Защитники прошлого

Сейчас мы снова сидим в гостиной и решительный разговор назревает неотвратимо, как "ячмень" на глазу. Мы пьем светлое рейнское вино

– Никогда не думал, что буду пить на брудершафт с сотрудником НКВД – говорит Эберхард.

В этот ночной час электричества нет и в свете свечей его мягкое лицо заострилось, напоминает римский слепок. Он уже не похож на ослика Иа-Иа. Мясистый прусский нос тонко очерчен, светлые глаза сверкают. Виной тому, конечно же, отблеск свечей, но сейчас он красив, этот ненавидящий нацистов эсэсовец. Кабан принял решение и попрет до конца, подобно вепрю.

– И с евреем! – усмехаюсь я.

– Не обольщайтесь, товарищ – улыбается он – В университете мы еще не были наци и позволяли себе иметь еврейских друзей. А потом…

Он явно не хочет продолжать.

– Георг, пожалуй, будет звучать слишком официально. Зовите меня Юрген. Впрочем, ты, Карстен, можешь называть меня по-венски – Шурль.

Мы согласно киваем: Арье, Карстен и Юрген. Трое против Рейха. Силы неравны, ведь нас трое против одного. Меня разбирает смех и Юрген это замечает.

– Так кто же вы на самом деле? – спрашивает он.

Он проницателен и мы не хотим ему больше врать или молча соглашаться быть агентами НКВД и УСС[10 - Управление Стратегических Служб – разведслужба США времен Второй Мировой войны, предшественник ЦРУ.]. Карстен рассказывает, а я молюсь про себя всем темпоральным богам. Только бы нам не создать временной катаклизм.

Эберхард верит сразу и безоговорочно. Наверное, его убедило Зеркало, а может быть он очень хочет поверить в будущее, потому что настоящее ему не слишком нравится.

– Так ты австриец и Рейха больше нет? А Германия....? – Юрген судорожно сглатывает слюну.

– Самая экономически мощная держава Европы – честно отвечаю я.

Интересно, почему его это не радует?

– Опять… – задумчиво произносит он – И…?

– Нет! – дружно кричим мы с Карстеном.

Это правда, он видит это и его оставляет напряжение.

– А ты, Арье? – спрашивает он.

– Я – израильтянин, это еврейская страна со столицей в Иерусалиме.

– Иерусалим!

Его лицо становится мягче, а может это опять отблески огня. Наверное он вспомнил детство, Сочельник, Рождество, орган в костеле.

– Это хорошо. Наверное вы уже отстроили свой Храм.

Я делаю неопределенный жест и многозначительно молчу. Не хочется его разочаровывать. Но нам необходимо разработать план. Неужели придется атаковать в лоб логово "оборотней[11 - Игра слов: Werwolf – волк-оборотень (нем.), Wehrwolf – вооруженный волк (нем.)]"?

– Нет, или, по крайней мере, не сразу – утверждает Карстен – Вначале нам нужно в Варшавское гетто.

Мы с Юргеном недоуменно смотрим на него. Эберхард вряд ли представляет себе что такое Варшавское гетто. Я знаю немного больше, в основном из уроков истории в школе. Мордехай Анилевич, Арье Вильнер, Януш Корчак… Сейчас они еще живы, еще не стали легендой. Хотя нет, Корчак уже погиб вместе со своими детьми.

– Раввин Зиемба – говорит Карстен – Он может нам помочь.

Я никогда не слышал это имя, впрочем и в ешиве я никогда не учился. Откуда Карстен его знает?

– "Меркава"! – заявляет он – Знаете, что это такое? Если верить Торе, то это нечто вроде виманы. А рав Мордехай самый крупный в Европе знаток Торы.

Я, наверное, плохой еврей. Танк "Меркава Мк 4" я неоднократно видел во время армейской службы, а вот про летающую колесницу из Танаха впервые услышал сейчас от австрийца. Перед моими глазами возникла карта Европы: вроде бы Варшава была нам почти по дороге. Но главным соображением было то, что у нас еще не было никакого плана нападения на "Вервольф". Любопытно, что решение ехать на Варшаву вызвало заметное облегчение на очень напряженном лице Карстена. Я это заметил, но решил подумать об этом позже.

