Илимская Атлантида. Собрание сочинений

– А что, у нас государство просто наблюдает за этим процессом?

– Ну а причем здесь власть, все объединения некоммерческие, общественные, и государство не вправе вмешиваться в их деятельность. Поэтому у нас на книжном рынке книг выпускается много, а читать нечего. Ведь за почти тридцать лет не появилось ни одной песни, которую бы пел весь народ вне зависимости от возраста и социального статуса. Где кинофильмы «как раньше», когда их показывали по телевизору, улицы пустели? Где новые имена?

– Знаешь, я сейчас читаю Валентина Григорьевича Распутина, у него по этому поводу есть замечательные слова.

Я поспешно открыл портфель, достал скромный по оформлению, зачитанный томик любимого моего писателя.

– Послушай, Борис Александрович, вот его книга «Эти двадцать убийственных лет», я взял ее с собой, предвидя скуку заседания: «Издательства перестали выращивать, воспитывать автора, как было в пору моей молодости, когда такой селекционной и творческой работой занимались все издательства, не исключая и областные. Вот почему, начиная с шестидесятых до девяностых минувшего столетия, оказались столь урожайными года, на новые имена. Сейчас государство умыло руки, а у рынка жестокие и нечистоплотные законы выгоды. Издается то, что расходится. Расходится то, что проталкивается: развлекательность, низкопробность, мишура, всяческая наживка на крючок, которая, куда не пойди, постоянно перед носом. Идет беспрерывная и масштабная на всю страну работа отупения человека, его развращения и озверения.

В неполноте своей, в своей национальной отверженности и духовной запущенности можем мы и с именем “русский” перестать ему соответствовать, после чего недолго нас и из имени, как из полегчавшего мешка, вытряхнуть».

Я читал что-то еще, перечитывал особенно важные мысли нашего современника, оказавшегося классиком при жизни. Когда я закрыл книгу, оказалось, что мы уже давно сидим на лавке в Таврическом саду. Разговор об общей боли, понимание этой боли сблизило нас не только духовно, но фактически, с Борисом Орловым мы сидели плечом к плечу, голова к голове склонились над книгой нашего великого Валентина Распутина. Говорили долго, вспоминали Леонида Леонова, о котором большинство нашей молодежи не ведает, ну а уж про Владимира Солоухина помнят только его ровесники или же те, кто жили во времена, когда его произведения звучали потрясающим душу набатом, созывающим людей на борьбу за русскую культуру. Останови сегодня нескольких молодых людей, проходящих мимо, назови ряд имен русских писателей, спроси, что они знают о них. И в ответ услышишь или циничное хамство, воспитанное всякими смехопанорамами, или жалобное мычание – мол, не трогайте, не казните трудными вопросами, ни к чему нам ваши писатели в век компьютерных технологий.

– Послушай, Борис Александрович, но ведь, действительно, современная эпоха, как нас убеждают с телеэкранов, не приспособлена для книг. Сейчас везде Интернет, гаджеты, «лайки». Возможно, мы преувеличиваем значение печатной продукции, пытаемся молодежь повернуть назад, в прошлые времена и моды? А ведь научно-технический процесс – процесс объективный и непрерывный. И никуда не деться нам от идущей вперед жизни. Только следовать за ней и нашей молодежью.

– Ладно тебе ссылаться на то, чего нет. Роль книги в приличном бумажном варианте действительно неуклонно снижается. Но книга жива, и, я думаю, проживет еще долго. Какие тому причины? Каждому человеку книга дорога тем, что, читая ее, он с ней сродняется, оставляет меж ее страниц свои сердечные переживания, мысли, молекулы кожи пальцев, перелистывающих страницы, и даже слезы. Книга ведь как учитель. Хорошего учителя не забывают всю жизнь.

– Но ведь есть любители аудиокниг, – продолжил я задавать Орлову простые-непростые вопросы. – У некоторых людей глубже слуховое восприятие. Да и зрительное восприятие в наше время может удовлетвориться чтением книги на планшете.

