Падает снег

– Так что тебе мешает? Только мои волчьи глаза?

Я вздрогнула. Как точно он сейчас одним словом назвал всю ту опасность, что исходила от него через взгляд… Как я сама не додумалась?

– Много что. Возраст. Социальный статус. Необычность этих, кхм, отношений. Мое не совсем ушедшее прошлое.

– Какое бы ни было прошлое – это прошлое. И если у тебя было нечто подобное, но кончилось плохо, то я прекрасно понимаю твою боязнь снова быть брошенной.

Я смотрела почти с ненавистью. Умоляла его – не надо…

– Понимаю, что говорить сейчас об этом тебе хочется меньше всего. Поэтому не стану продолжать.

– Спасибо.

– Придет время, и мы всем друг с другом поделимся.

Едва договорив, Андреев жестко схватил меня за ногу, озлобившись лицом до такой степени, что напугал меня, и протащил по дивану с полметра. Я завизжала, впиваясь ногтями в обивку. На секунду мне показалось, что еще миг – и он откажется от сублимации. И я откажусь за ним следом, естественно.

– Шоковая терапия, – пояснил Андреев, вновь усаживаясь на стул и сжимая мою ступню. Я с трудом расслабилась и перевернулась на живот. Вот уж действительно самый непредсказуемый мужчина, которого я когда-либо знала. С ним как на американских горках. Но ведь действительно помогает отвлечься.

– Максим, – позвала я через время, когда он уже поднялся к икрам.

– Да-а? – довольным тоном откликнулся Андреев и, нежно сжав щиколотку, замер.

– Я не хочу рядом с тобой никогда вспоминать прошлое.

– Договорились, – еще мягче ответил он.

– И еще я хотела сказать… – я перевернулась, чувствуя, что перехожу последний барьер на пути к неизвестному.

– Да?

– Я очень хочу трогать тебя.

– Я тебе этого никогда не запрещал.

Я на коленях подползла к краю дивана и застыла перед ним. Было тяжело и стыдно осуществить первое прикосновение. Поэтому начать я решила с волос.

Андреев выжидающе глядел на меня, и искра удивления мелькнула в его взгляде, когда я впилась пальцами в его волнистые темные пряди у корней – обеими руками с двух сторон на висках. Затем, представляя, что передо мной манекен, я так же обеими руками повела вниз по крепкой шее и успела почувствовать, как бьется жилка с левой стороны. Андреев смотрел мне в лицо, а я следила за своими руками, которые уже разошлись вдоль плеч, смуглых и совершенно правильных. Дальше – ключицы, легко нащупываемые, ямка солнечного сплетения, талия, чуть заметный живот, уходящий в тазовые выступающие кости, дорожка волос, пупок… Мой палец замер вместе с сердцем. Дыхание остановилось.

Долю секунды Андреев не двигался, а затем как сумасшедший схватил мою руку, грубо сжал, потянул на себя с явным желанием вырвать ее из сустава, прижался к ней носом и губами в районе запястья и повел ими вверх от кисти к локтю, к плечу, к шее, к щеке, внюхиваясь в кожу, оставляя такой ощутимый, но невидимый след от губ и вызывая мурашки страха. Без предупреждения он провел губами по моему плотно сжатому от ужаса рту и где-то у его края остановился, будто пришел в себя. Но не отпрянул. Так и прижимался к моему лицу. Я расслабила свои губы, чувствуя головокружение. К черту сублимацию! – орало в экстазе тело, требующее продолжения в самых жестких его вариантах. Нос Андреева выдохнул горячий воздух, губы приоткрылись едва-едва. Скорее всего, он и целовать меня не хотел, только на вкус попробовать – с него станется, право слово. Но этого я так и не узнала, потому что, от напряжения ли, от страха ли, от горячки ли, а то и от всего сразу, я впервые в жизни потеряла сознание.

XI. Жалость

Полноценно очнулась я только ночью. Обнаружила себя в постели, на боку, под ярким, почти слепящим прожектором полной синей луны из незашторенного окна. Почему-то не могла двинуться с места, и пока пыталась осознать, что я и где я, вспомнила, как вышла из обморока, как кто-то нес меня на руках, укладывал, вроде даже переодевал… и я с этим человеком о чем-то разговаривала, смутно и тихо, противостояла ему. Все как из прошлой жизни.

Вдохнуть – тяжело, и немного мутит, словно чем-то опоили. Но я же прекрасно помню, что ничего не ела и не пила с тех пор, как… что? Ах, да. Я поняла, где я, мгновенно, словно обухом по голове ударили. В тот же миг стало очевидно, почему тяжело наполнить легкие воздухом и почти невозможно двинуться. На мне рука.

– Скажи мне, – раздалось в тишине и разошлось по всей комнате, сине-голубой от яркого света луны, и я вздрогнула от всепоглощающего звука этого голоса, – это случилось от страха?

Рука Андреева была не очень-то и тяжелой, но сильной, и сковывала с профессиональностью удава, овивая мне талию. Неужто мы так и спали всю ночь? Надо же. И я не ощутила, и он не постеснялся.

– Нет, – ответила я, припоминая. – Волнение и перевозбуждение. Как ты понял, что я проснулась?

– Темп дыхания и глубина вдохов изменились.

– Ты… не спал?

– Я не смог бы уснуть, не получив ответа на свой вопрос.

Я вспомнила, о чем мы говорили, когда я в первый раз пришла в себя. Кажется, я молола такую чепуху… Стыдно.

– Тебе так важно было знать, почему?

– Да. Если от страха, то ничего хорошего это бы не значило.

Уточнять я не стала. Лишь еще раз убедилась, как многое скрывает этот человек под своим забралом. Поначалу я радовалась, что только со мной он настоящий. Сейчас я понимаю – тогда он был не до конца настоящим. Истинная его сущность открывается мне только с этого вечера. И она пугает.

Насколько смешно теперь вспоминать то, о чем я говорила с Таней на его счет. Использовать этого мужчину в своих целях, давать надежду, влюблять в себя… Такое попросту невозможно. Он сам себе хозяин, у него все под контролем. Да и как можно пытаться использовать в своих целях мужчину, которого продолжаешь в глубине души бояться?

Знала бы Таня, насколько она тогда была не права. Андреев никогда бы не допустил к себе пренебрежительного отношения. Не такой он человек, чтобы идти на поводу у женщины или под каблуком находиться по собственной воле.

– Зачем ты нюхал меня?

– Мне этого захотелось, – объяснил Андреев, дыша мне в шею.

– Только этого?

– Только этого. Если ты подумала, что я вот-вот тебя изнасилую, то ты не права. Ничего подобного я не планировал.

А я, идиотка, уж было понадеялась.

– Ты не мог бы чуть слабее сжимать меня? Я почти не могу дышать.

– Разве сильно? – искренне удивился он.

– Очень. Чувствую себя резиновой игрушкой в руках излишне любопытного ребенка. Как будто я только и создана для того, чтобы развлекать его, когда ему вздумается, и постоянно находиться в страхе быть деформированной.

– На счет развлекать – отчасти, – честно ответил Андреев, погладив меня по животу и, наконец, разжимая руку-удава. – А на счет страха – только от тебя зависит, как себя со мной вести и бояться ли.

– А как не бояться? Ты можешь сделать со мной, что захочешь.

– Тем не менее, ты почему-то находишься здесь и позволяешь мне все, что я делаю.

Я поняла, что он прав. Да, я здесь. Почему-то. Да, позволяю. Почему-то. Так что же я, в таком случае, возмущаюсь? Кто заставлял меня приходить сюда? Не одно лишь любопытство. Не один лишь страх.

– Выходит, ты сама этого хочешь. Не хотела бы – не приняла бы мое предложение.

– Ты прав. Я увлеклась тобою, – признала я единственную причину, объяснявшую мое поведение.