей его испугался, но наверное ему это показалось, потому что тот отнесся к нему с явной симпатией и даже пригласил в импровизированную попину под двумя огромными дубами. Бывший служка первосвященника Менелая неуловимо изменился, в нем появилась несвойственная ему прежде уверенность в себе, к тому же теперь он не пил чрезмерно, но и пренебрегал вином, разбавляя в меру. И вообще, это был какой-то новый, незнакомый инженеру Агенор. С почти незаметной усмешкой он выслушал историю злоключений инженера, в которой, разумеется, были опущены некоторые скользкие моменты. Заметив эту непонятную усмешку, Публий поинтересовался странной суетой вокруг войска и таинственными личностями.

– Думаю, латинянин, что ты последний, кто не знает всей подоплеки – усмешка никуда не исчезла, она лишь стала сильнее – Эти люди здесь, чтобы скупать рабов после разгрома Иудеи.

– После уничтожения Иудеи – машинально поправил его Публий.

Внезапно усмешка исчезла с лица Агенора. Видя это, Публий пересказал ему вкратце суть повелений Антиоха Эпифана.

– Я не удивлен – тихо сказал Агенор – Этого и следовало ожидать. А известно ли тебе, что эти торговцы людьми хранят в своих повозках? Так знай: там у них слитки серебра для покупки рабов, а еще – цепи и веревки для пленников. Только вот провизии для них они не запасли, да и зачем? Ведь рабы будут так дешевы… Маленькие такие рабы… Дети.

Уже попрощавшись и уходя, Агенор вдруг остановился и, после почти незаметного колебания, очень тихо, почти что шепотом, сказал.

– Что ты делаешь в нашей стране, латинянин? Возвращайся лучше к себе домой!

– У меня нет дома – хмуро ответил Публий, смутно припоминая, что эти слова он уже слышал и этот ответ уже давал.

И только поздно ночья, ворочаясь без сна, он снова вспомнил девушку с глазами цвета темного песка, бросившую ему в лицо те же самые жестокие слова.

В последующие дни много чего произошло и разговор с Агенором забылся. Вспомнил его Публий через несколько дней, когда вернулся корпус Горгия, вернулся без победы и без поражения. Воины валились от усталости, кони не хотели идти, а сам стратиг был просто в ярости. Они прошли маршем от моря до Мицпе, но никого по дороге не видели: их встречали покинутые деревни, бесплодные поля и засыпанные колодцы. Горгий хотел разграбить Мицпе, но и здесь он опоздал, город был покинут, дома пусты, священные предметы исчезли. Теперь незадачливый полководец рвал и метал, но его неожиданно утешило донесение лазутчиков, сообщивших, что иудейское войско встало лагерем на юг от Эммаума, в предгорной долине, совсем близко от дороги на Ерушалаим. Однако надо было дать отдых бойцам и коням, поэтому Горгий дал людям сутки на восстановление сил и велел выступать на следующий день к ночи. В этот день Публий еще раз заметил Агенора, сидевшего с гоплитами у костра. Публий тихонько подошел и прислушался.

– … А вот скажи иудей, правда ли то, что этот их "Молот" сражается без щита, а в каждой руке у него огромная секира черной бронзы? – спросил молодой гоплит, и было заметно, что его голос дрожит.

– Все верно – авторитетно заявил Агенор – Только не он один сражается без щита…

– Как можно биться без щита? – с сомнением в голосе спросил пожилой воин – Без щита ни фалангу, ни стену не выстроишь.

– Щиты-то у них есть – пояснял эллинист – Да только они их редко используют. Вот если увидите, как они бросают щиты…

– Нельзя бросать щит – упрямо твердил пожилой.

– Это тебе нельзя – давил на свое Агенор – А вот если маккавеи бросили щиты – значит идут добивать.

– И что тогда? – раскрыл рот молодой.

– Тогда молись Гермесу… Если успеешь.

Публий ухмыльнулся в начинающую пробиваться бороду. Если Агенор и не был лазутчиком маккавеев, то невольно работал на них своими байками.

На следующий день на закате, корпус Горгия покинул лагерь, наскоро принеся жертвы богам, и без лишнего шума направился куда-то на юго-восток. Публий заметил, что сирийцев вели два местных проводника, судя по одежде, из эллинистов, причем одним из них был уже знакомый Агенор. Увидев инженера, тот хотел было подойти, но лишь махнул ему рукой издали и исчез в вечернем сумраке вместе с войском.

Ночь прошла спокойно, но инженеру не спалось. Под утро, так и не выспавшись толком, он вышел из лагеря на край рощи справить нужду. Как всегда в последнее время, думы его были спутаны. Ничего хорошего не вспоминалось, и он просто отбрасывал любую мысль, боясь того, до чего может дойти размышляя. На поле за деревьями лег туман, и он бездумно смотрел в этот туман, думая, что так ведь можно и утонуть, если и не телом, то душой. Наверное, у входа в царство мертвых лежит такой же туман. Он очищает тело, смывает заботы жизни, успокаивает, убаюкивает, уводит прочь от страданий. Как хорошо! Но насладится этим состоянием ему не дали. Из плотной стены тумана показалось острие копья, потом второе и третье. Осторожно, медленно, и предельно тихо оттуда начали выходить бородатые, вооруженные люди. Иудеи, подумал Публий, надо бы поднять тревогу. Но еще мгновение назад ему было так хорошо, и так не хотелось нарушать такую покойную тишину. Однако ее нарушили другие.

Внезапно тишину разорвал рев труб, множества неистовых фанфар, мгновенно изломавший на куски не только саму тишину, но и туман. Иудеи не атаковали, не неслись толпой и не шли строем. Нет, вместо этого они трубили, и это было страшнее всего. Очнувшись, Публий бросился обратно в лагерь. В лагере творилось неописуемое: сталкивались люди, кони, повозки, куда-то пробирался обезумевший слон, круша все на своем пути. Выбежал голый Никанор, в одной только набедренной повязке, судорожно размахивая мечом и истошно вопя в попытках выстроить фалангу. Наконец, ему удалось построить нестройную, колеблющуюся, непрочную стену из случайно пойманных им людей. Полуодетые гоплиты стояли плечом к плечу с испуганными пельтастами, а между ними настороженно озирались пестро вооруженные пехотинцы из разрозненных частей. Туман совершенно разошелся, и на опушке леса появилась первая линия иудейского войска.

– Как они здесь оказались? – произнес удивленный голос сзади Публия – Ведь Горгий пошел на их лагерь, а они здесь…

Вражеское войско медленно двинулось вперед. Евреи тоже не сомкнули "стену щитов" и, казалось, шли разрозненной толпой, вот только было в этой массе какое-то неизъяснимое единство, как будто что-то невидимое объединяло иудеев. Внезапно, линия их войска замерла на мгновение и раздался раскатистый, продолжительный грохот. И снова завыли трубы…