Чудотворцы

– А этот старик, он что, законодатель? Или толкователь воли богов? – удивился Публий.

– Он всего лишь тот, кому люди верят – непонятно объяснил трактирщик.

– И что же теперь будет?

– Будет очень плохо. Будет война.

Больше ему ничего не удалось добиться от неразговорчивого сегодня Доситеоса. В последующие несколько недель в цитадель начали приходить вести о нападениях с гор и вырезанных сирийских гарнизонах в окружающих Модиин деревнях. Нападения постепенно участились и уже находились те, кто видел повстанцев на окружающих Ершалаим горах, а то и в самом городе. Скорее всего, это были лишь слухи, не имеющие ничего общего с действительность, но эллинский бог Пан, надо полагать, довольно потирал свои коротенькие ручки. Никто не мог с уверенностью сказать, были ли нападения делом рук Хашмонеев, но молва все случаи огульно приписывала им.

Публий получил задание – изготовить новый скорпион взамен потерянного в Модиине. Это было, казалось бы, много интереснее, чем ломать стены, но не лежала у него душа к изготовлению орудий убийства. И все же к делу он подошел серьезно: заказал, по совету местных столяров, древесину кедра, сам свил прочную тетиву из воловьих жил и потребовал изготовить металлические детали для натяжного механизма. Поразмыслив, Публий отказался от многострельности и построил классическую, надежную машину. Он сам весьма добросовестно наблюдал за работой гарнизонного кузнеца, изготовляющего зубчатые колеса и вал, требовал стали вместо железа, проверял качество закалки. Он даже рискнул поэкспериментировать и сделал огромный лук не из дерева, а из тонкой стальной полосы отличной закалки. Таких полос пришлось изготовить несколько про запас, так как они, несмотря на свою гибкость, ломались после десятка выстрелов. Но это все же было менее трудоемко, чем тщательное, долгое изготовление композитного лука, требующего длительной просушки. Скорпион получился на славу, его длинная, оперенная стрела летела почти на целую стадию, пробивая деревянный щит. Вот только радости от этого Публий почему-то не испытывал.

А дела в Иудее обстояли все хуже и хуже для селевкидов. Теперь уже весь верхний город – Ерушалаим – был в руках мятежников, а сирийцы редко решались выйти за стену Хакры, несказанно благодарные Публию за их восстановление. Если они и осмеливались покинуть цитадель, то только большим отрядом, возглавляемым слоном. Серый гигант, как и внушительный отряд пельтастов, давно покинули ставший небезопасным лагерь за городом и укрылись в крепости. Теперь уже в ней стало совсем тесно, а крепостной двор совершенно загадил слон, которому теперь негде было пастись. Хотя запасы провизии в цитадели были велики и вода исправно текла с гор по старинному подземному водопроводу, гоплиты, как и пельтасты мечтали вырваться из удушливой, маленькой крепости и просто рвались в бой, вдохновленные бескровными победами в кроносов день. Но теперь иудеи нападали и по шабатам, так что на новую безопасную резню рассчитывать не приходилось. Вначале прошел слух о смерти старика Маттитьяху. Впоследствии он даже подтвердился и сирийские лазутчики обнаружили гробницу старика на окраине Модиина. Комендант Хакры несколько дней обсуждал с Никандром попытку разрушить ее, чтобы развеять любую память о мятежном старике. Но сыновья Маттитьяху не сложили оружия и посылать экспедицию в Модиин сочли опасным. Тем временем, самарийский наместник Аполлоний собрал в Аскалоне сильный отряд и двинулся на восток с целью соединиться с гарнизоном Хакры. Маленький гарнизон ликовал, Никанд уже выстроил бойцов для встречного удара, а слон рыл землю в нетерпении, но тут пришла горестная весть. Как оказалось, сильное иудейское войско встретило отряд Аполлония в ущелье Сорек и ударило с двух сторон. Немногие уцелевшие утверждали, что сам Аполлоний пал в бою, сраженный рукой третьего сына старика. Захлебываясь слюнями, они рассказывали самые невероятные версии о бородатом гиганте, с огромной секирой в каждой руке, противостоять которому невозможно. Но один из спавшихся, ветеран высадки в Деметриаде, поведал Никандру совсем иное:

– Его зовут Иуда, и многие называют его "маккаба", молот. Но вовсе не за его ратные подвиги. Эх, братцы, был бы он страшным великаном, мы бы нашли способ его победить. вроде как Одиссей завалил того циклопа. Вот и латинская машина у вас есть… Нет, тут дела обстоят много хуже, поверьте старому вояке. Рассказал бы я вам, да вот в горле что-то пересохло.

Никандр немедленно долил ему вина, не забыв вежливо капнуть воды.

– Так вот – продолжал ветеран – Этот Иуда вовсе не рвется в бой один против всех, хотя Аполлония он действительно завалил собственноручно, да еще и завладел его мечом. Славный был клинок, я даже пытался украсть его, но не успел. Так что в этом мальчишки не соврали. Но молотом его прозвали не за это…

Тут он сделал драматическую паузу и хитро посмотрел на окружающих. Публий с трудом сдерживался, чтобы не засмеяться, а вот Никандр от нетерпения был готов разорвать старика. Тот, как опытный актер, понял это и не стал затягивать паузу.

– Этот иудей более полководец, чем воин. Как он ловко взял нас в том ущелье! Не знаю, сколько их там было, не считал. Но будь их там даже десяток, они бы нас все равно потрепали бы, да и так мало кто ушел. Этот Иуда расставил своих людей со стороны солнца, да так ловко, что против солнца их и не видно. А вот сами мы были у них как на ладони. Да, к тому же, они наловчились метать дротики из пращи. Не поверите, но они даже медный щит пробивают, если сверху, конечно. А другой стороны ущелья на нас летели камни, да не какие-нибудь, а огромные скалы, наверняка приготовленные заранее. И как только я уцелел? А еще, скажу я вам, все это очень плохо пахнет для Антиохии. Ведь к нему все время стекаются люди. Хорошо хоть у вас тут стены крепкие, может и продержимся до подхода войска Сирона.

– Вряд ли дротик может пробить медный щит, да и откуда это знать пельтасту, и которого настоящего щита сроду не было – говорил необычайно серьезный Никандр после ухода ветеран – Но если даже половина из того, что он наврал – правда, боюсь, что нам придется туго в самое ближайшее время. Лишь бы Сирон успел…

Сирон, знаменитый сирийский военачальник, успел, и через месяц к Хакре подошло сильное войско селевкидов и встало перед Ершалаимом. Публий как раз закончил испытывать первый стреломет и уже получил приказ изготавливать второй, однако до второго дело не дошло. Войско Сирона получило приказ выступать и гарнизон Хакры присоединился к нему. Инженера с его грозным оружием прикомандировали к гоплитам и отдали под начало хорошо знакомого ему Никандра Эфесского, который каким-то образом получил звание тысячника – хилиарха и попал из конницы в пехоту. Его хилиархии, кроме Публия с его стрелометом, придали и единственного слона.

К этому времени администрация Антиоха окончательно утратила контроль над Иудеей, за исключением лишь Хакры и Ершалаима. Впрочем, в последнем власть сирийцев была настолько непрочной, что им даже не удавалось защитить филоэллинов. Сторонников эллинизма избивали чем попало средь бела дня и убивали кривыми ножами под покровом ночи. Что касается многочисленных деревушек от Ершалаима до Модиина, то там никогда не приветствовали эллинистов и всегда стояли за дедову веру. Теперь власть там фактические принадлежала пятерым братьям, а сторонники Антиоха попрятались и попритихли. Узнав об этом, разгневанный как провалом своего плана эллинизации всей Самарии, так и изрядно иссякшем потоком налогов, базилевс приказал Сирону разобраться и прижать к ногтю как самих мятежников, так и тех, кто им сочувствовал. Крови было приказано не бояться, а жалости не проявлять ни к кому. Все это рассказал инженеру Никандр по старой дружбе.

На этот раз сирийцы готовились к походу серьезно. Публий, кроме тяжело вооруженных гоплитов и легко вооруженных пельтастов, заметил отряды пращников и четыре илы[8 - 400 человек] конницы. У него теперь была своя команда из помощника и двух возниц, ведущих повозки с самим орудием, запчастями и запасом стрел. Да, в этот раз войско приготовилось много основательнее, чем для первого, неудачного, похода на Модиин. Правда, кроме его стреломета, другой артиллерии не наблюдалось. Огромная армия начала медленно продвигаться к Модиину, сметая все на своем пути, очищая встреченные по дороге амбары до последнего зернышка, а заливные луга – до последней травинки. Последнему способствовала конница и слон, который жрал за десятерых. Холмы сменялись холмами, покинутые деревни такими же покинутыми деревнями и было похоже, что поход превратит цветущую страну в пустыню, но вскоре был получен приказ развернуть фалангу и приготовиться. Публий с помощниками лихорадочно сгрузили скорпион и сняли с него защитные клинья, переведя орудие в боевое положение. Пробежавший мимо Никандр крикнул, что разведчики заметили вражеское войско неподалеку, и Сирон приказал готовиться к сражению.

Однако сражения не получилось – противника нигде не было видно, так что фалангу распустили, а скорпиона пришлось погрузить обратно. Армия двинулась дальше и осторожно вступила в неглубокий проход меж двух пологих, поросших невысоким кустарником холмов. Впереди шла конница, за ней – отряд Никандра, впереди которого вышагивал слон, а замыкали его инженерные повозки. Сирийцы были настороже, и хотя в боевые порядки строиться не торопились, но оружие держали наготове, луки в руках, колчаны открыты. Оказалось, что эти предосторожности были нелишним, потому что не успела колонна пройти между холмами, как кто-то закричал:

– Вот они! Вот они!

И действительно, на гребнях обоих холмов показались вооруженные люди, плохо различимые снизу. Казалось, они колеблются, чего-то ждут. Ждали и сирийцы, не торопясь выстраивать фалангу. Вдруг сверху раздался одинокий крик, его подхватили двое-трое, и внезапно отдельные крики переросли в единый, протяжный вой: началась атака.

– Скорпион! – заорал неизвестно откуда взявшийся Никандр – Что стоишь, покарай тебя Гефест!

Полетели стрелы и дротики, но, как показалось Публию, лишь с одного холма. Особенно смотреть было некогда, хитрый механизм требовал осторожности, а в повозки тем временем воткнулось два дротика, один из возниц уже вытаскивал оперенную стрелу из предплечья, раненая лошадь билась рядом. Начали падать камни.

– Стой! – раздался истошный крик Никандра – Оставь свою машину! Не в кого стрелять!

