Тайна Элизабет. Королевство сновидцев

На самом деле таких огромных дубов Томас никогда в жизни не видел. И по деревьям он не так много лазил, хотя и жил у леса. По неведомой причине нечто заставило его бравировать и не испытывать страх. Не без труда, под охи и ахи снизу, получив множество ссадин и царапин, он все же действительно смог добраться до змея и скинуть его восхищенным ребятам. И хотя его уже ждали строгие преподаватели, готовые дать взбучку, чтоб неповадно было, он совершенно не беспокоился о последствиях – ведь теперь стал своим. А ради этого можно было вытерпеть любые неприятности.

После строгого выговора селянин вернулся в классный кабинет, пропахший акварельными красками и уставленный горшками с цветами. Его стены были увешаны рисунками диких животных, карт Селеции и портретами королей. По привычке Томас направился к самой дальней парте у окна, на которой лежали аккуратно сложенные книжки, исписанные каракулями листы бумаги, а также стояла чернильница с длинным пером. Обычно он скучал в своем углу в полном одиночестве, но теперь обнаружил, что рядом занял место этот вездесущий кошмар по имени Ален.

– Ты видел, как они тебя испугались?

– Бывает.

– Ты что, не знаешь, что это были самые сильные и плохие ребята? Бандиты!

– Самые сильные? – усмехнулся селянин, как бы равнодушно поглядывая в открытое окно и рассматривая барашков в небе. – Не заметил.

– Теперь о тебе все говорят, Томас Юрг, – вдруг смущенно произнес звонкий голосок.

Обернувшись, юный герой увидел Марию Лури – маленькую девочку в светлом платьице в цветочек, в обязательном для школьниц черном фартуке, в сандалиях и ангельски белых носочках на пухленьких ножках. На ее округлом личике сияли зеленые глазищи с почти взрослым взором, на розовых щечках играли ямочки. Ее темные густые локоны струились до самого пояса.

После этого дня каждый ребенок младше семи лет мечтал дружить с Томасом, но так получилось, что ему самому приятнее всего было общаться именно с рассудительной Марией и лукавым Аленом. Конечно, временами бывший селянин пытался общаться со своими ровесниками и даже со старшим Карлом Линном, но все же не мог найти с ними общий язык.

Отныне Томас тоже получал удовольствие от Школы, и его уже никто не высмеивал, хотя временами он этого и заслуживал. Как часто бывает в таких случаях, самые красивые девочки стали считать его простоватость своеобразной изюминкой, хотя еще вчера брезгливо проходили мимо и боялись к нему прикоснуться. Узнав о произошедшем, довольный Нильс лишь рассмеялся: исходя из своего богатого опыта, он знал, что отныне его сыну обеспечено женское внимание на всю жизнь, кем бы он ни был и чем бы ни занимался.

* * *

Теперь, когда сияющий Томас вприпрыжку бежал в Школу или обратно, у него было всегда отличное настроение, и он мог лучше изучить таинственный город, специально выбирая как можно более замысловатые маршруты.

Парфагон оказался идеальным местом, где жили почти совершенные люди. Все в нем было продумано до мелочей: красивейшие каменные или кирпичные дома, иногда выше Стены; аккуратные магазинчики и вычурные театры; мостовые из ровной брусчатки, по которым с шиком проезжали лакированные кареты; бушующий всевозможными запахами шумный рынок с узкими рядами, где торговали повседневной утварью и свежими продуктами; грандиозная Аллея героев, заросшая густыми каштанами и простирающаяся от Северных ворот до главной площади; вместительная Арена, используемая для рыцарских турниров и торжеств; пышущие зеленью парки, где горожане приятно проводили время, выгуливая своих избалованных собачек и кошечек. Все это выглядело по-домашнему уютно и настолько чисто, что за все время Томас нигде не видел грязи или мусора, будто город вовсе был ненастоящим.

Безусловно, больше всего сознание сельского мальчишки поразил королевский замок, что возвышался неподалеку от Южных ворот. Огромное каменное строение имело четыре округлых и расширенных к вершинам башни, уходящих высоко в небо и видимых из любого района. К нему прилегала главная площадь города, где проводились ярмарки и праздники. У парадного входа стояла высокая белая арка, украшенная барельефами с рыцарскими сражениями. Возле нее день и ночь несла вахту охрана из самых крупных и невозмутимых воинов. Неподалеку от них, в свою очередь, нередко дежурили местные барышни в модных нарядах, надеясь хотя бы на случайный взгляд в свою сторону.

