Илимская Атлантида. Собрание сочинений

– Здравствуй, Константиныч, – нехотя оторвав взгляд от бумаг и переведя его на меня, устало произнес Орлов. Потом, потирая виски, он снял очки и вопросительно повернул голову ко мне.

– Может, пора домой? Если не против, довезу.

– Довезешь, говоришь? – взбодрился мой начальник по писательскому цеху. – Попробуй. Только дай пять минут на сборы.

– Хорошо, жду внизу.

Когда Борис Александрович уже сидел в моей машине, я его бодро спросил:

– В каком районе живешь? Куда едем?

– В Кронштадт, – невозмутимо ответил он.

– Куда? – уныло переспросил я, надеясь, что неправильно понял своего попутчика.

– В Кронштадт, я там живу. Что, Михаил Константинович, ты уже передумал везти меня? – сказал Орлов и с хитрецой посмотрел на меня.

– Конечно, нет, хотя, скажу честно, никак не ожидал, что ты так «близко» живешь. Интересно, как же ты там оказался?

Борис Александрович не ответил. Видимо, ответ был бы неоднозначным и долгим. Потом задал логичный вопрос:

– А как проехать в Кронштадт, ты хоть знаешь, Михаил Константинович?

– Знаю, по дамбе. Не раз бывал там.

– Дамбу открыли недавно, до этого мы добирались на пароме, теплоходе. Когда метеоры ходили, намного быстрее получалось. А сейчас не нарадуюсь, можно доехать различными видами наземного транспорта: на автобусе, маршрутке, такси.

– А вы-то как добираетесь? – обратился я к Орлову на «вы», подчеркивая свое восхищение его каждодневным бытовым подвигом.

– По-разному. Чаще – на метро до станции «Старая деревня», а дальше – на автобусе, это если из города. Из Кронштадта обычно еду на маршрутке до станции метро «Черная речка».

Разведывательная беседа была исчерпана, и мы замолчали. Но Борис Александрович долго молчать не мог и нашел благодатную тему для продолжения разговора.

– Как я попал в Кронштадт, спрашиваешь? – то ли ко мне, то ли к самому себе обратился мой спутник. – Для меня самый любимый город – Ленинград, мой Санкт-Петербург. Я всю жизнь мечтал здесь жить и работать. Но флотская служба не выбирает мест. Где нужен, там и служишь. А как только представилась возможность и появился выбор: Москва или Санкт-Петербург, я, конечно, выбрал морской город. О Кронштадте даже не мечтал. Но так сложилась судьба, за что ей очень благодарен.

Опять пауза. И я молчал, понимая, что перебивать уточняющими вопросами поэтичный монолог моего товарища недопустимо. Это был даже не монолог, а восторженное признание в любви к своему городу и этой любви осмысление.

– Кронштадт ведь тоже Петербург, его неотъемлемая часть, его функциональный орган. Место особенное, подобных ему нет на свете. В свое время Кронштадтская крепость была мощнейшей военно-морской крепостью Европы, ее форты и батареи ни разу не подпустили неприятеля к Санкт-Петербургу.

Она была заложена Петром I. Из-за обычной угрозы войны со Швецией крепость содержалась в постоянной боевой готовности, ее вооружения модернизировались в соответствии с требованием времени. На гербе Кронштадта изображен котел. Знаешь, почему? По версии историка Бестужева шведы под натиском русских, освобождавших остров Котлин, так быстро ретировались с поля боя, что оставили даже котел с готовой кашей, дымящейся на горящем костре. Отсюда и появился этот символизирующий быструю победу знак.

С Кронштадтом меня связывают и родственные узы. Удивительно, но именно здесь в Первую мировую и в Гражданскую служили матросами два брата моей бабушки, Фаддей и Иван. Оба они участвовали в Кронштадтском мятеже.

– Борис Александрович, а как правильно называть, мятеж или восстание? Я интересовался историей этого трагического события и заметил, что в книгах везде по-разному называют этот исторический факт.

– Да, сейчас выступление называют восстанием, а в советской историографии события, которые происходили в 1921 году в Кронштадте, именовались «Кронштадтский мятеж», «Кронштадтская авантюра», «бунт моряков Балтфлота», а его участников называли «мятежниками» и «врагами революции». Понятно, чтобы принизить значение события, подчеркнуть якобы антинародную его сущность, ограниченность и кратковременность.

– Получается, что твои деды тоже пострадали. Там ведь расправа была жесточайшая, безжалостная, со всеми участниками. Большевики-ленинцы «свое» отстаивать умели.

– Пострадали. Но не так, как, скажем, офицеры или организаторы. Мои деды были рядовыми матросами. На них не очень обращали внимания, они все-таки были ближе к народно-революционной массе. Как и другие русские люди, сохраняли тесные связи с деревней, жили простыми мечтами и в пределах мировоззрения крестьян. Хотя недоумевали по поводу новой власти, когда получали удручающие вести с родины: у того последнюю лошадь забрали, у соседа – старика-отца посадили, у третьего весь посев реквизировали, корову увели, все носильные вещи прихватили представители большевиков. А на службе начальству было наплевать на матросов, комиссары-коммунисты увлечены были, как всегда, внутрипартийными проблемами. Им бы себя показать да соперника уличить. Каждый день речами «захлебывались».

После подавления восстания в качестве обвиняемых были привлечены более десяти тысяч человек, из них больше двух тысяч расстреляно, свыше шести тысяч человек отправлено в лагеря на принудительные работы или в трудовую армию, и только полторы тысячи были освобождены из-под стражи.

