Малыш от генерального

– Не смей ко мне прикасаться!

Возможно, показалось, но эти слова она произнесла со всхлипом, словно вот-вот готова была зарыдать.

– Аглая, подожди!

Как слепой котенок, я принялся махать в темноте руками, пытаясь вновь достать ее. Но всего за миг Аглая отшатнулась от меня до стенки.

– Не трогай! – прорычала уже со злостью.

– Ты можешь объяснить, что случилось?

Не глядя, я хлопнул по кнопке ночника и прыжком слетел с матраса. Пока кое-кто не сбежал, нужно было выяснить, что здесь произошло.

План был хорош, но, не позволив приблизиться к себе и на полметра, Аглая выставила вперед руки.

– Не надо… Пожалуйста, – она тяжело сглотнула. – Это я виновата. Я неправильно поняла. Ты стонал. Очень громко. Болезненно. Я подумала, что тебе плохо. Зашла сюда, а ты…

Словно из нее вытянули все силы, руки моей мышки плетьми повисли вдоль тела, голова опустилась, и лишь пальцы, как у настоящего бойца, сжались в кулаки.

– А я затянул тебя в кровать… – фразу я завершил за нее сам. Голову над этим ломать не пришлось. Пальцы еще помнили прикосновение к нежной коже. Кое-что другое, в пижамных штанах, тоже помнило. Довольно болезненно.

– Идиотка. Зачем я вообще согласилась жить с тобой под одной крышей?!

Аглая, казалось, даже ниже стала. Совсем девочка. В короткой ночной сорочке, обычной, без кружев и бантиков. Со спутанными волосами. Босая… От одного только ее вида хотелось врезать себе по лицу. Хорошенько, чтобы отлетел от нее подальше и не смел прикасаться.

Жаль, ударить так не получилось бы при всем желании.

– Прости.

Преграды между нами больше не было. Я качнулся вперед. Быстрым поцелуем коснулся лба, горячего, как в лихорадке.

– Не нужно… – Словно сделал больно, Аглая отвернулась.

– Прости меня. – Взяв за подбородок, повернул ее снова лицом к себе. – Это был сон. Просто сон. Иногда мне снится… всякое. Надо было оттолкнуть или ударить посильнее. Без жалости.

Мой взгляд против воли спустился к ее зацелованным подпухшим губам. Затем скользнул ниже – к шее, на которой уже виднелось красное пятно, к краю ночной сорочки, за которой часто поднималась упругая грудь.

Кончиками пальцев прошелся по руке. Едва касаясь, чувствуя дрожь.

Не дрожат так от страха или злости. Ту дрожь я знал. Ее невозможно спутать ни с чем, как невозможно и забыть. Дрожь Аглаи была совсем другой.

Мою мышку колотило не от ужаса или ярости. Она тряслась от желания! Такого же, с каким я боролся постоянно. Такого, из-за которого она позволила оставить на себе засос, не оттолкнула и не ударила.

Среди нас двоих был идиот, но точно не эта сладкая девочка.

– Пожалуйста, прости.

От открытия меня обдало таким жаром, что во рту все пересохло. Упрямая мышка, которой я так бредил, пришла сама. Захотела спасти. Поддалась…

Мысли о сне отошли куда-то далеко, на самую границу сознания. Не было здесь больше никаких призраков прошлого. В голове и перед глазами осталась одна она, девочка моя испуганная.

Ну как можно было её отпустить? Как позволить сбежать опять?

Я не мог. Ничего из того, что просила, не мог.

Вместо того чтобы дать свободу, перехватил узкие запястья. Распял собственным телом на стене. Дорожкой поцелуев спустился по лицу от виска к губам и, словно загибающийся от жажды, припал к сладкому рту.

Ничего в этом не было похожего на поцелуи с другими. Одержимость, от которой внутри все рвалось на клочки. Потребность вместо удовольствия.

Я даже сказать ничего не мог кроме дурацкого «прости». Лишь целовать. Насильно, жадно. Пить ее как лекарство. Со стонами, солеными каплями на щеках. Долго. Мучительно. До одури…

…до звонкой и болезненной, как ожог, пощечины.

– Пусти меня! Не прикасайся! – Аглая вырвалась.

Со всей силы кулаками замолотила по моей груди.

– Хватит! Не знаю, кто тебе снился, но возвращайся к ней. Закрывай глаза, и вперед! Без меня, – прокричала так громко, как кричала лишь в офисе.

– Аглая, прошу, успокойся.

Я попытался снова перехватить ее, сдержать. Но куда там! Девочка сражалась за себя без жалости. Как сам учил минуту назад.

– Я спокойна. Я очень спокойна. – Она подбежала к двери. Открыла её. И уже за порогом произнесла: – А утром соберу чемоданы и съеду туда, где будет совсем спокойно.

После этих слов, словно финальная точка в разговоре, громко хлопнула дверь. Из коридора не донеслось ни звука. А спустя несколько минут я услышал, как с причитаниями и проклятиями поворачивается ключ в замке соседней двери.

Никогда Аглая раньше не запиралась на замок. Даже после нашего первого поцелуя в коридоре, когда только привел в свой дом. Не было между нами преград, не звучали в этой квартире крики. Но я уже знал заранее, что дальше молчать и прятаться не сможет никто.

* * *

Фраза «Утро добрым не бывает» сегодня была не про меня. Впервые за пять лет после сна о Насте меня не выкручивало мясом наружу и не хотелось послать весь мир к черту. Скорее, все происходило наоборот. От вида хмурого сонного лица помощницы уголки губ сами растягивались в стороны. А её жуткий брючный костюм так и пророчил жаркие сборы на работу.

Как Аглая и обещала, чемодан с вещами перекочевал из гостевой спальни в коридор. Будто памятник, он простоял там до самого нашего отъезда. Пережил два урагана со сменой гардероба. Получил удар в бок во время последней битвы против балахонистого платья. И, как раненый солдат, был эвакуирован с поля боя назад в гостевую спальню.

Эвакуацией я занимался лично. Под громкие, как выстрелы, вопли: «Я здесь не останусь!», «Ты не имеешь права!» и «Отдай мои вещи!».

Орала Аглая от души. Звонко, яростно, страстно. Одно из моих пророчеств начало сбываться быстрее, чем мог мечтать. Сердце радовалось такой скорости.

Ради второго пророчества совсем несложно было объяснить одной упертой особе, что никто никуда не съедет, но, если невмоготу, начальство готово пожертвовать своим комфортом и временно поночевать в офисе.

Лгать мышке мне было не впервой. Совесть по этому поводу не мучила. И изводило лишь одно – что нельзя прямо сейчас сгрести ее в охапку, унести в спальню и заставить кричать совсем другие слова.

Глава 16

Сладкая ярость

Аглая