Чтоб знали! Избранное (сборник)

БОРИС – ЗОЕ

Зи, возжеланная!

С Новым годом! Желаю тебе превеликих радостей и блаженств!

Хоть и нет тебя дома и ты шастаешь по Парижам, решил написать тебе, чтобы, когда ты вернёшься, письмо уже поджидало тебя в почтовом ящике и согрело тебя с дороги. Обещаю не расспрашивать о твоих приключениях в городе любви, так как ты столь зорко охраняешь границы своей личной жизни. Смею заметить, между прочим, что люди скрывают свою личную жизнь оттого, что в ней они делают всё противоположное тому, что они проповедуют в жизни общественной.

Своим письмом ты опять окунула меня в своё тепло, от которого я был отторгнут письмом предыдущим, да и твоим изменением планов. Но ты сделала ещё одно изменение – и я снова в восторге, ожидая тебя. Надеюсь, что за это время ты не надумаешь опять передумать, потому что я уж в таком ожидании нахожусь, что, если теперь что случится, то я и ошалеть могу.

Фотография твоя – замечательная, ну, кинозвезда, да и только.

Я смотрю на неё и жажду увидеть тебя воочию, взяться за тебя, прильнуть к твоим живительным источникам. Поговорить с тобой желается также крепко. Я уже сейчас грущу и скучаю по тебе, представляя, как ты улетаешь от меня после своего даже ещё не начавшегося приезда. Мне так часто хочется обратиться к тебе, поделиться мыслью, шуткой и, уж конечно, желанием, и то, что ты так далеко, меня гнетёт и удручает. Может быть, тебе удастся сделать несколько звонков по поводу своей работы прямо из N-ска. Если у тебя ещё не подготовлено резюме, привези его с собой, и я наберу его на «Макинтоше» в твоём присутствии, так что ты сможешь посмотреть на возможные варианты расположения текста и выбрать, какой тебе больше по душе.

Позвони мне, пожалуйста, как только приедешь из своего путешествия, чтобы убедить меня в своём существовании, а то, хотя вот лежат твои фотографии, мне начинает казаться, что ты мне только привиделась и причувствовалась.

Целую тебя во все места.

Твой Б.

МАРИЯ – БОРИСУ

Вы знаете, Боря, это ужасно странно, но меня почему-то расстроило Ваше письмо. Даже не пойму, что именно. Может быть, общий тон? Скорее не расстроило, а так, царапнуло, будто ногтём по шёлку. Бр-р-р! Ладно, оставим это.

И никакой это не романтический портрет, а фрагмент к большой картине с несколькими персонажами. Так что – пальцем в небо.

Боря, я немного хандрю сегодня. Наверное, не следовало бы писать сразу. По крайней мере так никогда бы не поступила женщина, которая знакомится по письмам. Да ладно, что же теперь? Сегодня ещё один год начинается. Тоска! Но поздравления с Н.Г. всё-таки примите от

Марии

БОРИС – МАРИИ

Здравствуйте, Мария!

Раз уж Вам так понравились мои рассказы, то шлю Вам один, который по глупости изъял из книжки, но без которого она не закончена. Там кое-какие эпизоды списаны с омерзительных отношений семейной пары, которая узнала себя в героях, когда я показал им вёрстку, и разобиделась. Я смалодушничал и, чтобы их не убивать совсем, убрал рассказ супротив воли издателя, который утверждал, что делать этого не следует, поскольку он, не зная той пары, узнал в рассказе дюжину других семей, ему знакомых. Я же сыграл в благородного дурака и настоял на изъятии. Но это не помогло, и счастливосемейная парочка рассвирепела на меня, победно продолжая, невзирая ни на что, свои гибельные отношения.

Было чрезвычайно симпатично с Вами поговорить.

Жажду очного знакомства.

Пишите, звоните, объявляйтесь.

Ваш Борис

БОРИС – СЕРГЕЮ

Серёг – где же ты? Я тут один, как перст, поскольку бабьё – не в счёт.

Ох уж эти Зои и Марии – невольно становишься Зоилом и мараешь их. (Мария – это М. расшифрованное, дерьмом фаршированное.)

А вот Юля оказалась чудесной, но, увы, не во всём. Приехал я в её городок в восемь вечера, устроив себе командировку в город неподалёку. Позвонил ей, а мать её говорит, что она в ресторане играет до одиннадцати, и даёт мне название ресторана. Я заехал в гостиницу, принял душ, переоделся и поехал.

Вхожу. Полупустой зал, полутемень, на сцене рояль, освещённый, а за ним сидит девушка. И сердце у меня привычно упало – не то. Милая, нежная, но совершенно без сексуальной изюминки. У меня был порыв повернуться и уйти. Но я сдержался, подумав, что уж коль приехал, то пообщаемся. Она повернула голову, увидела меня у входа, но я был в темноте и разглядеть меня ей было трудно. Она опять повернулась к нотам. «Даже без нот поимпровизировать не может», – подумал я, продолжая разочаровываться, и последовал за метрдотелем, который повёл меня ближе к сцене. Я попросил отдельную кабинку. Юля играла смесь советских и американских мелодий. Советские звучали омерзительно вследствие своего происхождения, а американские – осовеченно вследствие происхождения Юли.

Она скромно закончила очередную мелодию и поднялась со стула. Кто-то за столиком захлопал. Юля с сомнением шагнула в мою сторону, но, увидев, что я поднялся ей навстречу, обрела уверенность.

– Добрый вечер, Юля, – сказал я.

– Здравствуйте, Боря, – улыбнулась она. Мне понравилось, что руки она не протянула.

Мы сели за стол. Через минут десять она опять должна была играть. Я ловил себя на том, что держусь эдаким хлыщом. Но изо всех сил старался не злоупотреблять подобным поведением, зная, что лишь в небольших дозах это действует на девушек благотворно.

Потом она опять играла, мило, правильно, но без блеска. Потом мы снова разговаривали. И ни звука, ни интонации фальши я не почувствовал в ней. Я привёз её домой около полуночи, и мы договорились, что я заеду за ней на следующий день, в субботу.

День был ясный, и при свете Юля выглядела не лучше. Желтоватые пятна под глазами, рыхленькая, но по-прежнему милая и чуткая. Её родители оказались низкорослыми, затюканными, добрыми людьми. У матери в глазах светилась настороженность по отношению ко мне, что было вполне естественно. Она была бесформенной толстой еврейской мамой, и я видел в ней будущую Юлю, что мне вовсе не светило.

Мы поехали гулять. Я запарковал машину в центре городка, и Юля повела меня на экскурсию по местным немногочисленным достопримечательностям. Городок был пуст, люди и машины встречались редко. Мы оказались в парке, а в парке возлежал большой, заброшенный стадион. Мы сели на скамью в первом ряду и смотрели на пустую арену. Я поцеловал Юлю без желания, но по ритуалу, обязательному на пути, на который мы вступили. На этом пути должно происходить постоянное приближение к постели, иначе ты завязаешь в грязи вымученной межполовой дружбы. Я часто пристаю к бабе не потому, что она мне нравится, а для практики. Тогда если она клюёт, то приходится её ебать, и опять я трачу время на дерьмо. Но я опасаюсь, что если не приставать, то навык пропадёт, и когда появится то, что нужно, я тогда не сумею пристать.

Юля неумело, но с желанием, шевелила целуемыми губами. Потом она мне рассказывала о своей лучшей подруге, которая осталась в России. Потом я лёг и положил голову ей на колени. Юле ничего не оставалось, как запустить руку в мои короткие волосы. И я чувствовал по движению руки, как Юля счастлива. Вскоре мы проголодались и пообедали в крохотном вкусном ресторане. Совместная еда сближает и утепляет отношения. Я то и дело прикасался к Юле, и она трепетно краснела, и даже жёлтые пятна под её глазами исчезали. От моих настырных расспросов ей пришлось дать мне понять, что она ещё девственница. А о девственнице можно по праву сказать, что она ни хуя не знает, да и вообще она – существо разового употребления.

Это, конечно, меня подстегнуло – разрубить гордиев узел целки и овладеть всей дикой Азией тела. Лестно и радостно быть первым и знать, что ты сможешь не только развеять страхи девушки, но и направить её своим умением на путь истинный, то есть восторженный. Да и вообще, вскрывать запечатанный Богом дар – и торжественно, и приятно.

После обеда мы слонялись по местному музею, полному затхлых экспонатов.

Вечером мы пошли в единственное в этом городке место, где собирается молодёжь. Там пульсировала музыка, испускаемая сердцем оркестра, и в такт ей двигались тела. Мы сидели за столиком и что-то пили. Юля не хотела танцевать, а я с трудом мог оторвать взгляд от стройных женских тел, которые почему-то принадлежали не мне, а кому-то другому.

Я посматривал на милую Юлю, с её невнятным для моего желания телом, и клял себя за то, что торчу с ней. Ну какого чёрта я трачу время на ту, что леденит меня всем своим милым видом? Как мне хотелось залезть на одну из этих стройных самочек и сделать так, чтобы ветхая крыша их неприступности протекла от желания.

Мне кажется, что Юля чувствовала мои мысли, пусть не вполне их осознавая. Я пригласил её на обратном пути зайти ко мне в отель, но она отказалась. Я с облегчением отвёз её домой – завтра в два часа дня я должен был уезжать. Она пригласила меня на ранний семейный завтрак, и я согласился. После завтрака мы договорились провести вместе несколько оставшихся часов. Еда была обильной, и Юля нажимала на жирную ветчину, что ещё раз подтверждало существование причинно-следственной связи в нашем мире. Но она словила мой взгляд на очередной кусок ветчины, который она положила на хлеб с маслом, и не стала его есть. Мне понравилась её чуткость.

