Бойся мяу

Только ощущение. В те секунды его наполняло ощущение, без слов. Они появились позже и зажили идеей: бабушкин дом – это дом у самого края земли, у солнечного царства.

Но, конечно, все было не так.

Они сошли с дороги, и скоро на их кроссовках не осталось ни единой частички пыли – все смахнула дикая, густая трава. И по зеленому они зашагали мимо озера к вытягивающимся по струнке осинам. Но охраняли они не границу миров, а всего лишь коллективный сад.

Забор, его огораживающий, Женек разглядел еще в прошлом году, когда добрался-таки, собирая выкопанную картошку, до дальнего края поля. Он чернел ромбиками сетки за стволами осин, а позади него раскинули ветви единым навесом деревья. И неясно было, есть ли там, дальше за ними, что-либо или нет.

Есть. Как бы зрение не подводило, спускаясь по покатому склону, Женя видел, что кончался сад, а земля и после него уходила холмами и оврагами к горизонту. И даже реалист в нем, познающий мир и игравший в школе с глобусом, не стал злорадствовать над утраченным сказочным ощущением, шепотом звучавшим как «дом на краю земли».

Коля тем временем с жаром рассказывал, как целовался с девчонкой всего месяц назад. Случилось это на военных играх «Зарница» под Комсомольском, куда его отправили от школы.

– Она играла роль утопленницы, а мне, ясно, ее спасать, типа первую помощь оказывать. Лежит, глаза закрыла и улыбается. Симпатичная, просто бомба! – Лицо его раскраснелось, веснушки забронзовели, он шел вполоборота и мотал головой, проверяя, чтобы слушали все. – Только я ей нос зажал, она, хоп, сразу рот открыла и ждет. Я воздуха набрал, склонился к ней, значит, и всё – обхватил губами рот, – тут Колька сделал паузу, натянув довольную улыбку. – Не успел выдохнуть, хотя нет – выдыхать не надо было… Короче, она как губами впилась, засасывает просто. Я, естественно, не дурак, делаю вид, что все четко, по плану, типа два вдоха, как полагается. Сам тоже… к ее губам прилип, а дальше она, в натуре, сует мне язык в рот…

Дальше Коля сорвался на звонкий смех. Митька забыл про компас и улыбался, удивленно уставившись:

– И за грудь тоже это… массаж делал?

– Нет, это на манекене, – отмахнулся Коля, как отчего-то глупого. – Зато весь день потом с ней целовался. Уже нормально.

– А кто она?

– Не знаю, девчонка какая-то из деревни в соседнем районе, Кристиной звали.

Следуя за ними не спеша, Женя пригнулся, дернул травинку, ее колосок выскользнул из стебелька, и он засунул его сочный, мягкий кончик в рот. Стал жевать. Самому ему похвастаться было нечем. Посмотрел на молчаливого вдруг братика. Саша увлеченно следил за кузнечиками, сбегавшими от каждого его шага. Казалось, они выпрыгивали выше его головы, и он кивал им в ответ.

– Мы хотели сперва до этих великанов со своего участка добраться, – поделился Женек, когда Колька смолк.

– Курс – северо-восток, – объявил Митя. Осины и коллективный сад приближались.

– Но на пути оказался очень крутой овраг, – продолжил Женя, кончик стебелька он уже перетер зубами, но колосок пока не выплевывал, – Слишком крутой, почти обрыв. Но…

– Что за великаны? – перебил Коля. Его рыжие брови нахмурились, а веснушки недоверчиво сжались плотнее.

– Вона, – Сашка указал на вытягивающиеся с каждым пройденным метром деревья.

Все взглянули туда. Спуск как раз закончился, и смотрели они, приподняв головы, со дна небольшой ложбины. А осины, наоборот, стояли строем богатырей на вершине ожидавшего их склона. И в момент молчаливого созерцания до них долетел их гулкий шелест. Совсем не воинственный и все же могучий.

– Реально… гиганты, – согласился Колька. И брови в этот раз подскочили на лоб.

– Еще и древние, похоже, – отозвался Митя.

А Женя догадался – вот так они и живут здесь: сколько лет, а раньше не замечали.

– У нас тоже там, за огородом, овраг, – заговорил старательно живо Коля, будто смахивая наваждение. – Ага, точно – узкий, глубокий, но я и слезал, и скарабскивался обратно. И ничего.

Тут он рванул по склону.

Пока Митя прятал компас в карман, вторым побежал вверх Саша. Женек, выплюнув травинку, атаковал склон следом за Митей. Он не раз представлял, как пересечет эту придуманную заветной границу известного ему мира, и всегда делал это в одиночестве. Но вот – с ним мальчишки, для которых это просто стоящие в ряд деревья, так они еще и оказаться там думают первыми.

На согнутых ногах, коротких, но привычных к бегу, Женька бежал под горку. Не поднимал головы. Хватался за траву, когда кроссовки проскальзывали. Но скорости не сбавлял. Миновал Сашу, перешедшего на шаг и звучно дышащего. И снова Женек позабыл, что братику и во дворе-то бегать особо не давали. Но не остановился.

