Сахар со стеклом

Я посмотрел на стерву в упор, начиная понимать, откуда ноги растут. Всем было чётко сказано: на второй этаж ни ногой. И Арсений не такой уж дебил, чтобы после пары-тройки стаканов забыть об этом.

Ирка изменилась в лице. Крылья её аккуратного носа начали раздуваться, а в глазах появился страх. Она отступила на шаг, а ко мне вернулись чувства. И первое – бешенство. Девка поняла это и сжалась в комок.

Я дёрнулся в её сторону, но дальше ей отступать некуда, и Ирина упёрлась спиной в стену, ошалело глядя на меня. Но тут встрял Должанов.

– Ируся, ты тоже давай на выход. Лексу пора баиньки. Могу отвезти, если что.

Ряполова благодарно кивнула Роме и проскользнула в сторону. Хрен с ней, потом разберусь.

Я набросил куртку и вышел на улицу. Мороз трещал, но холода сейчас я не чувствовал. В груди горела злость, плавила внутренности, но самое интересное, что я не мог понять, на кого злюсь сильнее всего: на Ирку, бестолочь, дебила Арсения или на самого себя. Коктейль эмоций снова душил, и даже морозный воздух не спасал.

Сел прямо на ступени, рискуя отморозить зад, и закурил. Я даже не стал оборачиваться на нестройный топот ног и прощальные окрики, продолжая следить за огоньком. Он подкрадывался к пальцам с каждым дуновением ветра, сжирая тонкую бумагу, превращая её в пепел. Подминал под себя, порабощая. Но скоро она закончится, и тогда и огонёк перегорит. Вот же как всё это дерьмо устроено.

За воротами слышны были звуки шин, приминающие свежий снег. Народ загружался в такси. Айривидерчи, ребята, было весело.

Макс сел рядом.

– Сколько раз собирался бросить, – тоже посмотрел а огонёк. – После каждой репетиции, когда ноги не идут, обещаю.

– Так что мешает?

– Фиг знает, – Ларинцев пожал плечами, раздувая сизый дым от моей сигареты. – Тебя тренер тоже не хвалит, вроде как.

– Угу. Дыхалки никакой на тренировках. Этот яд точно надо бросать.

И снова молчание. С Максом это делать ненапряжно. Но и он может испортить момент.

– Лёха, что происходит?

– А что происходит?

– Ты же меня понял.

Я замолчал в ответ. Мне нечего ему было ответить, потому что я и сам не знал, что происходит.

– Ты выпорол девчонку ремнём.

Капитан Очевидность, мать его.

– Заработала. Я же сказал сидеть в комнате и не высовываться. Что непонятного?

Макс посмотрел так, будто увидел меня впервые. И к чему этот цирк? Можно подумать, сам ангел.

– Лекс, ты с катушек слетаешь из-за неё. А ещё эти ваши движухи с Демьяном. Их пора прекращать.

Хотелось нагрубить другу, но я понимал, что он прав. Я действительно слетаю с катушек, когда вижу типа невинное лицо и эти глазищи.

– Просто она бесит меня.

– Чем?

– А ты сам не понимаешь? – я развернулся к Ларинцеву. – Разве не видишь, что она и её мамаша – те ещё охотницы. Какого хрена эта девка припёрлась в мой дом? Хотела сладкой жизни, пусть получает!

Макс хмыкнул.

– Ты гонишь. Не знаю на счёт её матери, но Ледышка не похожа на охотницу. Разве ты не видишь, что она тебя как огня боится? Ещё и в лицее её гнобят с твоего позволения.

– Правильно делает, что боится.

Я нахмурился, вспомнив испуганные глаза. С самого первого момента встречи она смотрит на меня так, словно я её сожрать готов.

– Короче, Лекс, кончай чудить. Малышке и так уже досталось. Не надо обижать сестрёнку.

– Она мне не сестра! – почти прорычал в ответ.

– Окей. Тем более нужно позаботиться о лапочке, – Макс пошло подмигнул. Дебил. – Она сладенькая, как зефирка.

Фу. Вечно он со своими карамельными глупостями.

– Ты бабам в уши свои зефирки заливай, придурок, – я легко толкнул друга в плечо.

Мы подняли с крыльца озябшие задницы. С таким шутить нельзя – недолго и проблем с причиндалами заработать. Мне полегчало. Отлегла та жуткая мгла, что душила, стоило увидеть этого урода, тискающего бестолочь. И я надеюсь уснуть побыстрее, чтобы начинающий ворочаться в груди неприятный клубок, не стал рождать тупые мысли. Я не сожалею. Она сама виновата. Точка.

Максим застегнул куртку и натянул капюшон.

– Я поехал, Лёха, а ты давай тоже спать иди. И к Ледышке не лезь, ей ещё надо в себя прийти.

Я закрыл ворота за Ларинцевым, и поспешил внутрь – скорее согреться. Начинал бить озноб. В гостиной срач и разруха, поэтому я оставил заказ в клиннинговую компанию, приглашая их на завтра, а потом поднялся на второй этаж.

Возле двери бестолочи зачем-то задержался, прислушиваясь. Тихо. Спит, наверное, или ревёт в подушку. Дура.

Я уже почти уснул, когда пришло сообщение от Демьяна. Завтра аукцион. Вот и отлично.

Глава 24

Яна

Весь следующий день я просидела в своей комнате. А точнее пролежала. Нет, ничего у меня не болело, если иметь ввиду физически. Болела моя уязвлённая гордость. Это не первая стычка с Шевцовым, но более унизительной ситуации ещё не случалось. Он перегнул меня через колено и выпорол. Выпорол!

Я перевернулась на другой бок и уткнулась носом в подушку. Даже есть не хотелось. В свежести оставшегося бутерброда я была не уверена, а вот фрукты и сухарики можно было съесть, но аппетит напрочь отсутствовал.

Утром я слышала шум за окном – подъезжала какая-то машина. Это не мама, а остальное мне было неинтересно. Я даже с Алёной так и не связалась, только написала, что всё нормально и ложусь спать. Но уснуть с вечера у меня так просто не вышло. Когда гости Шевцова укатили, я затаилась. Если честно, боялась, что он опять вернётся. А кто бы ему помешал? Мы в доме оставались вдвоём. Максим уехал последним – я видела в окно. Ему я очень благодарна, но не следует забывать, что Ларинцев – друг Алексея, а не мой. Вспомнить только его отношение ко мне в лицее. Он, конечно, не вёл себя по-скотски, как Должанов, но и никогда не препятствовал такому.

Почему Шевцов так вёл себя со мной, я не понимала. Но, думаю, дело тут даже не во мне. Он со всеми такой: жестокий, эгоистичный, властный. И никогда этого не скрывал, не прятался за масками. Так почему же я каждый раз надеюсь, что что-то изменится? Не перестанет ненавидеть и презирать, но хотя бы перестанет замечать, оставит в покое. Как мне бороться с этим? С этой трясиной, затягивающей меня всё глубже. Может, стоит решиться и рассказать всё матери? А если станет совсем плохо, то попросить отправить меня обратно к тёте? Хотя, всё и так хуже некуда. А тётя… У неё, наконец, стала появляться своя собственная жизнь, было бы эгоистично из-за своих проблем снова обременять её.

Телефон вдруг ожил, завибрировав. Звонок шёл через мессенджер. Мама.

– Привет, ягодка, – прозвенел радостью голос матери, – чем занята?