Илимская Атлантида. Собрание сочинений

– А у тебя как стройка идет, Михаил Константинович?

– Как будто нормально, не считая кое-каких проблем с градозащитниками. Вы этих ребят не застали. В советские времена никто не протестовал, перед строительными площадками живые цепи не выстраивал.

– Нет, это не так. Вспомни снос гостиницы «Англетер». Это место всегда притягивало к себе поэтов, писателей, музыкантов, да и всю творческую интеллигенцию. Впрочем, ничего удивительного в этом нет. Исаакиевская площадь, два шага от Невского проспекта, фешенебельный ресторан – где ж еще общаться питерской богеме, как ни здесь, где останавливались Антон Чехов, Айседора Дункан, провел последние часы жизни Сергей Есенин. Но никто из защитников не подсчитал, сколько лет этому строению, возведенному в первой половине XIX века, бывшему изначально простым доходным домом, перестраивавшемуся, надстраивавшемуся, пережившему революции и блокаду. Люди как будто забыли, что рано или поздно все ветшает. И это, можно сказать, антикварное сооружение, всемирно известная гостиница, оказалась на грани обрушения.

– Не верится, я же вижу, как прекрасно это здание, ставшее сегодня визитной карточкой Санкт-Петербурга, обладающее непреходящей историей, связанной с историей России.

– Но в тридцатые годы прошлого столетия, – прервал мое восхищение Ходырев, – в гостинице не осталось ничего от былой, так называемой, буржуазной роскоши: была разрушена система технических коммуникаций, включая вентиляцию, остался только один телефонный аппарат – на втором этаже, а знаменитый на всю Европу ресторан с помощью перегородок поделен на номера. В конце пятидесятых в гостинице провели реконструкцию, но весьма своеобразную: помимо стандартных номеров, здесь соорудили двенадцатиместные комнаты общежитского типа – все для трудового народа. В большинстве номеров не было ванных комнат, а во всем отеле ни ресторана, ни кафе. К восьмидесятым здание признали непригодным, по существу аварийным, и гостиницу пришлось закрыть.

– Но ведь в восьмидесятые уже существовали новые строительные технологии, были разработаны технические методики, которыми мы отчасти пользуемся поныне. Да и за помощью к капиталистам можно было обратиться, – заметил я со знанием строительного дела. – Те годы помню хорошо, я уже был вполне квалифицированный, грамотный, опытный строитель.

– Да, вы правы, Михаил Константинович, город тогда заключил договор с финнами о том, что к определенному сроку они должны получить это пятно под застройку. То есть – все снести, стереть с лица земли и застроить новоделом. И это в сердце города, в красивейшей и важнейшей его части. Кажется, непостижимая жестокость Иванов родства не помнящих! Но, как я убедился позже, это трудное решение было вызвано объективной необходимостью. Я хотел, чтобы реконструкция гостиницы проводилась максимально щадящим образом. Помню, начались круглосуточные пикеты, многочисленные митинги, шквал протестов против сноса. С другой стороны – ко мне с правительственного уровня поступают категоричные предостережения: «Владимир Яковлевич, если вы сейчас же не освободите пятно, государство получит по неустойке огромный штраф». В общем, я оказался, как говорится, между молотом и наковальней.

Решил еще раз сам все проверить, пощупать. Пришел в гостиницу, смотрю – кругом разруха, взял в руки один из вывалившихся кирпичей, он у меня прямо в руках и рассыпался, прикоснулся к стене – шатается, все валится. И тогда я уверенно приказал: «Сносите»! Что тут началось! Не передать. Словно шлюзы открылись. Все, кому надо и не надо, влились в демонстрацию с устрашающими плакатами. Сколько речей высказано, сколько новых политиков проклюнулось на этом выгодном для них протесте. Но я был непреклонен, мы вовремя предоставили пятно финским строителям, и страна не заплатила тяжелейшую неустойку. Однако признаюсь, что я виноват только в том, что при строительстве была ликвидирована богемная достопримечательность города – так называемая щель между «Асторией» и «Англетером», где находилось популярное кафе. Сегодня «Англетер» блистает в своем историческом виде, таким он был в конце девятнадцатого века. Уверен, таковым он останется на долгие годы!

– Я знаю, что вам далось тяжело внедрение идеи невской дамбы, которая сегодня успешно защищает Петербург от наводнений, а еще связала город с Кронштадтом.

