Бойся мяу

Но только он перевел взгляд на Женю, как он подскочил к нему и ткнул пальцем в глаз. Точнее, туда, где должен быть глаз. Старик взревел с новой силой. Отпустил и запястье, и клюку, руки его метнулись к глазу. На миг Женю передернуло – он словно пробил пальцем мерзкое гнилое яблоко, – но тут же сорвался с места и бросился прочь. И от Горбуна, и от тени.

Шарахаясь от деревьев, ныряя между ними, он бежал. Не оглядывался, даже когда стало тихо. Вылетел к забору, перемахнул через сетку, кинулся за спины осин и лишь на краю оврага замер. Хотя крутой склон не остановил бы. Лучше скатиться вниз кувырком, чем оказаться в плену Горбуна.

Наконец Женя обернулся. Позади, за забором, за яблонями, никого не было. Огляделся, куда же он выскочил. За оврагом узнал их картофельное поле и бабушкин дом у дальнего края. До боли захотелось сейчас же броситься в овраг, продраться через него и побежать по полю домой. Там тихо и спокойно. И главное – вот же, совсем рядом. Ноги подкосились, он сел у склона и заплакал. Правая стопа еще болела, левая кисть не слушалась, сердце в груди ныло, запинаясь.

– Зырьте, пупсик разревелся! – в какой-то момент раздалось за спиной.

Женька замер от неожиданности.

– Точняк.

«Не показалось», – испугался он и сжался. Поспешно, надеясь, что незаметно, стер слезы.

– Эй, малец! Чё, мамку потерял? – прозвучало ближе. И последовал смех. До отвращения знакомый. Он слышал такой в школе. Слышал его и здесь, в деревне, но не мог вспомнить, когда, где и чей.

Женя взмолился, чтобы они пошли своей дорогой, по каким-то более важным делам, чем задирать того, кто младше. И в то же время знал (был такой урок от жизни), что мимо такого веселья они не пройдут, и в отчаянии злился – за что ему сегодня такие ужасы?

– Ты чё, оглох, пупс? – гаркнул первый уже совсем не весело.

Тут же ему что-то прилетело в голову и отскочило рядом в траву. Боли он не почувствовал. По-прежнему не двигаясь, скосил взгляд: это была недоеденная половинка пирожка. Из его нутра высыпались яичные потроха с зеленым луком. Мгновенная догадка дернула обернуться. О чем он в тот же миг пожалел.

По обе стороны от осины стояли два парня лет шестнадцати – семнадцати в серых майках-безрукавках и джинсах, обрезанных до шорт. Один – высокий, щуплый и блондинистый. Второй – мощный, мускулистый, заметно ниже, кучеряво-русый. Блондин оперся плечом на дерево, Качок стоял ближе, в двух метрах от Женька. И, действительно, на плече Димы – он узнал светловолосого – висел забытый им рюкзак. Не сразу Женя заметил за осиной третьего. Тот стоял спиной – единственное, что было понятно.

– Зырь, как вылупился, – указал на него довольный Качок. Блондин усмехнулся. – Всё, блин, пирожки закончились, пацан, мамка-то не кормит, да?

Женька вдруг сообразил, что рюкзак потерян точно. Без шансов. И это даже хорошо – можно сказать, что его отобрали хулиганы, и при этом не соврать. Он поднялся на ноги и, опустив голову, пошел прочь. Как делал всегда.

– Куда собрался, малец? – Качок подскочил к нему и бухнул лапу на плечо. – Постой, ты что-то обронил.

Женек дернул плечом, смахнул его тяжелую ладонь и продолжил путь.

А надо было бежать, понял он уже в следующую секунду. Парень вцепился в его волосы и потянул назад:

– Козленочка за шкирку да на обед!

Женька вскрикнул от боли, попятился. Завопил от злости. Замахал руками над головой, метя в лапы Качка.

– Ай! Твою мать! – воскликнул тот. – Держи его, черт! У него не рука, а деревяшка, блин.

Подбежал Дима, и вместе они оттащили его к осине.

Женька на подгибающихся ногах прижался спиной к дереву. Они обступили его, пригнувшись, глядели с ухмылками.

– Любишь муравьев? – спросил с издевкой Качок, – А если в тесте?