Еще большее удивление у Томаса вызывали сами люди, коих в необычном городе обитало порядка пятидесяти тысяч. Причем численность населения, в котором преобладали женщины, приходилось удерживать на одном уровне всеми возможными способами, поскольку древняя Стена не могла вместить всех желающих. Именно по этой причине на всю столицу имелась всего одна Школа, а чужакам в Парфагон вход был заказан. Мало того, драгоценное потомство разрешалось заводить исключительно действующим рыцарям. Нарушителей данного закона ждало позорное изгнание или длительное заточение. Гарантированная популярность среди прекрасного пола мотивировала мальчиков с ранней юности искать счастье в военной сфере, поэтому ряды элитной армии никогда не редели. А ведь в Рыцарскую академию брали далеко не каждого желающего. Мало того, армейская стезя подразумевала высокую вероятность гибели в первые же годы службы, особенно если она проходила в близких к вулкану гарнизонах.

Считалось, что счастливые обитатели идеального города могли жить невероятные сотни лет, но это было лишь на словах. Они действительно ощутимо влияли на свое здоровье и поддерживали свое состояние в соответствии с практически любым выбранным возрастом так долго, как хотели. Однако все это напрямую зависело от мастерства владения фазой. Кто-то не мог толком в нее попасть даже после полутора десятилетий обучения в Школе. Эти несчастные оказывались на безрадостных обочинах жизни Парфагона или вовсе предпочитали его покинуть. Кому-то, напротив, эти умения давались значительно проще. Но даже самым удачливым практикам в любом случае требовалось много усилий для поддержания мутаций. Фактически им приходилось подстраивать всю свою жизнь под сеансы входа в фазу вечером, ночью, утром и даже днем. Это настолько утомляло, а со временем – и раздражало, что измученные люди с каждым годом уделяли все меньше внимания практике. Они могли вовсе от нее отказаться, предпочитая спокойно умереть естественным образом. Поэтому реально достижимая продолжительность жизни обычно не превышала сорока или пятидесяти лет для тех, у кого были проблемы с фазой, и не больше двухсот, а то и трехсот лет для признанных мастеров в этом вопросе.

Но в действительности и до векового рубежа мало кто доживал ввиду высокой смертности. Чаще всех погибали молодые рыцари, которым постоянно приходилось отражать остервенелые атаки мутантов. Также нередко происходили несчастные случаи и эпидемии. Иногда совершались убийства или люди просто пропадали без вести, зачастую покидая городскую жизнь, устав от ее правил и не всегда справедливых законов. Кроме того, в Парфагоне чуть ли не ежедневно сводили счеты с жизнью. Горожане довольно спокойно относились к таким поступкам. На это существовали очевидные и понятные всем причины: вечно наслаждаться комфортом было действительно сложно – и люди просто теряли смысл жизни. Поэтому все понимали самоубийц и, по большому счету, не осуждали. Власти даже никогда не боролись с этой печальной напастью, воспринимая ее как норму.

Парфагонцы не только веками сохраняли молодость, если не погибали, но и относительно легко могли контролировать свою внешность. Они старались быть выше, иметь кожу белее, а черты лица – гармоничнее. Именно поэтому уровень владения фазой предельно четко определял успешность: по-другому было невозможно получить и поддерживать неестественную красоту. На фоне отборных красавцев и красавиц Парфагона обычный смертный человек из-за пределов Стены смотрелся уродцем, даже если в любом другом месте его красоту превозносили до небес. Лишь некоторые мужчины не особенно переживали по этому поводу и едва ли заботились о внешности. Конечно, чаще всего это были военные, которым и без того в фазе приходилось заботиться о более насущной рыцарской мутации, а внимание женщин было и так гарантировано.

А вот среди дам существовала невероятно острая конкуренция. Без броской красоты у них не было ни единого шанса заполучить хотя бы одного, самого захудалого и никчемного воина. Однако имелась и обратная сторона очевидного счастья управлять своим внешним видом. Проблема заключалась в том, что всегда можно выделить более и менее привлекательных. Получается, нужно всегда к чему-то стремиться, и остановиться на одном достижении невозможно. Также всех нервировали изменчивые модные тенденции. Например, когда Томас попал в город, это были огромные глаза и заостренные ушки, которые наращивали многие дамы.

