Субъективный реализм

– Эта – для грудных детей. Будем новорожденных учить плавать. На головку надеваем пробковые наушники, чтоб ребёнок не утонул.

– А зачем сачок?

– Сачком медсестра ловит ребёнка и выуживает из воды. Грудной ребёнок в воде чувствует себя естественно, как рыба. Он к этой среде привык за девять месяцев.

Как раз в этот момент к нам подошёл человек средних лет. Выглядел он как профессиональный громила. Я думал, будет бить.

– Доктор! Как поживаете?! – Громила расплылся в улыбке и открыл объятия.

Они обнялись.

– А ну, покажи руку.

– Доктор, рука с вашей помощью зажила – как и не было ничего. А это ваш сын?

Мы с громилой поздоровались за руку. Рука у него зажила, это точно.

– Если кто обидит, дайте знать, я разберусь.

– Старайся держать руку в тепле, – сказал отец. – Пока нужно избегать холода и сырости.

Когда мы отошли на безопасное расстояние, я спросил:

– Па, а кто это был?

– Король Новых домов. Сидел уже несколько раз.

С этими словами отец взвалил на спину мешок с зерном и потащил его на мельницу. Шла война, в эвакуации были в основном женщины, ну, и такие пацаны, как он. В 16 лет не очень-то весело тащить на себе здоровенный мешок целых десять километров до мельницы, а оттуда – назад – тот же мешок, но уже с мукой. Грузовиков не было, шла война.

– Давай за это выпьем, – сказал я.

– За что именно? – улыбнулся отец. – Поводов у нас, слава Богу, много.

– За то, что ты не загнулся под этими мешками, потом встретил маму, потом родился я. И за то, что я, кажется, немного поумнел за последнее время.

Мы выпили коньяка.

– Да, – сказал отец, – ты наше с мамой самое большое достижение.

Я покачал головой.

– Стараюсь, но это знаешь как непросто?

– Не оправдывай себя объективными обстоятельствами. Причину найти всегда легко. И поменьше сиди на месте. Движение – жизнь.

Я кивнул. Мы закусили и расслабились.

– Пап, ты помнишь, что мы с тобой и с мамой завтра едем в Феодосию?

Отец закурил.

– Ты что, куришь?!

– Раз в год можно, ничего страшного. Это я тебе как врач говорю. Всё должно быть в меру. Сегодня мне ещё кран чинить, так что засиживаться не смогу. Завтра рано вставать – у меня много вызовов. А когда поезд?

– Мама говорила – завтра вечером.

На улице Старинной святой было, как всегда, празднично, хотя праздника вроде бы не было. Отец выбросил бычок в мусорную корзину, где ещё оставалась шелуха от маминых семечек. Кивнул:

– Я там буду работать врачом в школьном лагере. Помню, мы повезём детей на прогулочном катере на экскурсию в Судак и попадём в шторм.

– Шесть баллов?

– Да, что-то в этом роде. Всех сильно укачает, и маму тоже. Но ты молодец, поможешь мне. Маме пока не говори, зачем ей заранее нервничать?

– Так всё же будет хорошо, не нужно ей беспокоиться.

– Ну, ты же знаешь маму. Она за тебя всегда переживает.

Мы допили коньяк, закусили и обнялись на прощание.

– Я пошёл, – сказал отец. – Как тебе тут, нравится?

– Очень, пап, всё в полном порядке. Ты за меня не волнуйся.

– За кого же мне ещё волноваться, кроме вас с мамой?

Мы снова обнялись, я поцеловал отца в обе щеки. Худющий, да ещё при таком росте. И при этом таскал мешки по полцентнера весом. Шевелюра густая, и глаза светятся. А у меня волос осталось меньше, чем выпало. Мы с ним рассмеялись на прощание.

Я бы поцеловал мамин памятник, смёл листья с плиты. Закрыл калитку, пошёл на могилу к отцу. Там ещё нет памятника, нужно поставить. А оттуда – прямиком, как обычно – на улицу Старинной святой, в мой любимый ресторан. Уселся у окна и заказал отбивную и кружку пива. Родители что-то опаздывали. Обычно они приходят вовремя. Что-то их сегодня задержало – наверно, дождь над Атлантикой. Ну, ничего, сейчас придут.

Две темы одного рассказа

Куда деваются утки, когда пруд замерзает?

Холден Колфилд.

Почему диких уток называют дикими? Только потому, что они живут сами по себе? Взяли и улетели в другие страны, взяли и прилетели из других стран. В этом их дикость? Нет, критерий слабый. Что изменится в утке, если её запереть в утятнике?

Наконец-то одиночество закончилось и стало можно побыть в одиночестве. Спина уже не болела от постоянного сидения за письменным столом, и давление – от того же – перестало прыгать.

Утки раскрякались за всю неделю, что мы не виделись. Ну, что поделаешь. Мне никак не удавалось выбраться на озеро раньше.

Волны детскими плюшками плюхаются в парапет. Тихо. Чайки кричат, почти каркают. Утка то ли энергично крякнула, то ли рявкнула. Беззлобно – из необходимости – ударила по воде крыльями, растущими не от плеч, как у других птиц, а от талии, и взмыла. Нужно сильно одичать, чтобы так рявкать и взмывать.

Дождь не удержался на сплошной неопределённого цвета туче и спрыгнул на меня – сначала на нос, потом на макушку, благо там ему уже было где расположиться. Думал, наверно, что одному мне придётся туго. Я не обратил на него внимания. Он обиделся и прошёл.

Интересно, утка рождается дикой или дичает от тяжёлой жизни?