– Да, вокруг строительства дамбы наши оппоненты такую шумовую завесу устроили, что страшно вспомнить. Оказывается, неспроста, дыма без огня, действительно, не бывает. Поджигатели квалифицированно действовали. Сейчас мало кто знает, что накануне выборов в народные депутаты Верховного Совета в сентябре 1989 года в Риге работники Госдепа США целый месяц проводили семинар с руководителями народных фронтов республик Советского Союза, обучали их подрывным методам идеологической работы. Мне показывали документы, рассказывающие об этой «учебе»: коммунистов надо шельмовать, внедрять в умы обывателей любую «дезу», от которой потом не отмоешься, – в общем, делать все, чтобы дискредитировать существующую власть, чтобы пришли те, кто нужен, чтобы начался развал Советского Союза.

Но с дамбой мы встали насмерть. Сорок институтов делали проект! Мы построили огромный макет этого уникального сооружения в здании на Гражданском проспекте, в котором сейчас находится «Максидом». Испытывали, наблюдали – никаких застойных зон, которыми стращали демократы и экологи, там не образовалось. Я очень рад, что достроили дамбу, жалко, что не в оптимальные сроки. Затянули строительство мои властные преемники.

Всё, что вокруг нее в те годы творилось, было сплошной политикой. Теперь наш топкий от природы город надежно защищен от наводнений сооружением, не имеющим аналогов в мире. Сегодня мы наблюдаем по телевизору, какие ужасные затопления могут быть от меньших, чем великая Нева, речек, какие страшные могут быть последствия, тем более в наши времена неустойчивого, изменяющегося климата. А Петербургу ничего не угрожает, и петербуржцам тоже. И мне радостно осознавать, что доля и моего сердца есть в этом строительном подвиге.

Но поднаторевшие политики и сегодня ищут спорные объекты, на развалинах которых проверяют грязные американские технологии, искусно применяют их в своих корыстно-политических интересах.

Сейчас я вспоминаю тот разговор, глядя на вопиющую, подготовленную антирусскими силами историю с передачей Исаакиевского собора Церкви. Казалось бы, чего проще – отдать ценность тому, кому она всегда принадлежала, то есть Русской Православной Церкви. А вон какие омерзительные монстры повылезали. Удивительно, что несогласных крикунов много-много меньше, чем людей разумных. Но и к воплям этой кучки «либеральных политиков» власти прислушиваются и отменяют свои разумные решения. А эти «политики» наглеют, сколачивают свое разрушительное движение и разъезжают по городам России, возмущая население на борьбу против русской традиции и истории.

А тогда, будучи человеком в политтехнологиях неискушенным, я внимательно постигал науку Ходырева, который многому научился на своем личном опыте.

– А ты как хотел? Политика всегда была делом нечистым, тут все методы хороши у людей бессовестных. Знаю, что и сейчас отдельные партии и движения на существующих конфликтах и на столкновении интересов жителей зарабатывают очки, особенно перед выборами. Я всегда говорил, мнение людей необходимо знать. В диалоге появляются дельные мысли, рациональные зерна, но не надо это увязывать с политикой.

Ведь чего скрывать: у вас на стройке – застройщик, инвестор, эти ребята неустанно ищут лазейки в законодательстве и пути обхода запретов.

– Владимир Яковлевич, – возмутился я некорректным примером, – ну о чем вы говорите?! По вашему мнению, город строится за счет бюджетных средств, а мы, «враги», только и ждем, где «урвать»?

– Михаил, ты меня не передергивай. Конечно, ты честный руководитель. Но я-то немного больше знаю, чем ты. Я почти уверен, что губернатор при всей его власти не определяет градостроительную политику сам. Есть мощные лоббистские структуры, за которыми стоит алчный стройбизнес. С помощью «своих» людей в аппарате проекты облекаются выгодным лоббистам пакетом документов и согласований.

– Наверняка вы говорите об историческом центре. Но и наше строительство в спальных районах города вызывает не меньший всплеск протестов. Тут-то чего делить? Какие-то неизвестные люди придумывают чудовищные небылицы про подземные реки, плывуны, про обвалы и завалы. Фальсифицируют хорошее дело, прямо как идеологические диверсанты или таинственные тролли в интернете.

– Тут-то понятно. Если в твоем дворе будут что-то строить, тоже недовольным будешь, правда, на демонстрацию протеста не пойдешь, умом понимаешь, все-таки сам строитель. А жители здесь долгие годы собак прогуливали, парковочку самостройную завели, место под шашлычки огородили. В общем, все удобства соорудили. Пустили корни, землю стали считать своей собственностью. А тут вдруг ты с забором появляешься. Конечно, покричать надо, может, власть испугается и опять все по-старому останется. Но таков закон жизни – «все течет, все меняется», как сформулировал его древнегреческий философ.

