Последний отзыв
Классная книга. Очень многое объясняет, что скрытое реально происходит в человеке
По всем вопросам обращайтесь на: info@litportal.ru
(©) 2003-2024.
✖
Субъективный реализм
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
И поэтому мне по-прежнему легко карабкаться на гору, собирать серебристые ягоды и складывать их в новые слова и новые фразы.
Привозить их в лодке и сбрасывать за борт, чтобы они на утро проявлялись чёрными буквами на белой просоленной бумаге.
И тянулись к тем, кто, не обращая внимания на катера, баржи и пароходы, дождался моей лодки на хрустящем свежим яблоком берегу.
Чайка
Или не нужно?…
Наконец-то дали занавес.
Впрочем, не обойду себя похвалой, весьма похожей на обратную сторону моего занавеса: я сам его дал. Задёрнул, как засаленную занавеску на долго служившем мне и окном, и дверью оконном проёме.
Задёрнул – чтобы из треугольника сделать два квадрата: один – здесь, другой – там. Важнее, что оба – за занавесом.
И оба, как ни старайся – мои.
«Зачем?» – снова спросил я, зная ответ, и снова ответил то же, что прежде. Ответить оказалось легче, чем спросить.
Отвечать оказалось проще, чем переспрашивать. Мой ответ – впрочем, мне недостаточно моего – вот этот замусоленный занавес-конверт, которым я закрыт им от зрительного зала.
И от сцены.
Конверт с треугольной обложкой на обратной стороне.
А на лицевой? Где же адрес? И марка – без года и цены, одна лишь написанная несуществующей краской, выгодно не похожая на настоящую птица, с незаметным с обратной стороны занавеса клювом.
Вместо цены – сцена.
Или наоборот…
Есть ли там, в конверте, письмо? Написано ли оно? Будет ли отправлено? И будет ли получено, прочитано, сохранено? Будет ли разорвано – на клочки, на буквы?
Хотя кого, кроме меня, это интересует, когда занавес тяжело опущен, когда конверт всё равно уже навсегда заклеен…
Она клюёт меня, по какую сторону занавеса я ни спрячусь, долбит меня клювом-кочергой, даже ещё более твёрдым. Незаметным с той стороны занавеса.
Столько за всё заклеенное, задёрнутое время накопилось нерастрачиваемых пожитков. Набралось недрагоценного скарба.
И вот я – стою, по-верблюжьи сгорбившись, и передо мною – задёрнутый занавес. Или стог сена, в котором всё собираюсь, собираюсь, и не соберусь никак – с мыслями, силами, духом, – не соберусь найти спасительную – не соломинку – зачем мне соломинка? – спасительную иголку.
Откинусь на треугольную спинку, чтобы выглядеть уверенным в себе и в произошедшем и чтобы не были заметны следы клюва, и выдавлю из себя, словно засохшую пасту из помятого тюбика:
– Ну, теперь-то, когда я задёрнул занавес, ты мне ответишь? Ты расскажешь мне – сейчас, когда я заклеил конверт? Скажешь: что именно ты чувствовал?
Перебивая – и его, и себя, добавлю:
– Ещё не знаю, зачем, но ответь мне: что чувствуют в таких случаях?
И снова перебью, самого себя перекрикивая, забыв о следах от клюва, раздвигая не поддававшиеся раньше стороны неравностороннего треугольника, превращая треугольник в странную фигуру:
– Что-то же чувствуют, да?
Клюв продолжал долбить, как ни забывай, как ни отказывайся, как ни прикидывайся и не прячься за неудобной треугольной спинкой, за вычурно треугольным стогом сена, за грузно упавшим занавесом.
Я надеялся, что ответ – если он мне ответит – утихомирит проклятую клюющую меня кочергу. Отведёт от меня клюв, невидимый с той стороны занавеса, но более чем ощутимый с этой.
Он снизошёл. Ответил, полагая, что это – ответ:
– Нехитрый скарб достался хитрецу…
Зря старается: клюв-кочерга донимает меня похлеще его стандартного остроумия. Мог бы что ли понять и помочь…
Но разве мог бы?
– Тщишься оставаться независимым и остроумным?
Или казаться таким – хотя бы самому себе.
Он начал отвечать, вроде бы и не рассчитывая, что удастся ответить:
– А ты? Сейчас всё ещё надеешься, что тогда измучил меня?
Ну да, мне не на что больше надеяться…
На что же?
– Думаешь, извёл меня тем, чт
, как оказалось, только и знал, что делал? Тем, чт
делал даже чаще, чем тебе казалось? Ты думал, мне будет мучительно узнать об этом? Тебе хотелось быть уверенным в этом?
Ну да, мне больше не в чем быть уверенным…
В чём же?
– Даже тогда, когда, как тебе думалось, не делал уже ничего?
Он лучше меня знает, чт
мне тогда думалось…
Что же? Ответил бы, что ли. Перехватил бы подобное задёрнутому занавесу письмо, на котором наклеена марка без года и цены.
Где задевалась проклятая иголка? Сгорбившись под неподъёмным богатством, никак не могу найти её в нелепом треугольном стогу.
Если он не хочет отвечать, отвечу ему я – по обеим щекам:
Привозить их в лодке и сбрасывать за борт, чтобы они на утро проявлялись чёрными буквами на белой просоленной бумаге.
И тянулись к тем, кто, не обращая внимания на катера, баржи и пароходы, дождался моей лодки на хрустящем свежим яблоком берегу.
Чайка
Или не нужно?…
Наконец-то дали занавес.
Впрочем, не обойду себя похвалой, весьма похожей на обратную сторону моего занавеса: я сам его дал. Задёрнул, как засаленную занавеску на долго служившем мне и окном, и дверью оконном проёме.
Задёрнул – чтобы из треугольника сделать два квадрата: один – здесь, другой – там. Важнее, что оба – за занавесом.
И оба, как ни старайся – мои.
«Зачем?» – снова спросил я, зная ответ, и снова ответил то же, что прежде. Ответить оказалось легче, чем спросить.
Отвечать оказалось проще, чем переспрашивать. Мой ответ – впрочем, мне недостаточно моего – вот этот замусоленный занавес-конверт, которым я закрыт им от зрительного зала.
И от сцены.
Конверт с треугольной обложкой на обратной стороне.
А на лицевой? Где же адрес? И марка – без года и цены, одна лишь написанная несуществующей краской, выгодно не похожая на настоящую птица, с незаметным с обратной стороны занавеса клювом.
Вместо цены – сцена.
Или наоборот…
Есть ли там, в конверте, письмо? Написано ли оно? Будет ли отправлено? И будет ли получено, прочитано, сохранено? Будет ли разорвано – на клочки, на буквы?
Хотя кого, кроме меня, это интересует, когда занавес тяжело опущен, когда конверт всё равно уже навсегда заклеен…
Она клюёт меня, по какую сторону занавеса я ни спрячусь, долбит меня клювом-кочергой, даже ещё более твёрдым. Незаметным с той стороны занавеса.
Столько за всё заклеенное, задёрнутое время накопилось нерастрачиваемых пожитков. Набралось недрагоценного скарба.
И вот я – стою, по-верблюжьи сгорбившись, и передо мною – задёрнутый занавес. Или стог сена, в котором всё собираюсь, собираюсь, и не соберусь никак – с мыслями, силами, духом, – не соберусь найти спасительную – не соломинку – зачем мне соломинка? – спасительную иголку.
Откинусь на треугольную спинку, чтобы выглядеть уверенным в себе и в произошедшем и чтобы не были заметны следы клюва, и выдавлю из себя, словно засохшую пасту из помятого тюбика:
– Ну, теперь-то, когда я задёрнул занавес, ты мне ответишь? Ты расскажешь мне – сейчас, когда я заклеил конверт? Скажешь: что именно ты чувствовал?
Перебивая – и его, и себя, добавлю:
– Ещё не знаю, зачем, но ответь мне: что чувствуют в таких случаях?
И снова перебью, самого себя перекрикивая, забыв о следах от клюва, раздвигая не поддававшиеся раньше стороны неравностороннего треугольника, превращая треугольник в странную фигуру:
– Что-то же чувствуют, да?
Клюв продолжал долбить, как ни забывай, как ни отказывайся, как ни прикидывайся и не прячься за неудобной треугольной спинкой, за вычурно треугольным стогом сена, за грузно упавшим занавесом.
Я надеялся, что ответ – если он мне ответит – утихомирит проклятую клюющую меня кочергу. Отведёт от меня клюв, невидимый с той стороны занавеса, но более чем ощутимый с этой.
Он снизошёл. Ответил, полагая, что это – ответ:
– Нехитрый скарб достался хитрецу…
Зря старается: клюв-кочерга донимает меня похлеще его стандартного остроумия. Мог бы что ли понять и помочь…
Но разве мог бы?
– Тщишься оставаться независимым и остроумным?
Или казаться таким – хотя бы самому себе.
Он начал отвечать, вроде бы и не рассчитывая, что удастся ответить:
– А ты? Сейчас всё ещё надеешься, что тогда измучил меня?
Ну да, мне не на что больше надеяться…
На что же?
– Думаешь, извёл меня тем, чт
, как оказалось, только и знал, что делал? Тем, чт
делал даже чаще, чем тебе казалось? Ты думал, мне будет мучительно узнать об этом? Тебе хотелось быть уверенным в этом?
Ну да, мне больше не в чем быть уверенным…
В чём же?
– Даже тогда, когда, как тебе думалось, не делал уже ничего?
Он лучше меня знает, чт
мне тогда думалось…
Что же? Ответил бы, что ли. Перехватил бы подобное задёрнутому занавесу письмо, на котором наклеена марка без года и цены.
Где задевалась проклятая иголка? Сгорбившись под неподъёмным богатством, никак не могу найти её в нелепом треугольном стогу.
Если он не хочет отвечать, отвечу ему я – по обеим щекам:
Другие электронные книги автора Михаил Блехман
Последний отзыв
Классная книга. Очень многое объясняет, что скрытое реально происходит в человеке