Из-за фазы весь устой помешанного на ней города был подведен под максимально удобную и эффективную практику. Спать все обязательно ложились не позже девяти или десяти вечера, после чего на улице разрешалось говорить только шепотом. Окончательно народ пробуждался с восьми до десяти утра, а потом наступал обязательный дневной сон – с двух до четырех часов, – во время которого город затихал, словно глубокой ночью. В это время парфагонцы сладко спали, продуктивно фазили, а также предавались всяческим утехам.

Работали люди в Парфагоне неспешно и от силы несколько часов, обычно до послеполуденного сна. Да и то делали они это не больше четырех или пяти дней в неделю. Объяснялся такой ленный распорядок просто: благодаря фазе отпали многие задачи, на решение которых обычные люди тратят основную часть своего времени. Один только вопрос вековой молодости позволял решать все материальные проблемы в первые десятилетия жизни. Потом человеку нужны были лишь еда, редкая смена гардероба или покупка утвари для дома. Все остальное уже имелось. А если все же у человека возникала жизненная неурядица, то ее решал безусловный доход. Его суть заключалась в том, что каждому взрослому жителю столицы ежемесячно выплачивалась одна золотая монета или ее размен из десяти серебряных, чего хватало на незатейливый ночлег и еду. Также в ходу были медные и еще менее ценные бронзовые монеты. Все они были величиной с ноготь большого пальца и круглой формы, а на их поверхности красовались вычеканенные меч и пшеничный колос в обрамлении двух пересекающихся кругов.

Учитывая, что подконтрольные земли снабжали всемогущий Парфагон ресурсами и пищей, некоторым жителям города еще приходилось потрудиться, чтобы решить, как проводить свободное время и на что тратить свои накопления. Это оказалось серьезной проблемой, вызвавшей у части населения душевные муки и мысли о самоубийстве. Поэтому культурная жизнь в городе всегда била ключом, а торжественные бальные вечера в замке короля гремели каждую неделю.

Весь этот достаток, долгая молодость и избыточное свободное время неожиданным образом повлияли на традиционные семейные ценности местной элиты. Обеспеченные полным комфортом и независимые от кого или чего-либо, многие зрелые мужчины и женщины предпочитали жить сами по себе. Большинство просто получали удовольствие и радость от каждого дня жизни, как делали Нильс и даже сам король, который имел тайную слабость к совсем юным девицам, едва ли достигшим положенного возраста. Если плевавшие на все мужчины могли легко и открыто себе в этом признаться, то женщины продолжали искать того единственного и самого лучшего – то ли придуманного, то ли настоящего. Они придирчиво перебирали ухажеров, снова и снова пытаясь заполучить своего несравненного и особенного, но почему-то конца этому карнавалу не было. Каким бы замечательным ни казался очередной жених, всего через неделю или от силы пару месяцев обязательно находился кто-то еще лучше и интереснее. За редкими исключениями, имитация поиска вечной любви была лишь благочестивым оправданием чего-то иного, о чем было не принято говорить вслух.

При всем этом жители города все же имели некоторые жесткие ограничения. Специальная Этическая комиссия, возглавляемая не кем иным, как самим Альбертом Третьим, запрещала определенные типы мутаций. К примеру, было категорически запрещено менять пол через фазу, стирать узнаваемые черты лица, создавать излишне пышные формы или уж тем более наращивать новые части тела. Поэтому рыцари могли лишь сделать себя значительно больше и сильнее обычных горожан. Да и то на столь кардинальные изменения разрешение было только у них. Также в городе были абсолютно запрещены любые дурманящие вещества, веселительные напитки, азартные игры и многое другое, что могло разрушительно повлиять на человека. Запрет безуспешно распространялся и на популярные в темных чуланах магические ритуалы и религиозные культы.

Еще Этическая комиссия неустанно следила за тем, во что одевались парфагонцы. Было запрещено носить старую и грязную одежду, а также слишком броские и откровенные наряды. За неоправданно короткую юбку, чрезмерно глубокое декольте и излишнюю телесную наготу могли легко оштрафовать на десяток золотых или даже отправить в одну из Башен заточения. Поэтому люди на улице всегда выглядели опрятно и часто были одеты по самому последнему писку моды.

Женщины отдавали предпочтение облегающим платьям самых вычурных покроев, кожаным сапожкам или туфелькам. Их волосы прикрывали чепцы, но они также любили носить шапероны – капюшоны с длинным шлыком, откидывающимся на спину, и иногда с пелериной на плечах. Более знатные особы и модницы показывались на людях в неудобных пышных платьях и носили геннин – высокую рогообразную или конусовидную шляпу с прозрачным шлейфом, иногда доходившим до пяток. Мужчины же чаще всего обходились лаконичным балахоном, плотной кожаной курткой или подпоясанной рубахой поверх коротких штанов. Обувались они в сапоги до колена или сандалии в жаркую погоду, а голову предпочитали вовсе оставлять открытой или надевали популярный шаперон. Непременным атрибутом знати считались широкоплечий короткий камзол, круглая шляпа с перьями, туфли с вытянутым носком, а также накидки и облегающие ноги колготки, что неизменно вызывало смех Томаса.

Полной идиллии сказочного города мешали только уродливые мутанты Арогдора, постоянно нервируя кровавыми набегами и являясь вечной угрозой благополучию. К счастью, Королевский совет своими дальновидными решениями умело оберегал Парфагон от порабощения врагом. В Совет входили все высшие должностные лица города, а возглавлял Совет непогрешимый король, снискавший за это беспредельное всеобщее почитание и любовь восторженных подданных.

Альберт Штейн, как его звали в действительности, восседал на троне б?льшую часть из своих трех веков жизни. Его семья правила королевством с самого его основания, которое произошло 948 лет назад, от чего и велось летоисчисление, поскольку до той поры бушевали темные времена. Именно восшествие на престол Альберта ознаменовал резкий скачок уровня жизни и развития техник управления фазой. До него все это было на крайне низком уровне. Проведенные Альбертом тотальные реформы в конечном итоге привели к созданию того идеального и почти сказочного Парфагона, в который попал Томас. Именно поэтому в короле души не чаяли. Все испытывали к нему искреннюю любовь и уважение, которыми неизбежно проникся и сам бывший селянин.

Личная жизнь короля была большим секретом в Парфагоне. Несмотря на шесть браков, недавно появившаяся на свет Элизабет была его единственным ребенком. Она родилась от неизвестной женщины, однако Альберт все равно дал дочери титул принцессы, хотя и без права наследования престола: в случае внезапной кончины короля сесть на трон было уготовано канцлеру. Об этом Альберт позаботился ввиду отсутствия наследников и других достойных претендентов на корону. Когда-то давно у него рос любимый сын, но чересчур творческая натура молодого человека не выдержала жизни в идеальном городе. Принц покончил с собой, едва преодолев порог юношества, на целый месяц погрузив в траур все королевство.

* * *

Следующие тринадцать лет прошли в относительном благополучии. За это время изменилось многое. Во-первых, все забыли, откуда взялся Томас. Его давно не только считали своим, но даже гордились им, ставя в пример менее целеустремленным юношам. Во-вторых, он относительно хорошо овладел фазой, хотя по-прежнему тратил ощутимо больше усилий, нежели другие жители Парфагона. В-третьих, Нильс Дор, его свободолюбивый приемный отец, все-таки дослужился до звания трибуна и носил на груди долгожданный серебряный жетон, отчего еще больше времени проводил за Стеной.

Томас, которому исполнилось восемнадцать лет, с нетерпением ждал, когда тоже станет рыцарем и сможет составить компанию Нильсу. Он вымахал в дородного шатена с густыми волосами до плеч и пухлым ртом со слегка вздернутой верхней губой. Его всегда невозмутимый взгляд зеленовато-карих глаз сводил с ума романтичных девушек своей задумчивостью и искорками простоты из сельского прошлого.

Одетый в белую рубаху, коричневые штаны с толстым ремнем и башмаки со сверкающей медной пряжкой, Томас вместе с друзьями томился на деревянной лавке у высокой двери к ректору. Его кабинет располагался на втором этаже главного здания Школы, поэтому из арок открытой галереи был виден внутренний парк с вековыми дубами. Там новые поколения парфагонцев с радостными возгласами запускали в небо разноцветных змеев, шебуршавших на теплом весеннем ветерке.

Выпучив счастливые глазенки, рядом с будущим рыцарем ерзала шестнадцатилетняя Мария, на которой под школьным фартуком колыхалось легкое платье. Весьма фигуристая брюнетка нервно теребила свои кудряшки, а ямочки на ее щечках переливались застенчивым румянцем:

– Как думаешь: примут мою лабораторную?

– Что там у тебя? – прозвучал бас.