А чтобы не было непонимания и недовольства, нужна постоянная информация: что проектируется, что строится, когда сдается. Нужно давать запас по времени, чтобы узнать альтернативные точки зрения, обсудить и оценить их, может что-то в проекте подправить. Идеального рецепта решения, который бы подходил для любой точки зрения на градостроительную политику, конечно, нет.

– То, о чем вы говорите, Владимир Яковлевич, мне понятно. Все вопросы необходимо решать до выхода разрешения на строительство. А если оно есть, неукоснительно начинается отсчет времени строительства, сроки которого нарушены быть не могут. И в это-то время «протестанты» начинают устраивать барьеры. При этом и слушанья были, и информация была, даже в интернете.

– Ладно, Михаил, у нас с тобой разговор, словно докучная сказка «про белого бычка». Я знаю и практику, и теорию этого нелегкого дела. Ты тоже знаешь. Нового я тебе ничего не скажу. И сегодня мне приходится соприкасаться со строительством отдельных объектов в городе. У меня контакт со всеми главами районов.

Ходырев встал, подошел к окну, как по клавишам постучал пальцами по подоконнику, посмотрел на улицу.

Затем, повернувшись ко мне, сказал:

– Вот, насчет информации о строительстве. Еще до моего прихода на должность председателя Ленгорисполкома был разработан план комплексного экономического и социального развития, который я тоже всячески поддерживал. Система была такая: мы готовили для строительства территорию с инфраструктурой, а затем возводили в каждом квартале жилье и необходимые социальные объекты: поликлиники, магазины, детские сады, школы. За это большая группа ленинградских специалистов получила Государственную премию. Все этот принцип поддерживали. Вот бы сейчас вернуться к подобной технологии, вряд ли бы кто протестовал.

– Сейчас, Владимир Яковлевич, редко кто кварталами строит – трудно, дорого, в кризисный период нет гарантии продаж. Поэтому все торопятся, хватают «куски» налету. Очень любят в обжитых местах дома ставить.

– Я против уплотнительной застройки, тут люди правы. А застройщикам совесть надо иметь. Надеюсь, Михаил, ты не из таких? А?

– Не из таких, Владимир Яковлевич, – ответил за меня глава администрации, до сей минуты не вмешивавшийся в наш разговор.

– Ну вот и хорошо.

Мы поняли, что встреча окончена, и стали прощаться с нашим знаменитым собеседником. Владимир Яковлевич пошел проводить нас к машине. По дороге продолжили разговор о кадрах, об ошибочных, непрофессиональных решениях, даже на государственном уровне.

– Одного не пойму, – вдруг с горьким вздохом сказал, как будто самому себе, Ходырев, – ну ладно, строй поменяли, идеологию убрали, но зачем же добротное ломать, качественное перестраивать? Вместо того, чтобы создавать, начали разваливать. Нарушили систему подготовки кадров. Я поставлю неутешительный диагноз нашему времени – непрофессионализм. Не хватает людей с комплексным видением проблемы, чтобы могли представить и то, как ее решить, и то, какие могут быть последствия в краткосрочной и долгосрочной перспективе.

Радуюсь, что мы начали вести независимую внешнюю политику, что обновили вооружение армии, но надо не забывать и о людях нашей страны, об их интересах. В военной сфере у нас высококлассные специалисты. А в других отраслях? А в политике? Почему леса горят? Потому что сократили лесников. Почему у нас в этом году смертность выросла? Да потому, что мы оптимизировали медицину, то есть сократили количество медучреждений, понизили качество врачебной помощи. Убежден, руководить любым предприятием должен профессионал, а не менеджер, человек с опытом, а не безответственный юнец. Думать надо о государстве. О государстве! А уже потом о себе.

Ходырев дружески похлопал меня по плечу, оптимистично и крепко пожал руку.

Эта встреча с выдающим человеком нашего времени была для меня знаковой, утвердившей меня во многих моих вопросах, а, главное, в том, что я должен неколебимо стоять в своих убеждениях, бескомпромиссно отстаивать их. Именно это главное требование нашего времени – не кривить душой, не предавать и не продаваться. Но почему «нашего», подумал я про себя? Не нашего, а моего(!) времени. Это я несу личную ответственность за свои поступки, это мои дома будут оценивать горожане своими жизнями. Это мои друзья, учителя и руководители учили меня уму-разуму, который имеет и нравственное, и духовное содержание. И наука эта – самое мое большое богатство.