Публий присел за повозкой и осмотрелся. Творилось странное. непонятное. Их атаковали только с одного левого холма, и атаковали странно. Иудеи добегали до нижних кустов, бросали по два дротика и быстро взбегали снова наверх. В это время сверху летели камни и стрелы. Сирийцы попытались выстроить подобие "стены щитов", но в панике перемешались гоплиты с пельтастами, круглые щиты с овальными, и получалось плохо. У подножья склона уже лежало несколько тел, в то время как у иудеев не было заметно потерь. Но все же командирам удалось навести порядок, выстроить воинов и лучников. Последние послали несколько стрел, но стрелять было не в кого – иудеи поднялись наверх и достать их не удавалось. В этот момент снова раздалось несколько криков, перешедших в вой, но неслись они с другой стороны прохода и с этой же стороны полетели стрелы и дротики. Сирийцы построили "стену щитов" и с этой стороны, командиры разделили стрелков, послав часть из них направо. И снова иудеи отступили на вершину холма. Казалось бы, противник исчез, отступил, оставив Сирону поле боя. Армия постояла, постояла и медленно двинулась вперед. Раненых и убитых погрузили на повозки, включая и две инженерных, из одной из которых выпрягли раненую лошадь. Но только колонна двинулась, как все повторилось: молниеносная атака слева, отступление, такая же молниеносная атака справа, и снова отступление. На этот раз обошлось лишь парой раненых. И снова колонна двинулась вперед, туда где расходились холмы. Голова колонны уже начала выдвигаться на равнину, когда началась третья атака. Началась она сразу с двух сторон, но преимущества нападающим это не дало: сирийцы, наученные опытом предыдущих атак, быстро перестроились и, в свою очередь, начали стрельбу, причем довольно успешно: несколько тел мятежников остались лежать на склонах, запутавшись в кустах. И тут завопили впереди…

Что именно там происходило, Публию видно не было, но он, уже не дожидаясь распоряжений Никандра, приказал сгружать скорпиона и сам первым взялся за станину. Прошло еще несколько минут, а может и часов, шум впереди не смолкал, но облако пыли скрывало от инженера происходящее впереди. Внезапно, из пыли выбежал слон и паническим галопом понесся назад, задев одну из инженерных повозок, но, к счастью, не разбив, на этот раз, стреломет. За ним проскакали три лошади без седоков. И тут раздались крики сзади. Публий по-прежнему не видел ничего ни впереди, ни сзади и растерянно смотрел по сторонам. Это его и спасло от дротика, который пролетел мимо, надорвав своим наконечником тунику инженера и воткнулся в живот его помощника, пробив кожаный нагрудник. Тот упал на колени, не произнося ни звука и лишь ошеломленно разглядывая длинное древко. Его изумление прервала стрела, вознившаяся в незащищенное горло. Теперь дротики и стрелы летели с обоих склонов, а крики сражающихся раздавались сквозь пыль с обеих сторон.

– Сюда, ко мне! Построиться! – закричал Никандр

Вокруг него начали выстраиваться пешие, прикрываясь щитами.

– Копья опустить! Скорпион к бою!

Последний приказ вывел Публия из ступора и он присел за станину стреломета, сообразив, что это хоть какое-то, но укрытие. Стрелы продолжали лететь, раненые падать, но Никандру удалось построить подобие "черепахи". Их низко опущенные копья смотрели вперед, игнорируя то, что происходило за спиной.

– Ну же, ну же! – шептал сириец.

Казалось, он умолял то таинственное и страшное, что таилось в пыли перед ним, проявиться, однако, при этом он, почему-то, все время поглядывал назад. Страшное, все же, пришло спереди. Из пылевого облака неестественно быстро возникли вначале длинные копья, а затем и люди несущие их. Нет, они не шли, они, казалось, мчались вперед в неистовом, стремительном порыве. Большинство было вооружено копьями, но у некоторых Публий с ужасом увидел обоюдоострые секиры, ужасные в ближнем бою. Сирийцы, привыкшие к неспешному движению фаланги, оторопели от стремительного бегущей на них смерти, и некоторые из них растерянно опустили копья. Но эфессец не растерялся.

– Скорпион! – заорал он.

… И Публий его понял. Скорее машинально, чем сознательно он рванул рычаг и огромная стрела понеслась вперед. Страшная в своем неудержимом полете, она пронзила двоих и бросила их назад, сбив с ног еще двух или трех. Вероятно, это смутило иудейских воинов, потому что смертоносная лава запнулась, замедлила свой стремительный бег, и этим не замедлил воспользоваться Никандр.

– Вперед! – заорал он – Копья вниз! Строя не держать!

Последняя команда была в новинку сирийцам, но рявкающий голос командира сделал свое дело, и они понеслись навстречу атакующим почти так же стремительно как и те, увлекая за собой Публия. Дальнейшее он помнил смутно, запомнились лишь отдельные эпизоды, отрывочные или даже статические, как лица на стенах в храме Птаха в Мемфисе. Вроде бы они куда-то бегут, вроде бы вокруг падают люди, упал с рассеченной головой второй возница, сандалии инженера скользят в лужах крови, и что-то очень неприятное задевает его легионерский шлем. Вот бородатый иудей колотит огромной дубиной упавшего гоплита и никак не может его добить, мешают добротные доспехи. Вот двое прижали еще одного гоплита копьями к сосне, копья не могут прибить прочный панцирь, но появляется третье копье, ищет щель в доспехах, наконец находит ее и прикалывает беднягу к дереву. Вот хмурый иудей деловито режет горло бессильно повисшему в его объятьях Антипатру, а лицо у иудея такое сосредоточенное, как будто он забивает барашка. Вот Никандр отбивается сразу от трех, сражает одного и отступает, а его никто не преследует.

Прошло несколько минут или несколько часов… Сотни полторы уцелевших сирийцев, и Публий вместе с ними, остановились, тяжело дыша. Их, похоже, никто не преследовал, и люди в изнеможении повалились на траву. Только тогда инженер заметил, что сжимает в правой руке обломок копья. Сражался ли он? Убил ли кого-нибудь? Ничего этого милосердная память не сохранила. Его меч так и оставался в ножнах, а лезвие было чистым: ни крови, ни зазубрин.

– Ну что, латинянин, понюхал кровушки? – сказал подошедший Никандр.

Веселое настроение, казалось, никогда не покидало эфессца, а вот следовавший за ним Гордий выглядел мрачнее тучи.

– Я вот чего не понимаю – удивился Публий, с трудом переводя дыхание – Нас вроде бы было больше и броня лучше и войско опытнее, а они нас разбили как бы шутя.

– Чего тут понимать – возмутился Гордий – Растянули наши ряды, а потом ударили клином в слабом месте.

– Это с каких пор у тебя конница и слон стали слабым местом? – хмыкнул Никандр.

– А вот и стали – не сдавался Гордий – И всегда будут, если конница фракийская, а слон трусливый. Это ему не безоружных девок давить. Мы же, например, прорвались сквозь их строй.

– Не прорвались сквозь строй, а бежали сквозь строй – насмешливо сказал Нимандр – Да и не было там никакого строя.

– Как так – не было? – возмутился Гордий.

– Ничего-то ты не понял! На самом деле удар в лоб колонны был отвлекающий, а основной удар они нанесли сзади – отрезал эфессец – А еще ветеран всех египетских походов. Провальных походов, надо заметить, но все же ветеран.

Гордий, зашипев от злости, схватился было за меч, но Никандр успокоительно поднял руку:

– Ладно, не сердись, не буду больше. Но как же ты никак в толк не возьмешь, с чем мы сегодня столкнулись.

– С чем? – спросили Публий и Гордий в один голос.

– Подумайте, как мы сражаемся? У нас есть командиры, которые нас и выстроят и прикажут и повелят. А мы будем делать, то что прикажут.

– А как же иначе? – удивился Гордий.

– Сегодня ты видел, как можно иначе. Или и это ты умудрился не заметить? Ладно, не вскидывайся, сейчас объясню – Никандр глубоко вздохнул и, оставив свой язвительный тон, продолжил серьезно – Все армии во все времена ценили строй, и неважно, был ли это строй боевых колесниц или наша, когда-то непобедимая, фаланга. Судите сами, в строю стоять легко и просто, в строю может сражаться любой дурак, лишь бы над ним стоял сотник, а над сотником – хилиарх, а над хилиархом – стратиг. Но сегодня мы видели, что сражаться можно иначе, так, как будто каждый воин – армия, так, как будто ты сам себе стратиг.