Лишь к пятилетию Октябрьской революции ВЦИК амнистировал значительную часть рядовых участников Кронштадтского восстания. В том числе были и мои родственники. Но как бы они ни относились к власти, они всегда оставались русскими людьми и осознанно служили Родине. Родина для них была понятием святым. Поздней осенью сорок первого года, отстаивая Ленинград от фашистов, будучи ополченцами, оба моих деда погибли. Такова тогда была участь миллионов русских людей.

Моя тетя Мария всю войну находилась в Кронштадте, работала на водозаборе.

– Где работала?

– На водозаборе. Сейчас поясню. Вокруг острова Котлин – Балтийское море, Финский залив. Однако течение морской воды преграждает пресная, более теплая вода Невы. Она-то и заполняет морской фарватер. Нева здесь настолько сильнее моря, что долгие годы пресную воду черпали прямо с берега. Перед самой войной на невской сбруе построили водозаборный канал и кронштадтские водопроводные сооружения.

– Зачем же их надо было строить, если вода и так хороша.

– Я не специалист по очистке воды, но думаю, что сооружения потому и называются очистными, что очищают воду от бытовой грязи, от продуктов жизнедеятельности человека. Для очистки добавляют наверняка химические добавки для обеззараживания. Сейчас вода из Финского залива очень редко подается населению.

Еще при советской власти, сразу после войны, по дну Финского залива на остров был проложен напорный участок трубопровода или, как его называют специалисты, дюкер, и жители стали получать подземную воду из Ломоносовского района, она тоже вкусная и имеет отличные химико-биологические характеристики. Подземные источники находятся в экологически чистой местности, где нет промышленных предприятий и сброса сточных вод.

– Борис Александрович, вот вы говорите, что ваша тетя всю войну работала в Кронштадте, а разве там кто-то тогда из жителей оставался?

– Конечно! Кронштадт – город Герой, наравне с Ленинградом, выстоявший 900 дней блокады, сокрушивший немецких захватчиков. Небольшая морская крепость по примеру многих древних русских крепостей сопротивлялась, не сдалась, была крепким орешком, который враг не смог раскусить. Кронштадт надежно прикрывал Ленинград от ударов противника с моря. Крепость систематически подвергалась жесточайшим бомбардировкам авиации противника. Через Кронштадт проходила «Малая Дорога жизни». Из Кронштадта в Лисий Нос и далее в Ленинград шли войска, грузы, эвакуировались люди по льду зимой, летом для этого использовались все маломерные суда вплоть до рыбацких лодок.

В городе находились военные госпитали, поэтому говорить, что Кронштадт был безлюдным, нельзя.

Я внимательно слушал своего спутника, только иногда кивал головой в знак согласия с историческими и практическими знаниями моего собеседника.

– Уверен, в этот город меня привела воля Божия. Какое великое счастье жить в таком священном для России месте. Больше двадцати лет я живу с семьей в Кронштадте, Бог даст, проживу больше.

Мы ехали по КАД к городу, который окружен со всех сторон водой. Поэтому моя ремарка была уместной:

– Конечно, Борис Александрович, даже при дамбе, соединившей Кронштадт с двумя берегами «Большой земли», все равно его называют городом-островом.

– Да, его положение и прошлая закрытость все еще сказываются. И сегодня, если у тебя нет колес, трудно попасть в петербургские театры или на другие мероприятия, оканчивающиеся поздно. Наверняка останешься ночевать в Питере. Зато автобусы ходят строго по расписанию и никогда не набиваются под завязку. Такое редко встретишь в Петербурге. Я уж не говорю об их современном техническом качестве, что тоже редко встречается в большом городе. Чистые, удобные, с низкой посадкой. Кронштадтцы, несмотря на кризис, строят планы развития города. Надеемся, что к нам переедет филиал киностудии «Ленфильм». Дирекция студии собирается реконструировать здание Мореходной школы, брошенной властями и закрытой в двухтысячные. Здесь, говорят, будет музей ленфильмовских костюмов, как часть филиала знаменитой, европейского уровня киностудии. А в старинном Петровском доке Адмиралтейство планирует разместить музей кораблекрушений.

– А не жалко док отдать под такое дело?

– Петровский док сегодня – это антиквариат. Самый первый сухой док, из которого вода не откачивалась в течение месяца насосами, а уходила самосливом в специальный бассейн, соединенный с доком сухим каналом. И устройство музея в таком месте – хорошая идея, сохраняет память о доке. Будет заинтересовывать посетителей побольше узнать об истории города, российского судостроения и мореплавания.

За разговором мы не заметили, что уже почти подъехали к городу, что находимся недалеко от туннеля, где трасса ныряет под морской фарватер. Вокруг нас слева и справа плавни, и сразу после туннеля, ближе к Кронштадту, вырастают из воды знаменитые таинственные форты. Борис Орлов попросил остановить машину, чтобы показать мне зловещий на вид форт Александра I. Действительно, это сооружение вызывало много вопросов.

– Борис Александрович, а почему он такой закопченный? Горел, что ли?

– Он черен от пожара, его развели там специально, нужно было обеззаразить стены этого некогда оборонительного сооружения, в котором до 1917 года находилась бактериологическая лаборатория. Поэтому этот форт имел прозвище «чумной».

На пронизывающем весеннем ветру, своенравном хозяине здешних мест, долго не поговоришь и историю не обсудишь и не осудишь, поэтому я поторопился завершить нашу маленькую экскурсию.

– Очень интересно. Борис Александрович, я обязательно специально приеду, чтобы посмотреть форты. Поможете мне?

– Конечно, с радостью. Писателю надо увидеть все это, окунуться в живую историю. Очень вдохновляет. Вот у меня появились здесь такие стихи: