Илимская Атлантида. Собрание сочинений

Обязательно нужно готовить замену. Позовите к себе волейболиста, объясните идею замены, успокойте его, посмотрите ему в глаза – они о многом вам скажут. Поставьте ему конкретные задачи, с акцентом на наиболее важное в данный момент для команды. Если вы предупреждали спортсмена о замене, но не сделали ее по каким-то причинам, объясните ему, почему так поступили.

Мне посчастливилось тренироваться у наставников, каждого из которых считали седьмым игроком по площадке. Четко руководя командой во время матча, они часто спасали нас от поражений, помогали в трудные минуты, находя нестандартные ходы – можно сказать, они играли вместе с нами, и иногда они выигрывали игры, а не мы. Это высший класс тренера».

Но игра когда-то заканчивается. И вот трудная Победа! Овации! Слезы радости! Здесь закономерен вопрос – как тренер это сделал? Кто-то убежден, что это легко и очевидно! Кто-то завистливо шипит: «Мы и сами так можем». Но вот Платонов ушел, и некому повторить даже маленькую толику того, что он сделал. И никто не хочет вспомнить, как он это делал.

Однажды мне удалось уговорить Вячеслава Алексеевича разрешить мне понаблюдать за его работой, побыть рядом с ним на скамейке во время игры. Я хотел ощутить дыхание сражения, понять поведение тренера и игроков. С трибун, как ни присматривайся, на мой непрофессиональный взгляд всегда что-то не доглядишь, не поймешь. Мне очень хотелось очутиться в эпицентре игры, я долго уговаривал друга, не без некоторых колебаний Платонов согласился:

– Константиныч, делаю это в первый раз, ну или почти в первый раз, – поправился он, увидев мое удивленное лицо. – Почему? Матч – это мой электрический стул, мое испытание. Другим здесь нет места. Не хочу, чтобы видели мои страдания.

Игра проходила в Спортивно-концертном комплексе «Петербургский», находящемся возле мемориального «Парка Победы» в Московском районе. Застроить эту пустынную территорию предполагали с пятидесятых годов двадцатого века. Уже были проработаны эскизы высокой доминаты типа сталинской высотки, но смерть Сталина пресекла эти планы. А после того, как было принято решение провести Олимпиаду в Советском Союзе и речь пошла о новых спортивных сооружениях, это место в одном из лучших районов города оказалось вновь востребованным.

Проект спортивного комплекса разработали советские специалисты – представители ЛенЗНИИЭПА во главе с архитекторами Н. В. Барановым, И. М. Чайко и главным специалистом по конструкциям О. А. Курбатовым, а выполнил строительство трест № 16 Главленинградстроя под руководством главного инженера А. В. Яхонтова. Здание было построено из отечественных материалов. Строительство закончили в конце 1979 года, и стадион открыли 19 мая 1980 года, перед Олимпиадой.

Как и ожидалось, новый Спортивно-концертный комплекс, которому по традиции дали имя вождя мирового пролетариата, а потом переименовали в соответствии с новой идеологией новой революции, стал крупнейшим спортивным комплексом Ленинграда. В нем проводились крупнейшие спортивные соревнования по различным видам спорта. Именно в СКК в 1984 году прошел матч, ставший знаковым для Ленинграда: ленинградский «Зенит» обыграл харьковский «Металлист» со счетом 4:1, тем самым впервые став Чемпионом СССР по футболу.

В постсоветский период СКК им. Ленина переименовали в СКК «Петербургский» (или Петербургский СКК), тем самым отметив возвращение Санкт-Петербургу исторического имени. Но с переименованием из СКК ушел спорт. В первые годы после советской власти там еще проводились крупные соревнования, такие как Игры Доброй Воли 1994, однако все больше места уделялось концертам и различным шоу. В 1998 году здесь прошел финал Серии Гран-При по фигурному катанию. Кроме того, до недавнего времени каждый год здесь проводился теннисный турнир St. Petersburg Open. Но уже тогда правое крыло заняла «Ярмарка» промышленных товаров, а точнее рынок. А в 2000 году из комплекса ушли почти все крупные спортивные турниры – главным стал новый Ледовый дворец.

Здание СКК спроектировано в виде огромного цилиндра или колизея в стиле неоконструктивизма. Центральный вход обращен к Парку Победы, от него идет выложенная асфальтом дорожка, являющаяся своеобразным продолжением парковой аллеи Героев.

Вместимость зала 25 тысяч зрителей. Высота основной части сорок метров, ее диаметр сто шестьдесят метров. Да простит меня читатель, как строитель я не могу промолчать и не отметить достоинства этого вошедшего в историю уникального сооружения.

