Илимская Атлантида. Собрание сочинений

Я понимал, что трудно было ответить и поступить иначе. Да и работа на оборонных объектах уникальна, – не «типо?вки», которыми я занимался в последнее время. О такой работе только мечтают.

* * *

Это в Выборге, казалось, время не имеет измерения. А здесь, во второй столице страны, в водовороте дел, в паутине производственных отношений о времени вспоминаешь только тогда, когда с удивлением смотришь на календарь и восклицаешь: как быстро летит время!

Сутки казались резиновыми – так много дел мне удавалось сделать. Свободных оставалось только несколько часов, и то только для сна. Все остальное время было занято работой. О бытовых неудобствах не жалел. Но разлука с семьей, оставшейся в Выборге, становилась невыносимой. Соединиться с родными я не мог, потому что у меня не было ленинградской прописки.

Для многих, особенно молодых, людей, сегодня непонятно, что такое прописка и почему я не мог по своему желанию приобрести квартиру в Ленинграде. Да, все это можно сейчас, а тогда – было невозможно. Прописка регулировала миграционные потоки, это был социальный инструмент, с помощью которого государство проводило корректирующую политику. В Советском Союзе штампом в паспорте о прописке определялась вся жизнь советского гражданина: город, в котором он может проживать, жилое помещение, медицинское учреждение, где должен лечиться, ясли, детский сад, школа для ребенка.

В определенных городах и населенных пунктах прописка была ограничена и требовала особого разрешения высоких инстанций.

К таким городам относился и Ленинград.

Почему именно Ленинград? В семидесятые годы здесь строились новые промышленные предприятия, открывались новые производственные объединения, заметно увеличивалось городское население. Хотя официально провозглашался курс на развитие малых и средних городов, на практике люди старались перебраться в крупные индустриальные центры, там было лучшее снабжение продовольствием и промышленными товарами, больше возможности получить благоустроенное жилье, хорошее образование, манили интересная работа, высокий уровень культуры.

Ограничение прописки ставило барьер свободному потоку, но предприятия добивались права набирать иногородних и сельских жителей, особенно для неквалифицированных, тяжелых и низкооплачиваемых работ, по «лимиту». «Лимитчики» получали временную прописку и место в общежитии. Надежда получить в будущем постоянную прописку и, возможно, собственное жилье, приковывала «лимитчиков» к профессиям, которые у местных жителей популярностью не пользовались, однако при этом и они были недовольны набором новых «лимитчиков», видя в них конкурентов в очереди на жилплощадь.

Наверное, были и другие причины ограничения прописки. Сейчас, когда город распухает от наплыва миллионов людей, желающих его покорить, использовать в своих целях, «урвать» от его благ, мало что давая взамен, когда он задыхается от выхлопных газов тьмы автомобилей, становится понятной и оправданной прежняя советская политика.

Мне не была обещана ленинградская прописка с предоставлением городского жилья. Все зависело от многих факторов. От заветного жилья отделял и испытательный срок, и разрешение власти. Замечу, что жилье предоставлялось бесплатно, ни о каких, как сейчас, миллионах речи не могло быть.

Верил ли я, что это сбудется? Скорее, надеялся на чудо, так как стать в то время полноправным ленинградцем, да еще и со своей отдельной квартирой, когда большинство коренных горожан, блокадников ютились в многонаселенных общих квартирах, было, действительно, сродни чуду. Да и в «табеле о рангах» я занимал далеко не первые строчки для милостивых властных решений.

В начале ноября, поздним вечером, после окончания изнурительного совещания, управляющий трестом попросил меня задержаться. Когда мы остались одни, он сказал:

– Завтра решающий день, буду в Обкоме по твоему вопросу.

Я сразу понял, о чем идет речь, закивал головой, не зная, что сказать.

– Ты мне завтра вечером позвони, – продолжил начальник. – А лучше после работы загляни.

– Да, да, хорошо, – опять закивал я, не находя нужных для данной ситуации слов.

В важный для меня день я спокойно работать не мог, в голове вертелись различные варианты решения моей проблемы. Мучил вопрос, что делать, если не дадут разрешение. Придется уезжать из Ленинграда или продолжать работать?

В обеденный перерыв, вспомнив про слова жены, что я оброс волосами, как лесной житель, пошел я в парикмахерскую. Помню как сейчас: усадив меня в кресло, мастер, пожилая женщина, зачем-то отошла. Ее нет довольно долго. Терпеливо жду, обмотанный белоснежной парикмахерской пелериной. Волнение усиливается, лоб вспотел, страх за свою ленинградскую судьбу стучит в висках, сердце готово вырваться из груди. Пелерина разматывается, готовая соскользнуть на пол. Вместо успокоения в парикмахерской я получил стресс. Решаюсь: недовольно кряхтя, с трудом высвобождаюсь из глубоких объятий парикмахерского трона и иду искать мастера. С возмущением нахожу ее среди группы людей, столпившихся у телевизора.