Эберхард тоже не возражал против Варшавы. Значительно больше его беспокоило пересечение границ. В Германии, в Генерал-Губернаторстве[12 - Оккупированная Польша.] и на оккупированной Украине были совершенно разные порядки. Никто не мог попасть в Варшаву или, тем более, на Украину с обычным аусвайсом. Что касается наших доморощенных корочек, то они все равно не годились ни на что, кроме как пугать деревенских полицейских. Впрочем, сейчас они выглядели получше. Вчера днем, когда солнце ненадолго выглянуло из-за туч, Юрген сделал наши с Карстеном портреты своим огромным цейсовским фотоаппаратом на треноге. Потом он исчез на весь вечер, прихватив липовые аусвайсы. Когда Эберхард вернулся, наши напечатанные физиономии на корочках были заклеены настоящими фотографиями, на который появились аккуратно подправленные печати, а сами документы оказались умело потрепаны. Подробностей он нам не сообщил и мы предпочли не спрашивать. Зато теперь наши паспорта могли выдержать любую не слишком профессиональную проверку. Конечно, этого было недостаточно для поездки в оккупированные страны. Необходимые нам документы можно раздобыть в Аненэрбе, объяснил Юрген. Но, добавил он, нам понадобится правдоподобная легенда, сопроводительные бумаги и подпись Гиммлера под ними.

Рейхсфюрер умен и подозрителен, но у него есть слабое место: безграничная вера в эзотерические методы в науке и всевозможный оккультизм. Поэтому количество отделов Аненэрбе выросло за последние годы до пятидесяти, при соответствующем финансировании, несмотря на все растущее недовольство Фюрера. Гитлера можно было понять: хотя многочисленные экспедиции и не менее многочисленные публикации хорошо послужили делу пропаганды, никакого заметного прорыва в области вооружений не было. А ведь сейчас именно это интересовало отца нации много больше зашкаливающей пропаганды. Гиммлер чувствовал это недовольство, понимал его причину и искал решение. От большинства подразделений Аненэрбе, вроде отделов исследования методов ведовства и мощи пения старинных гимнов, решения ждать не приходилось. Таким решением должна была стать вимана, но ее еще рано было показывать Фюреру. Как выяснил Юрген, никто кроме Янике не мог ей управлять, а раскрыть тайну древних двигателей инженерам Люфтваффе пока не удавалось. Поэтому Эберхард собирался представить Карстена историком, изучающим древние артефакты, а меня – русским ученым, его коллегой и специалистом по Киевской Руси. В какой-то степени я действительно был таким специалистом, благодаря двум забросам на средневековую киевщину и личному знакомству с Владимиром Святым и Вещим Олегом. .

На следующее утро мы садились в эберхардовский "Опель-кадет" мышиного цвета. Хозяин поделился с нами своим гардеробом и на Карстене было сейчас надето демисезонное пальто хорошей шерсти и приличная шляпа со слегка обтрепанными полями. Под пальто у него был запасной костюм Юргена, лежавший слегка мешковато, но солидно. Мне досталась теплая куртка на меху, вязаный свитер, полосатые брюки и клетчатая кепка, делающая меня похожим на бандита из старых гангстерских фильмов. Брюки мне были велики, но положение спасал пояс. Карстен влез в запасные туфли Юргена, а мне достались его сапоги с отворотами. По крайней мере, пока мы шли к машине, никто не бросал на нас подозрительные взгляды. Впрочем, мы никого и не встретили. Сам Юрген был одет в серую эсэсовскую форму с витыми погонами и петлицами унтершарфюрера, которая поначалу вызывала у меня легкие рвотные позывы. Но вскоре я привык.

– Сам я человек сугубо гражданский – объяснил он – Да и в нашей организации никогда раньше не требовали ходить строем. Но сейчас война и всем сотрудникам приказано приходить на службу в форме.

Мы выехали из Плётцина по уже знакомому нам Плётцинершоссе и повернули на Потсдам. Промелькнули две деревни, похожие на Плётцин как родные сестры. Потом наш "Опель" прогрохотал по деревянному мосту через не покрытую льдом реку Хафель и снова потянулись деревни и картофельные поля с присыпанной снегом высохшей ботвой. Наконец, начался Потсдам с его трехэтажными домами имперской архитектуры и широкими проспектами. Здесь уже виднелись следы бомбежек, но город не слишком пострадал. Пока не пострадал, мысленно добавил я, но вспомнил про Потсдамскую конференцию в одном из немногих неразрушенных немецких городов и порадовался за прекрасный город. Промелькнул изящный собор с фигурами ангелов на башнях ("Николайкирхе" – пояснил Юрген) и снова потянулись улицы с голыми ветками лип. "Опель" натужно заурчал мотором проехав между двух классических колоннад и поднялся по пандусу на мост.

– Шпионский мост – сказал Карстен.

– Почему? – удивился Эберхард.