Догнал Митю. Тот покосился на него, улыбнулся. Но ответной улыбки – ох, как не хотелось Жене улыбаться – не дождался и, конечно, принял это как вызов. Пригнулся, заработал ногами. Секунды три – четыре они взбирались вместе, а затем он то ли оступился, то ли запутался в густой траве и упал. Скрылся в ней, такой щупленький, одни уши торчали. Тут-то Женек смешинку выдохнул и, обливаясь потом, бросился дальше.

Осины уже нависли над ним, укрывая колыханием тысячи пальчиков длинных-длинных рук. И шелест их смешивался с его кашляющим дыханием и шорохом травы под ногами. Что-то кричали Митька и Сашка, но голоса их долетали, словно со дна ущелья. Оставались последние метры. Коле – последние шаги. Он шагнул раз, шагнул два, три – и склон закончился. Со сковывающей болью в ногах, в промокшей футболке и с потяжелевшим десятикратно рюкзаком за спиной Женек еще долгие десять секунд поднимался, едва не припадая к земле.

– Второй! Ха-ха, – рассмеялся Коля, когда он выпрямился рядом.

Женя не рухнул без сил, не согнулся, упершись в колени, не остановился. Сжав кулаки, пробежал мимо. И финишировал только у осины.

Прижался к ней, отдышался, посвистывая. Пот стекал по лицу, его солоноватый вкус ощущался на языке. Он смахнул капли. Затем, не отпуская дерева, пошел вокруг. Пальцы заскользили – кожа по коже. И древесная оказалась удивительно теплой. Сухой, шероховатой, с щекочущими бороздками и царапающими шишечками, но теплой. Солнце, догадался Женя, и что-то еще. Это не дерево стен и не дерево дров, это дерево само в себе дерево.

Он шел, задрав голову. Борозды и гребни, извиваясь и ломаясь, ползли вверх и терялись, выглаживались. И дальше тянулся ввысь уже гладкий, монолитный столп, и его бесконечность терялась наконец в размашистом всех оттенков зеленого навесе.

Женек сделал один шаг, второй, на третий у него закружилась голова. То ли от бессилия, то ли от вращения. А может, от высоты. Занеся ногу для следующего шага, ощутил вдруг, как земля уходит из-под него. Нет, наоборот – как ноги отрываются от земли. И что не земля это больше. Земля там, в далекой зелени крон. А он падает в нее с огромной высоты. Летит вниз головой в переливающийся, шелестящий океан. Женя крепче ухватился за бороздки и трещинки и довел шаг до конца. Встал обеими ногами, ощущение ослабло. Шагнул еще. Пять, шесть. И завершил круг.

Земля, твердая и надежная, вернулась, равновесие закрепилось. Он скинул рюкзак. Посмотрел в одну сторону – осины-близняшки четким строем уходили в бесконечность, как до этого тело великана. Посмотрел в другую – Коля с Митей разглядывали компас, вращая его туда-сюда, видимо, проверяли, не разбился ли при падении, Сашка чесался и искал глазами брата. Женек уже было позвал его, как услышал за спиной:

– Это что у вас соревнование такое – кто первый забежит наверх?

Обернулся – увидел девочку. В первый миг подумал, что Катька. Незнакомка была примерно того же роста, то есть выше его на полголовы, и волосы похоже каштановые, только заметно кудрявей. Конечно, она улыбалась. Женька знал это, еще не обернувшись полностью. Ответить, правда, не ответил. Лишь пожал плечами. Покосился на ребят. Те подошли к краю крутого склона, идущего вдоль осин, и глазели на свои дома с непривычного ракурса.

– А я бегать не люблю, – очень просто поделилась девчушка. – Мне нравится кататься на велосипеде. – И кивнула дважды. Кудряшки ее запружинили.

Вдруг ожили ее ноги в джинсовых бриджах, в один прыжок она встала в шеренгу осин. И, вытянув шею, тоже глянула на мальчишек. На ее правом глазу была повязка – как у пирата, только белая и с цветастой вышивкой. Перешагнув через стеснение, Женя присмотрелся к ней – узор походил на радужный глаз, только зрачок был черным и по-кошачьи узким. Белая ткань повязки практически сливалась со светлой кожей, и казалось, что рисунок будто красочная заплатка на тряпичной кукле. А кукольно милое в ней, действительно, что-то ощущалось. Может, носик, усыпанный скромными веснушками. Может, рубашечка в бело-розовую клетку.

– А какой у тебя? – заговорил наконец Женек.

– А? Что? – она отвлеклась от ребят.

– Какой велик? То есть, ну…

– У меня? – обрадовалась она. – Синий с серебристыми крыльями и рулем. А еще со звоночком. Как я люблю им тренькать!

– Нет, какая… это, как ее? – Женя забыл нужное слово. – Как он называется?

«Марка!» – вспомнил в следующую секунду, но девчонка, расплывшись в улыбке, выпалила:

– Я зову его – Везунчик. Правда, здорово?

Он хотел пожать плечами, как вдруг уловил скрытый смысл: везунчик – тот, кто везет. И это показалось ему действительно прикольным, он рассмеялся:

– Ага, классно.

– Ему уже три года, а падала я всего-то два раза.

Женька стрельнул взглядом на ее повязку. Девчушка заметила и помотала головой:

– Нет, это глаз, там ничего, все нормально. А падала я вообще – ни царапины, ни синяка. Один раз в траву, второй раз на папу, – она захихикала, – говорю же – Везунчик.