Когда говорит кровь

– Не так уж все и страшно, я быстро и аккуратно сделаю. Только я тебе завтра отдам, ладно? А то у меня тут ни иглы, ни ниток нету… ты же дойдешь до дома, ну… в одних штанах?

– Дойду. Спасибо тебе Ярна. Я тебе три, нет, четыре лепешки принесу. И вина ещё.

– Лучше бы масла, конечно. А то я вино не очень…

– По рукам, будет тебе масло.

Вернувшийся Ирло тихо сел с краю и придвинул к себе последний кувшин с вином. Молча налив полную чашку, он выпил ее в несколько глотков. Потом налил ещё, выпил не отрываясь, и начал наливать третью

– Но-но, полегче давай, а то сейчас всё вино вылакаешь!

Мицан отодвинул от него кувшин, но Ирло опять придвинул его к себе. Он поднял голову и на юношу уставились полные ужаса глаза.

– Прости Мицан, но я это, кажется, если не надерусь сегодня, то уснуть не смогу. Только глаза прикрою – сразу голова эта отрубленная появляется. Можно я допью что осталось?

– Ладно, хер с тобой. Пей, раз по-другому не можешь. Но с тебя вино.

Ирло судорожно кивнул, даже не сказав ничего о том, что и это вино было куплено за его деньги.

– Завтра-то как? Толпой пойдем? – спросил Амолла.

– Можно. А могу сам отнести и договориться обо всем,– ответил Мицан.

– Давай лучше ты,– проговорил Киран, под одобрительные кивки остальных.

Они посидели ещё немного, даже не пытаясь завести беседу, а потом Патар, Киран, Ирло и Амолла, сухо попрощавшись, покинули склад. Ярна же пока не спешила уходить, начав приводить в порядок стол. Мицан немного понаблюдал за девчонкой, а потом переместился на лежанку в дальнем углу. Поставив перед собой корзину с головой, он почувствовал, как на него наваливается усталость и боль. Его побитое тело начало напоминать об ударах и порезах, но уже совсем скоро все чувства пропали, а юноша провалился в глубокий сон.

Проснулся он уже ближе к полудню. Голова была там, где он ее и оставил, а вот Ярна куда-то делась. Зато он обнаружил, что его предплечье перевязано чистым отрезом ткани, а на столе лежало прикрытые тряпочкой пол лепешки, кусок брынзы с четверть ладони и маленький кувшинчик с водой. Вероятно, все это было делом рук девушки. Поев, он вернулся на свою лежанку, прикидывая, чем бы себя занять.

Лифут Бакатария говорил, что ждать победителя Газрумары он будет на закате, а шляться по улицам с головой в корзине явно было не лучшей идеей.

От скуки он начал прокручивать в голове воспоминания прошлого дня, разбирая свой бой с косхаем. Все указывало на то, что Мицан очень везучий по жизни. Его противник был сильнее, крепче и явно намного опытнее. Не прыгни он тогда, а сделай пару шагов в сторону, и сейчас без головы был бы Мицан. Причем голова его валялась бы не в корзине, а в какой-нибудь грязной и вонючей канаве.

Другой бы, наверное, решил, что всё дело в принесенной накануне жертве. Что именно благодаря благословению Моруфа смерть прошла мимо, но Мицану как-то совсем не нравилась мысль, что его победа принадлежит не ему самому, не его удаче или ловкости, а забитой в подворотне курице. Патар бы его сейчас, конечно, обругал за такие мысли, а Киран наградил долгим осуждающим взглядом, но этой победой Мицану не хотелось делиться ни с кем. Даже с богами.

С великим трудом дождавшись того часа, когда солнце начало клониться к горизонту, он покинул склад и почти бегом отправился в оговоренную таверну.

«Бычий норов» находился на юге Фелайты, недалеко от Царского шага – самой большой, широкой и красивой улицы, что разделяла весь Каменный город на две части. Заведение явно было из приличных и дорогих. Мицана даже отказались поначалу пускать внутрь и лишь весьма грубое объяснение, что идет он к самому Лифуту Бакатарии заставило передумать стоявшего у дверей вышибалу.

Оказавшись внутри, Мицан ненадолго застыл, оглядываясь. Это было добротное заведение для людей, у которых водились деньги – все стены были покрыты причудливыми фресками, колонны украшала лепнина в форме цветов и обнаженных девушек, а столы и стулья были с резьбой в виде быков и кувшинов с вином .

Людей внутри было немного – во всем зале он насчитал лишь три стола, за которыми сидели посетители, и ни в одном из них он не узнавал людей господина Сельтавии. Был, правда, ещё один стол в углу, на котором стояли несколько медных кувшинов, кубков и большой поднос с наполовину съеденными бычьими ребрами, но их владельцев нигде не было видно. Пройдя через весь зал к стойке, Мицан поздоровался с невысоким лысым мужчиной.

– Вечер добрый уважаемый, да дарует тебе Сатос свое благословение.

– И тебе всех благ и благословений, парень,– хозяин таверны смерил его изучающим взглядом, остановившись на большой корзине в его руках. – Только зря ты сюда пришел. Не покупаем мы ничего у уличных торгашей. У нас тут место солидное, знаешь ли, и поставщики все тоже люди солидные. С проверенной репутацией. Так что без обид, братец, но шел бы ты лучше в какое другое место. Вон на соседней улице есть одно дешёвое местечко, попробуй там удачу попытать. А тут тебе клиентов не найти.

– Да какие тут обиды, тем более что не угадал ты совсем, братец. Не торгаш я. Мне Лифут Бакатария нужен. Знаешь такого?

Трактирщик нахмурил лоб, посмотрел ещё раз на корзину, потом перевел глаза на Мицана с недоверием.