– Но зрительное восприятие живой книги и книги на планшете различно, – резко перебил меня Орлов. – Это как прекрасная, яркая картина и газетная черно-белая ее репродукция. При чтении на планшете восприятие поверхностно, впечатление недолговечно, непроникновенно. Так называемое «клиповое мышление» создано лишь для кратковременного удовлетворения потребностей человека. А печатная книга, тем более в хорошем издании, запоминается как совокупное произведение искусства.

Борис Александрович, воодушевившись затронутой темой, казалось, был готов прочитать мне лекцию. Поэтому я решил наш разговор перевести в оптимистичное русло.

– Однако я вижу, что книги начинают отвоевывать утраченные ранее позиции. Книга вновь стала хорошим подарком, даже в молодежной среде. Ты посмотри, сколько книжных магазинов. Если бы книги не покупали, что, открывались бы новые магазины?

– Так-то оно так, но иногда я слышу даже от депутатов Госдумы, что у нас в стране нет достойной современной литературы, нет талантливых русских писателей. А почему – нет? Потому что их не знают. А я со знанием ситуации заявляю, что есть у нас все: и выдающаяся литература, и сильные писатели. Являясь заместителем Председателя приемной комиссии Союза писателей России, я хорошо знаю современную русскую литературу. Очень талантливые поэты, прозаики, драматурги есть у нас! Многие из провинции. Однако Федеральное агентство по печати их не знает и знать не желает. Откуда же этим писателям найти денег, чтобы издать свои книги, а надо еще и рекламу заказать. Нет у нас денег, чтобы эту рекламу в метро и по телевизору показать. Только у банкиров есть такая возможность – вот они и становятся самыми популярными писателями. А у наших – в потоке маскульта теряются мизерные тиражи, расходятся среди друзей и родных. До широкого читателя не доходят.

Писатели – великая сила, но их потенциал сегодня не востребован. Они могли бы оказать стране великую помощь в воспитании молодежи, в создании достойного образа России на мировой арене, в решении многих насущных проблем. Взять, к примеру, дорожное хамство – сколько о нем говорят, ужесточают правила дорожного движения, увеличивают штрафы. Но это та сфера, где не законодательными мерами надо действовать, а воспитательными, нравственным примером. И книга могла бы здесь очень помочь. Или демографическая проблема. Образ женщины-матери, верной жены, красота материнства, раскрытые талантливым писателем, могут просветлять женские и облагораживать мужские сердца.

– Но ведь считается, что воспитательная функция книги сомнительна. Еще великий Николай Васильевич Гоголь пострадал от этой иллюзии.

– Не скажи, Михаил Константинович. Вряд ли было бы в нашей стране столько героев, если бы не было книг про «Молодую гвардию», про героическую оборону Севастополя, про блокаду Ленинграда, про подвиги русских миротворцев в Осетии. Даже страшно представить – если б не было у нас «Тараса Бульбы»! – вновь разгорячившись, пафосно убеждал меня Борис Орлов.

Сумерки незаметно стискивали город в своих мягких объятиях. На центральной аллее Таврического сада зажглись фонари, похожие на банки, в которых законсервированы сгустки солнца. Было понятно, что метро к нам не приблизится, поэтому мы встали и устало пошли к метро сами. Разговор иссяк.

На выходе из выспреннего Дворца бракосочетания, что на Фурштатской, группа молодых людей, окружив молодоженов, весело шумела, высоко поднимая бокалы с шампанским. Мы остановились, полюбовались радостью молодости, неповторимой красотой юного счастья.

– Слушай, Борис Александрович, ты известный поэт, автор многих поэтических книг. Все они свидетельствуют о высоком твоем мастерстве.

– Ну и что?

– Я вот думаю, стоит ли тебе надрывать сердце, напрягать душу, отрывать от творчества время, чтобы быть просителем за других? Может, бросишь все эти походы? И писать, писать…

Борис Орлов ничего не ответил на мое предложение, бессмысленность которого я понял сразу. Поэт сделал вид, что не расслышал меня. Потом, то ли мне, то ли самому себе он сказал:

– Ты знаешь, Михаил Константинович, лет сорок назад я прочел слова в одной книге. Сейчас не помню, кто автор и какое название той книги, но фраза запомнилась: «Выше литературы только богословие». Вот какая у нас высокая планка!