– Как ты мог забыть?!

Мария надулась, но тем не менее еще больше повернулась чрезмерно глубоким вырезом к соседу по лавке. В это время с другой стороны от деревенщины покачивал смуглой головой Ален Оспэ, который вымахал в высокого жгучего брюнета с пронзительным черным взглядом. Наблюдая всю эту картину, он не мог остаться в стороне:

– Как такое можно не заметить сыну Нильса Дора?!

Томас деликатно опустил взгляд на грудь Марии.

– Я бы смог больше себе сделать.

– Ну ты и сволочь! – обозлилась подруга и обиженно отвернулась, скрестив пухленькие ручки. – Ну-ну!

– А что такого? Сказал, что думал. Я бы точно больше сделал.

– Как можно больше-то?! – широко раскрыл глаза Ален.

– Да вообще непонятно, чего ему надо. Все не так!

Дело в том, что на выпускной экзамен по фазоведению не распространялись ограничения в мутациях, и потому каждый достигал тех изменений анатомии, каких только мог пожелать. Всего один раз в жизни парфагонцам можно было легально сделать все что угодно со своим телом, и это не вызывало осуждения. Затем, без регулярной поддержки из фазы, мутации сами пропадали через недели или месяцы, в зависимости от сложности эксперимента.

Поэтому Ален попытался сделать себя взрослым красавцем, и ему действительно удалось добиться внешнего сходства с привлекательным мужчиной. Рассудительная Мария, самая успешная ученица в Школе, скромнейшая дочка любящих родителей, сделала себе огромную грудь, хотя и так была достаточно сочной по природе. Однако Томас действительно не мог оценить такое высокое научное достижение, как она ни старалась обратить на него внимание своего друга. По меньшей мере две из трех девушек именно таким же образом старательно поработали над своими телами. Стоит ли говорить, что каждая из них пыталась невзначай поинтересоваться у привлекательных парней, какие бы изменения они внесли в проект, будь у них возможность. В конечном итоге у Томаса уже несколько недель рябило в глазах от одной и той же картины. Сам же он выбрал рыцарский шаблон, что было типично для многих юношей. Все они надеялись попасть в легендарную Рыцарскую академию и пытались таким незамысловатым образом лишний раз доказать свою пригодность к будущей стезе.

Настала очередь Томаса, и он с волнением вошел в пропахший геранью кабинет ректора Исаака Ньюртона, принимавшего основной экзамен Школы. Выпускник присел на стоявший в центре просторного помещения стул и приготовился к детальному расспросу. За одним столом с перебиравшим бумаги ректором, одетым в черный камзол, сидели еще две старшие учительницы. Эти кудрявые близняшки в строгих синих платьях стали ученикам практически родными за все годы обучения, в отличие от Ньюртона. Вездесущего ректора и по совместительству министра образования, с его отвратительно прилизанными волосами, ненавидели абсолютно все парфагонцы от мала до велика. Горожане были обречены поголовно проходить через его въедливые наставления и придирчивые нападки на разных этапах обучения в Школе или Академии. Наряду с удивительно пакостной манерой общения Ньюртон также обладал не самой притягательной внешностью. Его бегающие, хитрые глазенки смотрели из-под огромного лба, а тонкие, едва заметные губы над маленьким детским подбородком так и норовили выдать какую-то гадость, совершенно не беспокоясь о задетых чувствах.

Кроме дорогих сердцу учителей и вечно раздраженного ректора, на будущего выпускника смотрел с портрета в толстой позолоченной раме в полстены грозный лик бородатого и упитанного Альберта Третьего. Позади высились книжные шкафы, упирающиеся в высокий потолок, откуда с полок Томаса манили к себе корешки ветхих книг. Попав в Парфагон и быстро научившись грамоте, он постепенно, год за годом, с жадностью поглощал абсолютно все книги, которые покоились в его комнате, давно забытые Нильсом. Мальчуган хотел узнать об этом мире как можно больше и перестать быть глупым деревенщиной, как его обидно дразнили. В итоге Томас пристрастился к увлекательному чтению, и эта любовь, пропитанная шелестом бумажных страниц, больше никогда его не покидала.

– Лабораторную работу мы, конечно, принимаем, – запищал Ньюртон, с любопытством разглядывая крупный, хотя еще и не совсем рыцарский торс Томаса. – Правда, я бы на твоем месте попробовал что-нибудь иное.