– Мадам, вы куда подевались? У меня обеденный перерыв заканчивается! – сурово проговорил я.

От полученного ответа обомлел.

– Не видишь, Брежнев умер.

– Как умер? Зачем? – задал я глупейший вопрос. Но и без ответа все было ясно: с телевизионного экрана смотрел на нас «наш дорогой Леонид Ильич», Генеральный секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза, почти два десятка лет достаточно успешно руководивший великой страной.

– Нет! Зачем же ты сегодня умер, дорогой Леонид Ильич? – пронзила мой мозг беспощадная догадка. – Неужели денек подождать не мог? Кто ж в Обкоме в такой-то день документы мои будет рассматривать? Им там теперь не до таких мелочей, как моя прописка.

Махнув рукой на стрижку, я обреченно побрел на работу. Вечером не стал заходить в трест, управляющему тоже не позвонил. Зачем? Понятно, что мой вопрос не решен.

На другой день приехал на работу рано и сразу пошел по объектам.

Я уже говорил, что тогда о сотовых телефонах у нас и представления не было, пользовались рацией, и проводная связь не подводила.

Часов в десять я был на строительном объекте, находился на самой верхней отметке, метров тридцать от земли. Вдруг вижу внизу женщину-сигнальщика, красным флажком машет, показывая на нас с прорабом.

– Чего это она? Что-то случилось? Узнай, – говорю прорабу.

– Сейчас свяжусь.

Он включил рацию, которую мы использовали при монтаже конструкций, о чем говорил, я не слышал, ветер относил его слова. Потом прокричал мне:

– Это срочно. Вас ищет управляющий, звонила из треста секретарь.

Я спустился вниз быстро, добрался до телефона, с управляющим соединили мгновенно.

– Ну здравствуй, молодой человек, хотя какой же ты молодой, если памяти нет.

– Не понял? – бесстрастно ответил я.

– Чего тут непонятного, мы договорились с тобой вчера созвониться, а по возможности встретиться.

– Да. Но какая же встреча, ведь Брежнев умер.

– Но мы-то с тобой живы. Вот пока живы, быстро ко мне, а то по телефону можешь не так понять.

– А что понять? – Но в трубке уже пульсировали гудки.

Пока шел до треста, не допускал никаких предположений. Зачем волноваться, когда через несколько минут решится моя судьба. В данном случае – не я ею, а она мной управляет.

– Ну наконец-то! – встретил меня управляющий дружелюбным тоном. – Ты думаешь, я каждый день бываю в Обкоме и подписываю разрешения на прописку. Скажу тебе по секрету, сделал я это впервые. Нет, не присутствие в Обкоме впервые, туда-то меня часто вызывают, а вот разрешение, с которым я набегался по высоким кабинетам, я получал впервые. Так что поздравляю тебя. Разрешение получено.

– Спасибо. – Опять я не нашелся, что ответить. Сердце билось так громко, что мне казалось, за этим громом мои слова будут не слышны. Поэтому я начал изъясняться жестами: развел руки, распрямил плечи, вскинул, а потом наклонил голову, в общем, выглядела моя благодарность, наверное, очень комично.

Видя мое взволнованное состояние, управляющий достал из кожаной папки, как я смог заметить, огромный лист бумаги с резолюцией, красовавшейся в левом углу. Наискосок было написано: «Жилищному комитету подобрать квартиру». И красивая размашистая подпись.

– А чья это такая убедительная подпись стоит под резолюцией? – справившись с волнением и видя фактическое подтверждение своей счастливой судьбы, спросил я.

– Ходырева Владимира Яковлевича, – уважительно произнес управляющий.

– Второй секретарь Обкома партии подписал документ?! – я обомлел от неожиданности и зарделся от самодовольства.

– Перед подписанием он пригласил меня и заведующего соответствующим отделом. Я спросил у завотделом, есть ли какая-то специальная процедура по этому вопросу.

– Нет, – ответил тот, – в таких делах определенного регламента нет. Бывает, главный подпишет, а к нам попадает через почту, иногда меня вызывает, уточняет кое-какие детали, а иной раз получаем просто отказ без всяких комментариев. Так что наберитесь терпения, скоро все прояснится.

Будучи в приемной у Ходырева, я узнал о смерти Брежнева, так же, как и ты, подумал, что всем здесь не до меня. Однако через несколько минут был приглашен в кабинет Владимира Яковлевича. Встретил он меня приветливо, стал расспрашивать о делах. Мы ведь знакомы с ним, Ходырев бывает на наших объектах. Потом он достал из папки вот эту бумагу, – управляющий бережно приподнял судьбоносный лист, – и хозяин Ленинграда пытливо спросил меня:

– Скажи мне, пожалуйста, что, в нашем городе не найти умного, грамотного начальника строительного управления, которому не требуется прописка? А почему ты сам их не растишь?