Резко схватил его за шею. И потянул к покусанному пирожку, валявшемуся на земле.

– Я расскажу все сестрам! – вырвалось у Жени. Парни довольно рассмеялись. – Оле, Ларисе, Тане! Они знают вас!

– Я ласказу фсе сестрям, – передразнил Блондин, махнул ногой и подсек его. Женька рухнул на четвереньки.

– Их мы тоже угостим пирожками, – прогоготал Качок, подталкивая его в затылок. – Как ты сказал? Оля, Анфиса, Таня?

– Лариса, – поправил Дима. – Красавица Лариса.

– Вот и давай. Первый кусочек за нее. – Качок надавил сильнее и резче. – Второй за Олю.

Шея едва не переломилась, но Женек не опустил голову к земле. Кинулся встать, но тот мощно толкнул, и он отлетел в ноги к Блондину.

– За руки, – скомандовал третий.

Парни вцепились в его руки, завели за спину и снова подтащили к пирожку. По нему, действительно, бегали маленькие коричневые муравьи. Теперь Женя увидел это. Хулиганы нагнули его вплотную, упираться больше было нечем.

– Жри, пупсик, хоть подрастешь немного, – пропел с наслаждением Дима. И у Жени всплыла его довольная, жуткая рожа, подсвеченная фонарем. Казалось, это было так давно.

– Давай – давай, малец, а то жрать будешь вместе с землей! – пригрозил Качок.

Повисала пауза.

Руки болели, спина ныла, коленки жгло. Но настоящая боль душила изнутри. Как бы ни бурлила кровь от гнева, сердце трусливо жалось к животу. Вдруг это только цветочки? Они не остановятся, ведь так? И что самое ужасное – они реальные. Без оговорок. Реальнее Горбуна, Мяука и черного-черного дома.

Горло сдавил ком и грозил вырваться рыданиями, жалкими и молящими. Голова гудела, взмокла. Волосы встали дыбом.

– Не буду! – плюнул он желчью.

Толчок – и отплевывался уже землею и муравьями. Под мерзкий гогот и далекий-далекий, равнодушный шелест.

Женек смотрел на приплюснутый пирожок под собой – похоже, вся начинка уже стала муравьиной добычей. Прошуршала трава, и в поле зрения возникли крупные стопы в тапочках. Простые домашние шерстяные тапочки – под слоем пыли угадывался оранжевый цвет – и обычные голые ноги, только сильно волосатые.

– Давайте к дереву, – произнес голос сверху.

Шерсть на ногах, странно, но тоже отдавала рыжиной.

Женю рванули назад, отволокли к осине. Рук не отпустили, прижали к мощному стволу. Третий поднял с земли останки пирожка. И они показались еще более растерзанными в его огромной шестипалой кисти. Шесть пальцев. Снова они! Кожа с рисунком из алых пятен. Женька узнал его, не успев взглянуть в лицо.

А когда посмотрел, главарь подошел ближе. У него были те же джинсовые шорты, но с вязаным тряпичным ремнем – бронзового цвета, без бляхи, перевязанным наподобие пояса в карате. Голый торс прикрывала накинутая рыжеватая сильно потертая кожанка. Лица не было.

И именно поэтому Женек убедился, что не ошибся. И именно поэтому, а не из-за прохлады дерева, его спину защипали мурашки. Перед ним стоял водитель из «девятки», повстречавшийся им на пути в деревню. И глядел из-под той самой, с подголовника в салоне, лисьей маске. То самой, что он нацепил на бедного мальчишку, вечного узника. Лишь рыжая щетина оставалась на виду, да огненная шевелюра выглядывала из-за ее ушек.

У Жени перехватило дыхание. Он не мог вдохнуть. Ведь если он вдохнет, то все продолжится! А дальше… Он догадывался, что может случиться дальше. Неужели?! Неужели они заберут и его?..

– Я знаю тебя, – выдавил в отчаянии Женька, старясь вложить всю твердость.

– Меня все знают, – сорвалось спокойно из-под маски.

– Я расскажу… расскажу своим, что вы надо мной издевались! Я знаю тебя, я знаю его, – Женя махнул головой в сторону Димы. – И все расскажу! Все!

Лис улыбнулся. Сперва под бородой, потом в разрезах глаз, хитрых и хищных.