– Были они тут, но освежиться вышли. Вроде на улице должны быть. В переулке за углом посмотри, раз при входе не встретил.

Мицан помахал трактирщику ручкой и покинул заведение. Направившись в указанный переулок, он сразу же наткнулся на людей господина Сельтавии.

Лифут Бакатария отливал, опершись рукой о стену. Рядом с ним стоял Лиаф Гвироя – невысокий худой мужчина средних лет, с жесткой, похожей на щетку коричневой бородой и карими глазами-бусинками – верным знаком, что в крови его была чужая примесь. Двое других, которых звали Арно и Сардо, во всем могли сойти за родных братьев: крепкие, пышущие здоровьем, хорошо сложенные с темными волосами и густыми бородами, даже одеты были почти одинаково – в красные туники из тонкой шерсти и серые накидки. Только у Арно на шее висела золотая цепь, а Сардо носил почти такие же как у Бакатарии серебряные браслеты. С Арно Туария Мицан был немного знаком – он жил неподалеку, а его младший брат, Келот, временами приходил на заброшенный склад скоротать вечерок за вином и игрой в кости.

Мужчины что-то оживленно обсуждали, яростно жестикулируя, и лица их прямо-таки светились от радости. Мицан подошел к ним и демонстративно поставил на землю корзину.

– Здорово мужики. Что радостные такие. Неужто хорошее что случилось?

– О, привет Мицан,– подмигнул юноше Арно.– А ты же, наверное, ещё не слышал ничего, да? Ну верно, на площадях то пока не объявляли – война окончена. Великий стратиг Лико Тайвиш покорил-таки харвенов!

– Слава ему! Да не покинет его благословение Мифилая! – прогремел Киран

– И слава Великому Тайлару! Да захлебнутся наши враги в говне и позоре! – довольно улыбнулся Лифут Бакатария, поправляя край туники и кушак.

Мицан уставился на них с неподдельным удивлением.

В мире, в котором жил юноша все свои пятнадцать лет, за пределами четырех ближайших кварталов почти ничего не существовало. Люди Фелайты, Паоры, Кайлава и Хавенкора жили сами по себе и если до них и доходили новости из «Большого мира», то они слушали их, многозначительно кивая, а потом возвращались к своим повседневным делам. «Большой мир» не касался их жизни, так к чему и им было обращать на него внимание? «Говорят в Хутадире сейчас чума бушует!», «Ага, чума», отвечали городские блисы. «А вы слышали? Слышали? Сэльханских пиратов знатно потрепал новый морской стратиг. Сжёг тринадцать кораблей, между прочим!», «Потрепал, ага»,– кивали они, забывая к концу фразы, с чего она начиналась. «Харвены опять пересекли Сэвигрею и вместе с вероломными вулграми разграбили пять колоний!», «Разграбили, да»,– все так же невозмутимо говорили жители Каменного города.

Да, они радовались победам Тайлара, ведь, чаще всего, одерживали их такие же блисы. Но всё же «Большой мир» – был уделом и заботой благородных ларгесов и дутых палинов, гордящихся своим полноправием. А городской блисской бедноте до всего этого просто не было дела. Вот цены на репу, это да. Это важно. От них зависела жизнь и достаток. Пожар у мастерских мефетрийца Казайнхара Токи? Там же рядом склады со смолой! Парни из Паоры избили сына мясника? Кликай всех, проучим ублюдков!

Когда вокруг тебя и так много боли и страданий, чужие и далекие беды не кажутся уж очень значимыми. Жизнь – она вот тут. На твоих улицах. А войны, пираты, разные города и тем более чужие народы и страны, все это было далеко. В иной жизни. И блисских шкур напрямую не касалось. Конечно, выпить и погулять на праздниках в честь побед в кварталах любили. Но Мицану всегда казалось, что любили они именно сами праздники. И он был удивлен тому, как искренне звучала радость в словах людей господина Сельтавии.

– А у тебя-то че рожа камнем? – спросил его Арно.

– Да я просто не знаю даже. Ну, победили и победили.

– А надо радоваться, пацан! – произнес Лифут.– Мы, сука, граждане Великого Тайлара и мы, охеренно гордимся своей родиной и ее успехами. Впрочем, есть у нас и другие поводы для веселья. Ну-ка, парень, покажи свою соображалку, и ответь, почему это мы так радуемся успехам тайларского оружия?

– Праздник же теперь будет. Да и товары всякие новые привезут.

– Близко, но не попал.

Мицан ненадолго задумался, и почти сразу все встало на свои места, вернув его в прежние и привычные границы.

– У вас связи с армией.

– А вот теперь в точку, пацан,– на этот раз Лифут расплылся в улыбке.– И очень тесные. Почти, сука, родственные. Но все это – не твоего гребанного ума дело. А теперь скажи-ка мне парень, в этой твой корзинке то, что я думаю? А то на улицах поговаривают, что вчера ночью один косхай зарезался на хер. И так крепко зарезался, что его гребанную голову до сих пор по всей гавани ищут.

Мицан ждал этого вопроса и с довольным видом пододвинул плетеную корзинку к ногам бандита. Лифут открыл ее и без тени смущений достал, взяв за косички, голову мертвеца. Проходившая мимо женщина тут же вскрикнула и отшатнулась в сторону. Мицан затравленно оглянулся, но Бакатария даже глазом не повел, продолжая разглядывать сильно посиневшее лицо.

– Хе, а вот и нашлась голова. Вот интересно, сука, на хера они эти косички заплетают? А, как думаешь Лиаф?

– Наверное, затем же, зачем в уши сережки вставляют и какую-то херню на скулах себе пишут.

Только сейчас Мицан обратил внимание, что татуировки на лице покойника были совсем не узорами, а фальтской клинописью.