Мы промолчали. Рассказывать ему про ГДР, Западный Берлин и Берлинскую стену не стоило. По прямому как стрела шоссе наша машина миновала мост через заросшую протоку, пересекла железнодорожный переезд и выскочила на скоростное шоссе. Это был знаменитый немецкий автобан – прообраз скоростных дорог нашего времени. Здесь была бетонка и шины "Опеля" скользили по ней почти беззвучно. Вскоре мы соскочили с автобана и начали колесить по аллеям. Наверное, здесь очень приятно летом, полно зелени и хорошо дышится. Но теперь над нами нависали мрачные голые ветви огромных не то кленов, не то тополей и от этого берлинские улицы производили на меня не самое приятное впечатление. А может быть виной этому была война и опасная, враждебная страна вокруг. Наконец, указатель на углу сообщил "Пёклерштрассе" и мы медленно поползли вдоль массивных особняков. Немного не доезжая до светлого здания с огромным полукруглым эркером, Юрген приткнул свой "Опель" к тротуару.

– Вот оно, здание нашей администрации – сказал он, показав на особняк и добавил – Но сейчас мы туда не пойдем. Долгое пребывание в Аненэрбе опасно: вас могут разоблачить. Поэтому мы будем ожидать Гиммлера здесь. По моим сведениям его приезд ожидается сегодня.

– Это же Вилла Вурмбах. Нам ее показывали на экскурсии. Здесь живет президент ФРГ! – удивленно произнес Карстен на иврите, и тут-же поправился – Точнее, будет жить.

Сказав эти слова, он в задумчивости наклонил голову, как будто прислушиваясь к самому себе. Это был его первый заброс вниз и Карстен, хоть и был историком, еще не привык к темпоральной семантике, когда понятия "раньше" и "позже" несут двоякий смысл. Ожидание затянулось и я даже задремал в машине посреди Берлина совсем как Штирлиц в последней серии "Семнадцати мгновений весны". Разбудил меня Карстен тычком в бок. Я взглянул в окно и не поверил своим глазам: в ворота Виллы Вурмбах заезжал хорошо знакомый мне "Майбах", только в отличие от антикварного автомобиля толстяка Рои, он был иссиня-черного цвета с блестящими, хромированными обводами.

– Машина рейхсфюрера – прошептал Юрген – Ну, с богом!

Он перекрестился, дотронулся пальцами до губ, виновато посмотрел на нас и полез из машины. На негнущихся ногах я последовал за немцем и австрийцем.

Вилла Аненэрбе меньше всего была похоже на "логово". Да что там, здесь было очень мило и даже зимой среди голых ивовых веток то здесь, то там зеленели высокие сосны. Мы прошли мимо пустого "Майбаха", вошли в никем не охраняемый подъезд и поднялись по лестнице на верхний этаж. Здесь уже была охрана, а может и вахтеры, в виде предельно вежливых пожилых эсэсовцев в черных мундирах и при галстуках. Юрген забрал наши паспорта, продемонстрировал вахтерам свое удостоверение и прошел в коридор, жестом велев нам подождать на мягком диване у окна. Ждать пришлось долго и один из вахтеров уже подходил к Карстену с вопросами, но удовлетворился его ответом, который я, разумеется, не понял. Наконец в конце длинного коридора показались люди.

Впереди, на два шага опережая пару спортивного вида охранников в черном, шествовал сам Гиммлер. Рейхсфюрер выглядел не слишком эффектно, хотя его серый френч с петлицами рейхсфюрера и большими накладными карманами, сверкающие ваксой сапоги и галстук смотрелись солидно. Более всего, в своих круглых очках он был похож на школьного учителя по не самому важному предмету: истории или географии. А еще он походил на типичного колхозного агронома, каким он собственно и был в самом начале своей карьеры, правда не в колхозе. Все же я недаром просиживал штаны в Сети перед этой заброской и кое-что успел узнать про главного эсэсовца. За его охраной шел Эберхард, неподвижно смотря прямо перед собой. Мы вскочили и Карстен попытался вытянуться и изобразить нацистское приветствие, но Гиммлер только устало махнул рукой. Я же попросту снял кепку и поклонился низко, но не подобострастно.

Разговор, в котором участвовали рейхсфюрер, Юрген и Карстен, шел по-немецки и я, разумеется, не понял ни слова. Судя по эмоциям, все было предсказуемо: Эберхард в чем-то увлеченно убеждал Гиммлера и лицо того постепенно из брюзгливо-скептического превращалось в снисходительно-согласное. Карстен не лез на рожон и лишь уверенно и с достоинством отвечал на вопросы. Разобравшись с липовым герром Кауфманом, Гиммлер повернулся ко мне. Английского рейхсфюрер не знал и разговор происходил через Юргена.

– Почему по-английски? – глубокомысленно спросил рейхсфюрер – Почему не по-русски?

– Я не говорю по-русски, партайгеноссе – хмуро заметил Юрген.

Ну, это-то я понял и без перевода.

– А откуда он знает английской? – не унимался рейхсфюрер – Ты откуда английский знаешь, а? Может ты шпион и работаешь на британских империалистов?

Юрген, не долго думая, перевел.