Чудотворцы

– Мы направляемся в Мицпе.

Мицпе оказался полугородом-полудеревней, разбросанным по склонам холма, возвышающегося над Ершалаимом. Он уже начал отстраиваться после набега Горгия: дома восстанавливались, и базарная площадь уже жила своей базарной жизнью. Появились трактиры и попины, и в одной из них Публий встретил старого знакомого. Сам он пришел туда с двумя оболами в поясе, которые дал ему Симон. Произошло это вечером, после того как их с маккавеем приняли в доме не то родственников не то друзей на краю города. Было похоже, подумал даже Публий, что Симон предпочитает окраины. Два обола Симон сунул Публию молча, не сказав для чего дает, а у Публия хватило ума не спрашивать. Теперь он сидел на скамье в темном углу попины и потягивал вино из глиняной кружки. Напиваться ему не хотелось, но легкое опьянение расслабляло и, казалось, проясняло разум. А подумать было о чем… Недолгое пребывание в модиинском доме Симона принесло такой же недолгий покой, но этот покой был обманчив. Жизнь раба у доброго хозяина привлекала, и именно это пугало бывшего инженера. Можно продолжать править серпы и чинить стены. Можно и продолжать рассказывать сказки маленьким Хашмонеям. А потом они вырастут, уйдут в большой мир, увидят Фаросский маяк, разливы Нила, ершалаимский храм и многое другое. Возвращаясь иногда в отчий дом они будут приветливо кивать доброму, старому рабу, а потом снова уходить туда, куда он уже никогда не сможет попасть. Хорошо ли это? А еще в том доме, в самом его углу, будут темные глаза в которых не отражается луна, темные волосы, которые никогда не вспыхнут медью и маленькие пальчики на ноге, которых никогда не сможешь коснуться. Наверное, он все же выпил слишком много, и мысли путались, а может быть виной этому было вовсе не вино. Но тут его размышления прервал плюхнувшийся за его стол Агенор.

– Возрадуйся инженер – Публий ни разу еще не видел его таким жизнерадостным – А ты все пьешь? В Хакре пил, в Эммауме пил, и здесь пьешь? Похоже тебе все равно где пить, лишь бы было вино.

– Ну а ты, Агенор, все рассказываешь сказки об Иудейском Молоте? Кому теперь? – Публий сказал это на иврите – Кого теперь надо напугать?

– Ого! – радостно завопил бывший эллинист – Оказывается, у нас теперь свой, еврейский, инженер.

– Не инженер – мрачно поправил его Публий – … А раб.

– Раб? – Агенор внезапно стал серьезен – Чей раб?

Какая ему разница, подумал Публий? Но разница, несомненно, была, потому что Агенор с нетерпением ждал ответа.

– Мой хозяин – Симон Хашмонай.

На лице Агенора разлилось неописуемое изумление, и он посмотрел на своего собеседника странно, очень странно. Публию даже показалось, что на него смотрят с почтением. Он мотнул головой… Я, наверное, сошел с ума, подумалось ему, или слишком много выпил. Да нет же, на два обола много не выпьешь. Так в чем же дело?

– В чем дело? – спросил он.

– Ты что, не знаешь кто такой Симон бен Маттитьяху?

– Он мой хозяин. Зачем рабу знать больше?

– Дурак! – все почтение Агенора куда-то исчезло, а может быть оно только померещилось Публию – Говорят, Симон никогда не ошибается в людях, но тут, похоже, он ошибся.

– Ну и что? Мне-то какая разница?

– Да ты хоть знаешь, как его прозвали?

– Я не спрашивал, а он не говорил.

– Его прозвище – Тасси.

– Тасси? А что это значит.

– А, да что с тобой говорить! Все равно ты еще не готов!

Агенор в огорчении махнул рукой, сбив свою кружку и расплескав вино. Расстроенный, он поднялся и, холодно кивнув Публию, направился было к двери, но, остановившись на полпути и на мгновение о чем-то задумавшись, вернулся и произнес свистящим шепотом:

– Неужели ты думаешь, что Симон бен Маттитьяху каждого берет к себе в рабы?

После этого он уже не вышел, а, скорее, выбежал из попины. Публий вспомнил как Симон сказал ему, что он, Публий, еще не готов. А теперь вот и Агенор повторяет его слова. К чему он не готов? Вопросов было слишком много, а ответов не было. Публий допил вино, но легкое, приятное опьянение больше не возвращалось.

На следующее утро у него состоялся трудный разговор с Симоном.

– Плохие новости для Иудеи – начал тот – Твой старый знакомый – Лисий снова ведет на нас огромное войско. Он не расстался с мыслью уничтожить Иудею и иудеев.

Публий пожал было плечами, его эти новости не касались. А Симон продолжал.

– Он мечтает раз и навсегда решить еврейский вопрос, уничтожив нас. Всех нас…

Всех? А что будет с маленьким Маттитьяху, сыном Симона? Он представил огромную ногу слона, падающую на малыша, зажавшего в руке деревянного слоника, сделанного из найденного, с большим трудом, кедрового дерева. Горькая волна опять подступила к горлу, но он ее отогнал усилием воли.

– Нам нужны боевые машины – Симон посмотрел на Публия – А ты можешь их построить.

Строить машины? Опять? Прикажи ему Симон возвести храм, дворец, мост, даже городские стены, и он бы безропотно согласился. Но снова собирать стрелометы? Затачивать острые наконечники, так хорошо раздирающие плоть? Конструировать катапульту или баллисту, ловко посылающую свинцовые шарики, сплющивающие шлемы так же хорошо, как и головы?

– Я не буду! – твердо сказал Публий – Ты можешь убить меня или забить плетью, но я не стану…

– Убить тебя было бы проще всего – проворчал Симон.

Странно, если бы речь шла о другом, обычном человеке, Публий бы, пожалуй, сказал, что его хозяин доволен его ответом. Но с загадочным маккавеем ни в чем нельзя было быть уверенным.

– Вечером пойдем в гости – объявил тот – Позаботься об угощении. Купи лепешек, фиников, маслин и вина.

Публий получил несколько монет и отправился на базар, стараюсь не думать ни о мерзких машинах, ни о странном поведении Симона. Под вечер, с котомками, в которых были купленная на базаре еда, они направились через весь город на противоположную окраину.

– Не хочешь спросить меня, куда мы идем? – поинтересовался Симон.

– Вряд ли во дворец к какому-нибудь богачу, иначе мы не несли бы с собой еду. Похоже мы идем к каким-то беднякам.

– Точнее, к увечным. К тем, кто сам о себе не в силах позаботиться.

В доме убогих их встретили самые разнообразные увечья: здесь были безногие, безрукие, слепые и каких только увечий здесь не было. Симон не стал раздавать еду, а передал ее управляющему – старому кособокому калеке, зато зрячему, при руках и ногах. Наконец, их миссия, казалось бы, была закончена, но маккавей медлил. Он поманил Публия в темный угол двора, где была маленькая каморка, тускло освещенная небольшим светильником в стене. Там они увидели человека, не решающегося выйти на свет. Такого ужаса Публий еще не видел в своей жизни: несчастный был изуродован так, что его с трудом можно было признать за человеческое существо. Потом, уже покинув дом увечных, самнит так и не смог толком вспомнить, что было не так в искалеченном, изуродованном теле. Милосердная память не сохранила всех подробностей, оставив лишь общее ощущение ужаса. Да еще врезались в память два жутких отверстия на месте отрезанного носа. Нет, это не была лепра, милосердно закругляющая, сглаживающая отобранное ею от тела: этого человека несомненно изувечили люди. Руки у Публия тряслись, когда он протягивал изуродованному лепешку, вот только принять ее тот так и не смог – у него не было рук.

По дороге обратно они долго молчали.

– Говори! – сказал наконец Публий.

Он не прошептал, а скорее прошипел это слово и оно прозвучало как приказ.

– Как ты знаешь, наш благородный и всемилостивейший базилевс… – начал Симон.

Слова "благородный" и "всемилостивейший" прозвучали горькой насмешкой.

– … Наследник и продолжатель дела Александра Великого – продолжил он – Вот только это дело он понимает по-своему. Поэтому он решил искоренить нашу веру и заставить иудеев приносить жертвы эллинским богам. Да ты и сам мог это видеть в Модиине, только вот там это закончилось иначе. А здесь, в Ершалаиме, он потребовал, чтобы евреи ели свинину, да еще и жертвенное мясо. Ты не представляешь, насколько многие согласились, некоторые даже с радостью. Но было и такие, что отказались. Этих, на глазах у "всемилостивейшего" предали изощренным пыткам и смерти. Ты слышал ли о старой Шломит и ее семерых сыновях? Не слышал?

– И этот человек один из тех?

– У него есть имя, его зовут Элеазар, как и моего брата. Запомни это имя. Он всего лишь отказался насильно засовывать свинину в рот тем несчастным. И вот, что с ним сделали. А базилевс смотрел…

Он помолчал и добавил:

– А теперь он опять идет на нас, и нам нужны твои машины.

Публий понимал, что от него ждут ответа, но ответа у него не было. Вместо этого он спросил: