Субъективный реализм

Не исчезнуть.

Выкрутиться, не пропасть.

Их может выручить – их выручает – только моя вспышка. Похожая на соломинку, через которую они пьют свой тёмный коктейль, среди оплеух световых бликов, тщетно подражающих моей вспышке.

Мы с нею – в центре невнимания.

Включили свет, но осталась темень. Впрочем, это «но» похоже на «и».

Им не нужна вспышка, им кажется, что стало светло. На самом деле – куда они денутся без соломинки в конце туннеля? Кто поможет им остаться неизменными, неменяющимися, застывшими почти навсегда?

Застывшими навсегда.

Свет им даёт только моя вспышка – даже если она незаметна на этом настырном, неестественном свету, таком же приторно-притворном, как только что безумевшие блики. Таком же не похожем на настоящий свет, как все искусственные попытки отмахнуться, замахнуться на мою – единственно естественную – вспышку.

Постараюсь.

Они в моей власти – расставлю их как подобает. Пусть окажутся самими собой, и такими останутся. Они хотят этого, ведь хотите же, правда? – а я – могу. Могу – только я.

Смогу, у меня получится. Вот эта женщина – пусть не скрывает своей печали. Её грусть – это всё, что у неё осталось, за кого бы её ни принимали. Да и сколько же можно быть принимаемой? Сколько же можно быть принятой? Ей пытались приписать улыбку – и она, сотни лет, вынуждена загадочно улыбаться, не отводя своих глаз от глаз, разглядывающих её.

Но ему-то, тысячи раз прикасавшемуся к её губам, делавшему с ними всё, что заблагорассудится, ему-то было понятно, что она – не хочет улыбаться. Да и не может уже, – а он всё кривил и кривил ей губы, складывая их в благообразно загадочную, не позволяющую разгадать себя улыбку.

И женщина покорилась.

Проползли, прошли, вспышкой промелькнули годы – но ему верят. Те, кто хочет.

Нет – те, кто умеет.

Может, он и хотел сказать правду – но не смог. Не хватило того, что не заменишь старанием смочь. Без старания нельзя, я помню, я понимаю, – но оно – вторично. И желание тоже. Есть что-то, что оживляет свет и полумрак. Позволяет сказать правду, как обычно, грустную, как обычно, не похожую на загадочную улыбку.

Помочь. Бросить ей мою спасительную соломенную вспышку.

Она устала быть объектом разгадывания. Служить шарадой.

Она устала быть неразгаданной – она не хочет, чтобы её разгадывали все те, кому не лень.

Выхватить её из рамок. Рвануть, вырвать – моей вспышкой, выхватывающей их всех, всех их без исключения – из кромешного полумрака, из неестественного света, – словно саблю выхватывают из душных, узких ножен.

Хватай – как выброшенная рыба воздух, как протянутая рука милостыню, как твой мучитель хватал кисть, когда мысль приходила в его – не твою – раскалывающуюся голову, в его – не твоё – разрывающееся сердце.

Как дню хватает забот.

Как желание и невозможность крикнуть «Хватит!»

Как мне не хватает тебя, особенно, когда ты есть.

Ну не парадокс ли? Он прославился своей неудачей, принесшей ему успех. Подобие успеха. Успех, мелькающий и мерцающий, но так же не похожий на правду, как блики на вспышку. Но он-то знал, что успеха нет – хотя о большем успехе не мечтал никто из не годящихся ему в стоптанные от многочасового стояния на затёкших ногах подмётки.

«Почему ты всё время думаешь о нём? Что тебе в нём?»

Знал и о том, что рано или поздно я разгадаю эту загадку.

Я разгадал.

Хотя и понял, чем «рано» отличается от «поздно».

Или не понял? Или постарался не обращать внимания?

А может, вовсе и не разгадал?

Разгадал главное: его кисть – чересчур пристрастна, потому и бессильна по сравнению с моей вспышкой. Она додумывает то, чего вспышка не знает – да и не хочет знать. Его кисть искусно, вычурно изобретает, домысливает, дописывает. То, чего – нет.

Или всё-таки – есть?

Его кисть не умеет вспыхивать.

Зато ей не суждено погаснуть…

Всё, что она может – это равнодушно ставить в рамки. Моя же – вспыхивает, словно краска на щеках, словно задетая за живое душа, словно объект изучения в наимощнейшую подзорную трубу. Моя неразменна, пусть – увы или всё-таки к счастью? – невечна.

Впрочем, рамки уготована и ей, стоит лишь погаснуть.

Они думают, что в рамке сохранятся дольше, что окружив себя со всех четырёх сторон непререкаемым забором, протянут дольше, а если повезёт – сохранятся навсегда… Если бы забор помогал! Перемахнуть через него – пара пустяков, и это всегда происходит – всегда рано, даже тогда, когда поздно…

Пока моя вспышка в силе, я подчиняю их всех себе. Я отвечаю за каждого, за каждую из них, я отвечаю – даже не спросив. Я знаю, чего они хотят, того не желая, чего они ждут, не ожидая. Мне – виднее, потому что вспышка помогает мне видеть.

Она даётся не каждому. Она почти никому не даётся.

Она – моя, она – моя кисть, сочная, расцветшая, виноградная. И может она то, чего не смогла и вряд ли уже когда-нибудь сможет та, казавшаяся настоящей кисть: выхватить и оставить навсегда – правду.

Право, ведь это же правда, ведь правда же!

У моей вспышки нет в запасе собственных красок, зато она выхватит, выдернет их из полумрака, словно порыв ветра – воздушный шарик из ваших рук. У шарика есть свой собственный цвет, и у ветра, и у ваших пальцев. Им не нужна ничья кисть, им необходима – моя вспышка. Резкая, беззвучная, безжалостная в своей доброте, неостановимая в своей неповторимой мгновенности. Вожделенная, неизбежная, непокорная – понятная лишь мне.

Она – та же кисть. Она и есть – кисть. Их не различишь. Но у неё есть несоизмеримо больше: ей не нужно создавать краски, перемешивая одну с другой. Ей позволено не искать сочетаний там, где их нет. Всё, что нужно – но без меня, без меня единственного, только без меня – ей этого не сделать, – всё, что ей остаётся – это заметить краски, созданные без неё, до неё, да-да, невзирая на неё. Заметить – за отведенную ей часть мгновения. Вспыхнуть – чтобы заметить. Только и именно – чтобы заметить. Вспыхнуть – и оставить замеченное навсегда, не заботясь о рамках.

Кто может это, кроме неё? Кто способен на это, кроме меня?

Смотрите, смотрите вот сюда: сейчас она заметит вас. Сейчас она выдернет вас из временного полумрака и оставит на постоянном, непреходящем, чуть отдающим желтизной свету. Желтизна – это свидетельство её происхождения. Она – оттуда, куда наводят свои подзорные трубы. Что изучают в школьных учебниках. Эта желтизна – именно то, чего вы добиваетесь, подставляя моей вспыхивающей кисти свои лица, вырванные из полумрака, словно слова из контекста.

Словно страницы из подтрёпанного школьного учебника.

Она не заставит таинственно улыбаться, если хочется плакать. Не вынудит принести жертву, если хочется грешить, не потребует согрешить, если хочется попробовать раскаяться. Сделайте то, что я прикажу вам – и моя вспышка доделает остальное, главное.

Мне дано то, что не удалось ему. Мне – удастся.

Годы промелькнут моей вспышкой, пролетят, проползут, – и мне не станут верить. Но лишь потому, что будут – знать.