И без паузы, кивая головой в такт рифме, Борис Орлов подтвердил поэтически эту аксиому:

Мы в сердце, молитвой согретом,
Научимся святость беречь.
Струится спасительным светом
Алтарная русская речь.
Так было когда-то… Так будет!
Ход крестный. Победный салют.
Красивые русские люди
В намоленном храме поют.
Царит мир, оплаканы войны.
Над храмом – Божественный свет.
Дышу и легко, и спокойно.
Есть вечность… Забвения нет!

Не ожидая моей оценки этих строк, Орлов без паузы продолжил:

– Ну и что, что писательская профессия стала общественной нагрузкой, что гонорары литераторов не идут ни в какое сравнение с заработками других деятелей культуры. Ну и что, что за книгу, которая пишется годами, можно получать гонорар, равный месячной пенсии. Все это второстепенно. Главное – что Бог дал талант, умение видеть, слышать, осознавать и разъяснять людям. Наши читатели – вот главное наше богатство.

– Подожди, Борис Александрович, как это – писательская работа стала общественной нагрузкой? Может, это метафора?

– К сожалению, нет. В списке профессий нашей страны профессии «писатель» нет.

– И что – у нас нет профессиональных писателей?

– Выходит, нет.

– А как же пенсия?

– Как у бомжей, самая минимальная, или иди, подрабатывай где-нибудь. Зарабатывай на свою пенсию, работая грузчиком, истопником, охранником. Это излюбленные профессии наших писателей.

– То есть писательство является неким хобби?

– Получается, что так.

– И власти этого не видят?

– Конечно, видят, потому и заговорили о патриотизме. Но патриотизм – слишком общее, вернее, идеальное понятие, его нужно наполнять конкретным, даже личным содержанием. И к этому призваны мы, писатели. Только когда нас призовут на самом деле? Вот поэтому хожу и прошу денег на издание новых книг, чтобы наши писатели стали известны стране. И даст Бог, среди них появятся новые Распутины, Твардовские, Дудины, может, даже Шолоховы и Толстые. Хотя, конечно, у каждого времени свои творцы и герои.

Встреча вторая

Люблю из прошлого мотивы…

Май – из всех месяцев года месяц особенный, месяц-праздник, месяц-победитель, как говорится, «праздник со слезами на глазах». Окружающий мир, воскресая, ликует! Окончились тяжелые Великопостные испытания и ограничения. Именно в майские дни природа полностью освобождается от зимнего гнета, от последствий апрельских ледяных ветров, от неожиданных снежных нападок не сдающейся зимы – правительницы наших северных краев, которые смирились с ее почти полугодовой морозной беспрекословной властью.

Поэтому даже негромкое, только на солнечной стороне, майское тепло воспринимается как блаженство необыкновенное. А майское небо?! Какие великие поэты и художники не воспевали его неповторимую красоту. А первая зелень трав и листьев?! Не надышаться! Не налюбоваться!

Май – месяц мира! Месяц Победы! И слезы на глазах – когда 9 мая метроном тяжело отсчитывает секунды скорбной «Минуты молчания». Когда, шествуя в тесном строю памяти, ощущаешь себя соучастником «Бессмертного полка», который по численности превышает не только максимальный уставной состав этого воинского формирования, но превосходит его многократно, приближаясь к порядкам, соизмеримым с численностью народонаселения России. А в духовном счислении приближается к величинам, близким к Вечности и Бесконечности.

Май – это месяц труда! В мае в писательской организации, завершающей полугодовой творческий сезон, дел «выше головы». Секции проводят отчетные заседания, отмечают литературные удачи, выявляют организационные недочеты, намечают планы на «летние каникулы». Писатели встречаются с читателями в школах, библиотеках, домах отдыха, университетских аудиториях и воинских частях. Но главное событие – это Международный книжный салон, который с помощью питерской исполнительной власти каждый год проводится в Санкт-Петербурге в последнюю декаду мая. Невозможно в нескольких словах передать напряженность этой подготовки, заняты практически все члены нашего Отделения. Но главной организующей и координирующей силой является, конечно, Борис Александрович Орлов. В один из таких кипучих дней, согласовав в секции свой план участия в Салоне, я заглянул в кабинет нашего председателя.

– Здравствуй, Борис Александрович!