Звездная судьба

Великий тренер Вячеслав Алексеевич Платонов

Легким прогулочным шагом я шел по берегу Невы к своему дому на Большой Морской. Чувствуя ответную вибрацию сердца, глубоко вдыхал насыщенный упругими капельками влаги воздух. Он был тяжеловат для моих легких, усердно мне служивших на всем моем строительном поприще. Я любовался самым красивым, ставшим мне родным, городом мира и пытался понять, как мне, родившемуся в глухой сибирской деревне, удалось вторую половину своей жизни жить не просто в Санкт-Петербурге, а на одной из его центральных, красивейших улиц, где когда-то только вельможи имели право строить себе дворцы. Мне было совестно перед теми коренными ленинградцами, которые этот город своими жизнями, своим великим общим подвигом отстояли и для меня тоже. Их давно нет, нет даже имен тысяч блокадников, покоящихся на Пискаревском кладбище, а я живу вместо них. Или – за них? Да, я должен воплотить их мечты, их надежды, выразить городу их любовь. И свою – тоже. Бог дал мне одну из самых гуманных профессий – смолоду я строитель. Сейчас строю жилища для новых петербуржцев. Стараюсь, чтобы квартиры строительного треста, который я возглавляю уже несколько десятков лет, были удобными, уютными, недорогими. Мне, знающему не понаслышке, а на примере судеб отца и матери, что такое война, так хочется искупить и оправдать свою счастливую по моему пониманию жизнь. Жизнь – в которой есть любимая профессия, любимая семья, добрые друзья и удача. Или Божия помощь?

Я пристально посмотрел в небо, как будто хотел увидеть там Моего незримого Помощника. Но увидел лишь множество звезд, что означало – на дворе август. Именно этот, таинственный в своей непостижимой пограничности месяц, обильно сеял звезды по ночам. Вспомнились известные строки Маяковского:

…если звезды зажигают —
значит – это кому-нибудь нужно?
Значит – это необходимо,
чтобы каждый вечер
над крышами
загоралась хоть одна звезда?!

Да, действительно, «если звезды зажигают, значит – это кому-нибудь нужно»… А звездные судьбы? Их тоже Кто-то зажигает? Или они зажигаются сами? С долей смущения скажу, что и моя судьба близка к звездной, одних званий и наград у меня – десятки, и авторских книг – десятки. То, что Кому-то и многим я нужен в этой жизни, мне льстит, но уверен, что и от меня многое в моей «звездной» судьбе зависело и зависит. Да что – обо мне. Есть у меня друзья, на примере судеб которых я могу с уверенностью сказать, что «нужно» это в первую очередь самому человеку.

* * *

Каких только сравнений поэты не придумали Луне. Сегодня она, упругая, динамичная, мгновенно взлетевшая в небо из-за купола Исаакиевского собора, почему-то мне показалась похожей на волейбольный мяч. Может, потому, что дорогой я вспомнил своего выдающегося друга, знакомством с которым очень гордился и горжусь – великого волейбольного тренера Вячеслава Алексеевича Платонова. Нет, он был не звездой, он был Великой Планетой!

Сегодня спорт в России – одна из составляющих ее национальной политики. Сегодня – волю к победе, спортивные успехи и убедительный пример показывает нам сам Президент Владимир Путин. Сегодня все победы – во славу России. Мы знаем поименно наших великих современных спортсменов. Так ли был популярен спорт несколько десятилетий назад, когда Россия оказалась на грани распада, когда ее некомпетентные, нечестные руководители, как бессовестные барыги, торговали суверенитетом нашей Родины? Но и в те, недавние времена, спорт оставался средоточием патриотизма.

Что значит сегодня волейбол для россиян? Эта игра интересна неширокому слою ее почитателей. А когда-то, в пору блистательных спортивных побед, наши волейболисты были кумирами для миллионов болельщиков, в настоящее время ряды «фанатов» волейбола поредели катастрофически. И это понятно, нет побед, нет интереса, нет признания. Правда, случайные, незакономерные победы бывают и в наше время. Например, на Олимпийских играх в Пекине российская сборная добралась аж(!?) до полуфинала, где уступила будущим чемпионам – американцам. После этой игры вдова великого волейбольного тренера Вячеслава Алексеевича Платонова Валентина Ивановна с досадой высказалась в адрес спортивных чиновников:

– Пусть все помнят, что сделал для страны Платонов, и как именно он это сделал. Некоторые из них думают: взять золото на мировых чемпионатах – это как в булочную за хлебом сходить…

Про булочную, конечно, сказано под горячую руку обиды. Однако во всем остальном – она права. С уходом Платонова закончились наши безоговорочные, закономерные волейбольные победы. Закончилась победная целая эпоха в отдельно взятом виде спорта, которую вполне можно назвать «платоновской». Одно только перечисление достижений и успехов Платонова, его званий и титулов займет несколько страниц убористого текста. Позволю себе назвать хотя бы некоторые.