Играли в тот особо памятный для меня вечер с волейбольным клубом ЦСКА, сильнейшим клубом России. Это сегодня о нем не слышно, и на спортивных афишах не встретишь гордую символичную аббревиатуру. В былые годы лучшие волейболисты отечественных клубов почитали за честь играть под знаменами Вооруженных сил. Выступление за ЦСКА было свидетельством «высшей категории» спортсмена-волейболиста, оттуда ему открывалась прямая дорога в национальную сборную.

Главным тренером волейбольного ЦСКА был в это время Олег Алексеевич Молибога, благодаря Платонову мы были знакомы. Человек – гордость нашего волейбола, игрок сборной Советского Союза в пору ее наивысшего успеха под руководством Вячеслава Алексеевича. Его достижения как спортсмена недосягаемы: Олимпийский чемпион, Серебряный призер Олимпийских игр, двукратный чемпион мира, двукратный обладатель Кубка мира, четырехкратный чемпион Европы, чемпион Европы молодежных команд, семикратный чемпион СССР, бронзовый призер чемпионата СССР, Победитель Спартакиады народов СССР, Серебряный призер Спартакиады народов СССР, Победитель Кубка СССР, трехкратный обладатель Кубка европейских чемпионов. И на тренерской работе достижений предостаточно. А в трудные девяностые вместе с Платоновым Молибога тянул лямку второго тренера Сборной страны.

Когда началась игра, я скромно, не шелохнувшись, сидел с краю, недалеко от Платонова, затаив дыхание, наблюдал за ним, посматривал на трибуны, народу немного, может, тысяча человек, может, две, несколько болельщиков бьют по барабанам, детские игрушки-пищалки поднимают настроение. Десятка два парней после каждого удара восторженно кричат, подбадривают зрителей и спортсменов. Работает одна телекамера. Всё как обычно. Особого ажиотажа нет.

Это не Аргентина, о которой рассказывал Вячеслав Алексеевич, когда крики страстных аргентинских болельщиков были сравнимы с грохотом Ниагары, с ревом реактивного двигателя и наэлектризованной ярости ансамбля поп-музыки вместе взятых.

Наши играли хорошо, выигрывали, но Платонов практически не вмешивался в игру, сидел тихо, несколько раз что-то сказал Жене Сивкову – второму тренеру. Я, хоть и был рядом, ничего не расслышал. В тайм-аутах о чем-то попросил Сашу Богомолова, Семена Полтавского и Олега Согрина, негромко, мне так и не удалось ничего подслушать. После игры я спросил Платонова:

– Почему вы так вели себя, как будто игра была безразлична вам? Я же не раз видел, как на матчах с другими командами, понятно, не со всеми, вы, Вячеслав Алексеевич, не садились на лавку, постоянно находились в технической зоне, что-то подсказывали игрокам, брали тайм-ауты, порой кричали так, что болельщики удивлялись. Он улыбнулся:

– Значит, именно в этой игре так было нужно. Когда-нибудь я объясню тебе все эти хитрости. Найдем время, об этом на ходу не расскажешь.

Время на беседу так и не нашлось. Ответ на этот вопрос я отыскал спустя много лет в книге Вячеслава Платонова. Сейчас, читая записки великого тренера, убеждаюсь в их правдивости. Здесь нет ничего выдуманного, приукрашенного. Даю слово очевидца и свидетеля.

«Продумайте до матча возможные варианты замен, причем самые фантастические. При дефиците времени в ходе поединка, его страшной психологической напряженности эти предыгровые мысли-идеи могут вас внезапно и очень вовремя “озарить” и оказаться единственно верными в данной ситуации.

Как вести себя тренеру во время игры? Сделать непроницаемое выражение лица и не снимать эту маску, пока не прозвучит финальный свисток судьи? Или не обращать внимание на то, как ты выглядишь со стороны, и реагировать на изменение ситуации, как это свойственно тебе в жизни? Склоняюсь ко второму варианту, но, разумеется, контролировать себя, свои эмоции надо жестче, чем на отдыхе, в дружеском кругу или даже на тренировке. Во время игры нельзя впадать в панику и растерянность, терять выдержку и самообладание. Надо всегда помнить, что игрокам на площадке тяжело, и они ждут от вас помощи, а не ругани и критики, хотя и это, правда, крайне редко, помогает в отдельных эпизодах. Любите игроков во время матча, жалейте их, понимайте их проблемы, и тогда тон и содержание ваших разговоров будут на пользу игре. Жесткий тон возможен только когда нарушена тактическая и игровая дисциплина. Хочу дать один банальный совет: берегите нервы игроков и свои. В любом конфликте в ходе поединка будьте мудрее игрока, действуйте только в интересах команды, дела. Если игрок перевозбужден, вы должны быть хладнокровны. Перенесите основное разрешение возникшей в матче проблемы на послеигровое время. Первое быстрое решение иногда бывает верным, но не обязательно мудрым. Конкретные, деловые указания, как вести игру, команде и отдельным игрокам, высказанные в дружелюбном тоне, на мой взгляд, лучшая форма общения во время тайм-аутов между тренером и спортсменами».

В общем, эти рекомендации годятся для любого руководителя в любой трудовой сфере.

Я часто вспоминаю ту скамейку, себя рядом с великим тренером, а понимаю только сейчас, какие бури были в этот момент внутри этого человека, сколько эмоций скрывало внешнее спокойствие лица, чуть безразличный взгляд, и как это успокаивающе и вдохновляюще действовало на команду, и в итоге на ее победу.

Игра, работа с командой приносила Платонову кроме огромных забот, бед, разочарований и большое счастье. Он был благодарен всем своим подопечным, он их любил.

Подбирая материалы к этим запискам, я нашел интервью Вячеслава Алексеевича, данное им после десятого чемпионата мира, который проходил в Буэнос-Айресе в спортивном дворце «Луна-парк». Приведу эти удивительные слова, потому что в них весь Платонов.

«Вроде бы не пристало мне восхищаться своей командой. Кто же не знает, что тренеру по штату положено не успокаиваться на достигнутом, не удовлетворяться сделанным? Поверьте мне – чаще всего нашим чемпионам, корифеям, заслуженным-перезаслуженным, приходится выслушивать от их старшего тренера не комплименты, а критику, ибо предела для совершенствования нет.

Но бывают минуты, часы, целые игры, когда до малейшей зазубринки знакомая команда, вместе с которой падал и поднимался, заблуждался и прозревал, которую знал, казалось, до донышка, предстает перед тобой в сиянии и блеске, командой твоей мечты, пусть на семьдесят две минуты, но в яви, а не во сне, хоть в третьем часу ночи, когда добропорядочным гражданам полагается смотреть сны…

Счастлив тренер, который видел однажды команду своей мечты, подготовил ее, и, не подозревая до конца, на что она способна, воспламененная собственным вдохновением и трибунами…

Семьдесят две минуты длился матч, решивший судьбу чемпионского звания. Такого скоротечного финала не было еще на чемпионатах мира. Я затрудняюсь описать, как играли наши волейболисты, хотя был там, и все три партии до сих пор стоят у меня перед глазами.

Сказать – у нас получалось все, значит, ничего не сказать. Один человек, когда он виртуозно владеет своим телом, – мим, акробат, жонглер, гимнаст – поражает воображение. А тут шестеро творят с мячом, взаимодействуя друг с другом, с противником, со зрителями, нечто абсолютно согласованное, ритмически завораживающее, подчиняющее душу, сердце: танец – не танец, музыку – не музыку, игру – не игру…

Пожалуй, все же игру, ибо игра – это и танец, и музыка, и тайна. Всегда недосказанность…

В Аргентине, несмотря на все предварительные эксперименты, выбор тренера был, по существу, ограничен восемью спортсменами. Но из них так и не достигли прежних высоких кондиций Дорохов и Селиванов. Значит, осталось шестеро. Причем, если уж быть откровенным до конца, в каждом матче (финал – исключение) у кого-то из этой проверенной шестерки были сбои, кто-то выпадал из ансамбля. Так что при свете дня выясняется, что мои опасения были небеспочвенными…

И все-таки мы победили. Победили по всем статьям! Специалисты признали нашу победу на десятом первенстве мира безоговорочной. Как же вяжется одно с другим – небеспочвенные опасения тренера и безоговорочная победа тренируемой им команды?

В общем-то вяжется. Во всяком случае, одно другому не противоречит. Тренер даже в минуту ликования – ну, понятно, не в самую минуту восторга, а чуть позже, на остывшую уже голову, – обязан думать о завтрашнем дне, должен жить будущим. Тренер, опьяненный победой своей команды, витающий в облаках радости, быстро опускается на землю и обнаруживает себя у разбитого корыта, еще вчера – не корыта, а клипера, мчащегося под всеми парусами.

Тренер обязан опережать игроков в осознании перспектив игры, команды, в понимании встающих проблем: это его профессиональный долг. Тренер должен жить с “заглядом” вперед и предвидеть возникновение тайфуна задолго до того, как он наберет головоломную скорость.

Несмотря на все свои тревоги, я верил, что потенциал нашей сборной еще не исчерпан, и она способна победить в Аргентине. Но о такой безоговорочной победе, признаться, не помышлял…»

Вот он такой – Платонов – великий человек и лучший тренер в мире!

* * *

Непогода в Пулково-2 задержала нас с моей женой Ниной в Пражском аэропорту. Мы изнывали от жары; солнце, хоть и поздней осени, пекло так, что хотелось раздеться насколько позволял этикет. Но он многого не позволял, поэтому и обливались потом. Сначала рейс отложили на один час, потом на два, затем вылет перенесли на шесть часов. Нет ничего хуже слоняться по чужому аэропорту, хотя коротать время и в родном аэротерминале нелегко. Все они одинаково неуютны, когда приходится ждать. Кажется, уже изучили все объявления, рассмотрели все рекламы, купили все, что надо и не надо в магазинах «дюти фри», насиделись так, что спину не разогнуть. В голове один вопрос: «Ну когда же? И что же это такое? Что мешает посадке в Питере – непогода»? Дождь для Питера – дело привычное. По мобильному телефону родные, ожидающие нашего прибытия, говорят, что у нас там сильный ветер со снегом. Но неужели современному самолету это стало преградой? Покоя не дают опасения и огромное желание поскорее очутиться дома.

Наконец, нас пропускают в «отстойник», через час стали пропускать через рукав в самолет. Взлетел! Вот радость-то! В полете все успокоились, кто-то вздремнул, кто-то читал газеты. Нам с Ниной за наши мучения в питерском аэропорту судьба сделала подарок – встречу с Платоновыми, прилетевшими из Берлина. После первых радостных возгласов и расспросов, откуда прилетели, что видели, его жена Валентина Ивановна шепнула мне:

– Поздравь Славу, он лучший тренер двадцатого века. Вчера в берлинском «Гранд Гала» состоялась церемония награждения.

Как ни тихо она говорила, Вячеслав Алексеевич услышал ее слова:

– Валя, лучший тренер – Ясутака Мацудайра, а я в числе тех, кто отмечен специальными призами за вклад мирового волейбола в двадцатом веке, – поправил спутницу жизни Вячеслав Алексеевич.

Я стал поздравлять Платонова, он, немного стесняясь, волнуясь, говорил мне, словно оправдываясь:

– Ну ладно, ладно, Константиныч, неудобно же, видишь, люди уже стали обращать внимание.

Я понял это по-своему и спросил откровенно:

– Ты что, обиделся, что лучшим тренером планеты по волейболу двадцатого века первым номером назвали японца Мацудайру, а тебя вторым?

– Ну что ты, быть в одной компании с Ясутакой – великое счастье. Он – главный тренер той мужской сборной Японии, которая в 1972 году выиграла Олимпийские игры. На протяжении многих лет господин Мацудайра возглавлял японскую волейбольную ассоциацию и Азиатскую волейбольную конфедерацию, занимал пост вице-президента Международной федерации волейбола (ФИВБ). Но, наверное, главная его заслуга перед мировым волейболом – это создание Мировой лиги, одного из самых престижных мужских волейбольных турниров. Вплоть до начала 90-х годов волейбол был популярен лишь в социалистических странах и в Японии. Мацудайра, бесконечно влюбленный в волейбол, очень хотел, чтобы этот замечательный вид спорта развивался во всем мире. А для этого нужен был крупный коммерческий турнир, за победу и участие в котором национальные сборные получали бы реальные деньги. Таким турниром и стала созданная им Мировая лига. Господину Мацудайре удалось увлечь своим проектом солидных спонсоров, благо тому способствовала стабильная в то время экономическая ситуация в Японии. Несмотря на то, что сам Ясутака Мацудайра удалился от дел, его детище продолжает жить и до сих пор оправдывает себя во всех отношениях.

Кстати, к нашей стране и, в частности, к нашему городу, господин Мацудайра питает особо теплые чувства, так как считает, что именно в Ленинграде, куда в 1961 году он приехал на стажировку, он постиг таинство тренерского мастерства и проникся идеей беззаветного служения волейболу. Именно в городе на Неве жил человек, которого он считал своим учителем – это заслуженный тренер Советского Союза, заслуженный мастер спорта, военный хирург, полковник медицинской службы Анатолий Николаевич Эйнгорн. Как написал когда-то известный петербургский писатель и журналист Алексей Самойлов: «Все мы (имеются в виду волейболисты. – М. З.) вышли из шинели Эйнгорна». Мацу-дайра один из них. По его словам всеми своими достижениями в волейболе, начиная с олимпийской победы в Мюнхене, он обязан Эйнгорну.

Если говорить об олимпийском драгметалле, у него его больше, чем у меня: кроме золота, есть серебро, две бронзы, а у меня лишь одно золото Москвы-80. Кстати, я расскажу одну историю, и ты поймешь, кто такой Мацудайра. В 1980 году Московскую Олимпиаду вслед за Штатами бойкотировало и правительство Японии. Но федерация волейбола Японии сказала: «А мы поедем!» Президентом федерации был Мацудайра. Он так решил не из-за симпатий, например, ко мне. Просто он считал, что бойкот – это ошибка, спорт нельзя смешивать с политикой. Понимают такие вещи многие. Но немногие могут выступить наперекор своим правителям. История потом рассудила: Япония была не права, а Мацудайра – прав. Так что быть вторым за таким человеком – большая честь для меня.