Разговор за столом шёл об эмиграции, и так как это всех нас живо касалось, то он был естественным и непринуждённым. Я к тому же выступал в качестве эксперта, поскольку они – свеженькие, а я – аж гражданин США.

После завтрака мы поехали куда глаза глядят. А у меня они глядели в уединение моей комнаты в отеле. Сначала Юля сказала «нет», и мы проехали мимо в накрапывающий дождь. Тогда я рассердился и сказал, по возможности мягким голосом, сдерживая злобу: «Ведь ты потом жалеть будешь, что мы не оказались вместе». Сказал я это и вижу, что подействовало, губы у неё дрогнули. А через секунду и слышу, что подействовало – Юля тихо молвила: «Хорошо». Я развернулся и погнал машину к отелю.

Вошли в комнату, и она села на стул. Я подошёл к ней, поцеловал в темечко и стал расстёгивать её кофточку. Она не сопротивлялась. Мне открылось тело с лифчиком, в котором хранились юные грудки. Я поднял Юлю со стула, чтобы снять юбку, и она послушно встала. Я расстегнул сзади молнию и стянул юбку вниз. Она всё время молчала и повиновалась каждому моему движению. Я быстро избавился от своей одежды, и мы забрались под одеяло. Я снял часы – у нас было около двух часов, вполне достаточно. Юля лежала на спине, а я мерно целовал её заветные места. Она напрягалась от удовольствия, сжимая меня в руках, а я, не торопясь, опускался всё ниже. Пизда у неё была мокрая до последнего волосика, и, когда я лизнул её клитор, она застонала и схватила меня за запястья. Я, не отрываясь от клитора, высвободил одну руку и пальцем стал скользить в её влагалище. Палец упёрся в плеву, и она легко растягивалась, но я решил избавить её от девственности хуем, чтобы всё было как подобает, однако я хотел, чтобы Юля сначала кончила и расслабилась. И она явно приближалась к концу. «Ой», – застонала она, и через секунду я почувствовал, как стенки влагалища запульсировали. Не дожидаясь, пока в последних судорогах умрёт наслаждение, я поднялся и, стоя на коленях перед её нежной темноволосой пиздой, раздвинул ей широко колени и медленно проскользнул. Юля лежала с закрытыми глазами и ярким румянцем на лице. Хуй упёрся в скользкую плеву, я чуть нажал, и она пропустила меня до самых яиц. Юля только протянула руки, призывая меня лечь на неё. Я лёг и старался не двигаться резко, чтобы ей было не больно и чтобы самому быстро не кончить. Она прижала меня к себе и открыла глаза, в которых горел восторг и благодарность. Я со спокойной совестью кончил ей на живот и потом взял её ладонь и окунул в лужицу моей спермы. Юля улыбнулась, посмотрела на свой живот, жирноватый, кстати, и сказала: «Так вот как оно выглядит». Я взял полотенце из ванной и вытер её и себя. «Тебе не было больно?» – спросил я. «Нет, совершенно не больно, было только… приятно, очень приятно».

«Поздравляю, с превращением в женщину», – сказал я, положив свою руку ей между ног. «Спасибо», – серьёзно отвечала она и поцеловала меня в шею.

Второй раз она целеустремленно двигала бёдрами и простонала не просто «Ой», а уже «Ой, Боренька! Ой!..». А потом мы лежали обнявшись, и на меня уже смотрело знающее лицо женщины.

Когда настала пора уезжать, я чувствовал, что мне нужно сказать ей что-то обнадёживающее, вроде, что я скоро приеду снова или что мы встретимся очень скоро, или ещё что-нибудь подобное. Но у меня не поворачивался язык, потому что я не хотел предпринимать каких-либо усилий, чтобы встречаться с ней опять, тем более – после нескольких оргазмов мне и красивую женщину хочется сбачить поскорей, а тут и подавно. Мы подъехали к её дому. С её родителями я попрощался ещё после завтрака и опять заходить к ней домой не хотел. Юля явно ждала от меня каких-то слов, сулящих будущее. Но единственное, что я мог сказать, это: «Всего тебе доброго. До свиданья». И в «до свиданья» я постарался вложить глубокий смысл, которого я не имел в виду.

Я ехал в аэропорт, довольный приключением и с сожалением, что вот какой, наверно, замечательной женой была бы Юля, но насколько холодно моё сердце к ней. Почему на её месте не могла оказаться женщина внешне притягательная и вдобавок со всеми Юлиными душевными качествами? Что это за вечная дилемма, почему нельзя всё сразу, не «или – или», а «и» и «и»? Но «и» и «и» даже звучит по-ишачьи.

Такова судьба!

Держи связь и будь здоров.

Борис