Субъективный реализм

У него, как и у меня, ответа не нашлось, хотя вопрос вовсе не казался простым. Это на простые нет ответа. Например, что лучше – когда телефон звонит или когда не отзывается?

– Забудь о телефоне! – подсказал или приказал он. – Солнце так высоко, что время телефона ушло надолго.

Навсегда не уходит ничего, поэтому пусть уж надолго, решила я подчиниться его подсказке-приказу, когда дверь за мной медленно закрылась.

Мне известны разные категории продавцов. Одни ненавязчиво скучают, другие скучают навязчиво. Третьи, как этот, невинный, ну то есть не имеющий отношения к марочному вину, выказывают занятость и деловитость. Он знал себе цену, потому что был окружён королевскими ценностями: пальмами, кораблями под парусом, диковинными животными с непроизносимыми именами, фортами, первыми в этих краях железнодорожными линиями, да мало ли чем богаты королевы и короли.

Продавец деловито не снисходил до случайных посетителей, и я могла позволить себе засмотреться на любимых монархов, о которых едва не забыла с тех пор, как стала готовиться к телефонному звонку или его отсутствию. Моложавый король, легко обходившийся без короны, слегка улыбался. Юная королева смотрела вдаль. Одну и ту же даль дважды не увидишь, тем более что со временем она только удаляется.

– Ничего не подобрали? – ответил продавец на собственный риторическмй вопрос, в котором чувствовалось его собственное же достоинство.

Я могла бы ответить на этот ответ вопросом, но меньше всего хотелось спускаться или опускаться для ответа.

Можно было бы, не выходя из королевских покоев, рассказать о каждой царапинке и каждой щербинке мраморно-безупречной дворцовой лестницы или о том, как, помнится, за мной увязалась соседская кошка, намеревавшаяся собственными глазами увидеть королеву. Она погналась за более чем не королевской мышкой и потому попала в детскую считалку. Но я аккуратно закрыла когда-то открывшийся альбом, и мы вышли на улицу.

– Насчёт мраморных – это я для красного словца, – объяснила я.

Он не обратил внимания, зато воскликнул так тихо, чтобы не услышал никто другой:

– Смотри, как ещё рано: солнце будет опускаться бесконечно долго, у нас с тобой ещё столько времени!

Я была согласна со всем и на всё, только бы удержать его.

Он обнял меня и никуда не ушёл.

– Ты хотела марочного вина вместо магазина? Вот, говоря старым стилем, изволь.

Я изволила, как тут не изволить. Он промолчал, но явно обрадовался моей весёлости.

Дверь показалась тяжёлой – та, помнится, была легче. Хотя мало ли что помнится.

Весёлый до безразличия официант налил марочного вина.

– Тот день был другим, – вспомнила я, хотя, конечно, не забывала.

– Лучше или хуже? – вовсе не обиделся он, просто поинтересовался. Собственно говоря, ревность – это когда просто интересуются. Да? Я отпила, закусила принесённым и пояснила:

– Не люблю сравнительную степень. Превосходная, в отличие от сравнительной, подразумевает единственное число, а моё отношение ко множестенному тебе известно.

– Смотря кто у тебя в единственном и у них – во множественном, – мягко не согласился он.

Тогда дверь была легче, а официанта не было. То есть он был, наверно, даже наверняка, просто не запомнился, и вспомнить его не удавалось. Разумеется, вспоминаешь то, что забыла, незабытое не вспоминаешь именно потому, что оно и не думало забываться.

– Хорошо, когда вспоминать не нужно, – добавил он, хотя откуда же ему знать.

– Потому, что всё равно забыла, или потому, что всё равно помнишь, – согласилась я.

– Смотри, как ещё рано, – успокоил он меня, когда мы вышли из потяжелевших дверей. – Солнце только-только начинает опускаться.

Успокоение подействовало не в полную силу: путь до автовокзала был совсем не таким длинным, как от него, и дорога домой – короче дороги от дома.

День уходил от меня, соседнее сиденье опустело, хотя остановок автобус не делал, да и что изменит остановка.

За окном уже паслись конфетные коровки, вывески на силосных башнях менялись в обратном порядке. В автобусе включили свет.

Мимо нас уходили дорожные указатели, придорожные бензозаправки, прохудившиеся и отремонтированные сараи. Всё – как когда всё только началось, вот только названия на башнях летели в неправильном порядке.

– Просто в обратном, – успокоил бы он, если бы остался.

Но разговаривать со мной было уже некому, и мне – теперь уже не с кем.

Телефон, скорее всего, заждался.

Конечно, заждался, мне ли не знать.

Всё пролетало и проходило.

Наверно, всё, что приходит, приходит для того, чтобы пройти. Приходящее – на поверку оказывается преходящим.

Неужели всё – только для того, чтобы пройти?

Вот и он прошёл, как я ни просила его побыть подольше. Да что там подольше – бесконечно долго, вот о чём я его просила.

Ну что же поделать: он ушёл от меня, потому что был обычным днём, каким бы необычным ни был. Я изо всех сил удерживала его, как, наверно – откуда мне знать наверняка, – всадник удерживает пустившуюся вскачь взмыленную лошадь.

Он был всего лишь днём, а значит, не мог не закончиться.

И телефон не мог не вернуться, и снова молчал, даже когда разражался обнадёживающим и лишающим надежды звонком.

День закончился, оставив после себя пустое автобусное сиденье, на котором никого, кроме него, у меня не могло быть.

Его, моего обычного дня, больше не было нигде, ни за одной из дверей, ни за одним из окон.

Он прошёл.

Хотя начался так рано, что, казалось, не закончится никогда.

Ночь в высшем обществе

– Наконец-то! По правде говоря, уже не ожидала увидеть вас. Вы приходите так нерегулярно – только когда вам вздумается. В силу известных обстоятельств я, как вы, надеюсь, понимаете, не могу проявлять инициативу.

Она сверкающе, хотя и почти незаметно, улыбалась мне, но я-то знал: её улыбка – не более чем результат хорошего воспитания. Да что там хорошего – лучше, скажем прямо, и быть не может. Возможно, другая на её месте улыбнулась бы гораздо шире или, наоборот, вообще не стала бы улыбаться, – но зачем мне другая?

– Ну, да так уж и быть, я рада вашему визиту. А почему так поздно?

Я вздохнул, раскаиваясь:

– Какие бы аргументы в своё оправдание я ни привёл, они прозвучат не более чем жалкой отговоркой. Работа, семья. И потом… Не сердитесь, прошу вас, меня ведь всегда влечёт к вам, просто долго не приходило… умоляю, не воспринимайте это в личном смысле… долго не приходило истинное вдохновение. А наведываться к вам без него…