Записки на кардиограммах

– Я угощаю.

– Не хочу.

– Пойдем.

Он внимательно посмотрел на меня:

– Что, так серьезно?

Я кивнула.

– Тогда пошли ко мне. Позавтракаем, как люди. Не торопишься?

– Нет.

Мы шли по наледи, скользя и взметая фонтанчики талой воды. Он оттопырил локоть, и я взяла его под руку. На душе было хорошо и спокойно. Мы молчали.

– Чудно, правда?

– Угу.

– Возьмем что-нибудь?

– Не надо, все есть. Ты творог любишь?

– Люблю.

Разбрызгивая грязь, пролетали маршрутки. Мы выжидали. На лицо оседала противная влага.

– О, «окно». Бежим?

В подъезде было тепло и сухо. Когда мы зашли, под лестницей завозилось и из-под нее выползли две собаки. Одна рыжая и суетливая, другая угольно-черная, мрачная, непрошибаемая. Рыжая егозила, черный же молча ткнулся Вене в ладонь и вопросительно посмотрел вверх. Северов вытащил пакет с обрезью и разделил между ними. Псы зачавкали.

– Твои?

– Общие. Это – Базука, а этот, черный, Маузер.

– Давно они тут?

– Года два где-то. Зимой появились, щенками. Холодно было, жалко. Домой, правда, никто не взял, а так – пустили. Половики постелили, миски поставили. Как подросли, ошейники им купили.

– А кормит кто?

– По очереди.

Мы поднимались. Стены закатаны светло-зеленым, потолок – свежей известкой, а огромные, до потолка, рамы выкрашены белой краской. Лампы закрыты плафонами, перила – гладкими деревянными планками.

– Только цветов не хватает.

– На зиму убираем – мерзнут.

– С ума сойти! У нас, помню, на станции Че с Паком хотели сортир облагородить – так никто не скинулся, а тут целый подъезд…

– Ну, у нас тоже не все гладко шло. Была пара уродов – харкали, бычки кидали, счетчики повадились свинчивать. Мы их предупредили разок, а потом пришли и отметелили всем подъездом. Каждый по разу сунул – в момент исправились.

– Сурово.

– Зато эффективно. Пришли.

Он жил на четвертом. Деревянная дверь, один замок.

– Входи.

Маленькая прихожая, высокое, в рост, зеркало. Напротив двери фотография в рамке – узкоглазая девочка заразительно улыбается в объектив. На стенах проклеенные прозрачным скотчем карты и яркие красно-белые флаги в звездах и полумесяцах.

– Ну, блин, ваще-е! Откуда?

– Этот – из Турции, а тот из Туниса.

Прикрученная к стене панель с крючками: пуховая жилетка с буквами WWF, теплая клетчатая рубаха, зимняя куртка с карманом, словно у кенгуру. Ящик для обуви, треугольный столик в углу. Ключи, спички, перчатки, мелочь. Пачка квитанций, зажатая канцелярской клипсой.

И чисто. Тепло и чисто, как в подъезде.

– Проходи, обнюхивайся; я скоро.

– А ты куда?

– На кухню, завтрак готовить.

– Можно в ванную?

– Валяй. Чистые полотенца там.

– Можно я душ приму?

Он поднял бровь.

– Сильно! Принимай.

Совмещенный санузел. Все в кафеле, убогая сидячая ванна заменена простой душевой кабиной с прозрачной, усеянной морскими звездами занавеской. Рядом стеллаж: наверху полотенца, внизу корзина для барахла. Ярчайший свет, стиральная машина в углу.

– Держи.

Он просунул в дверь выцветшую ковбойку и через секунду уже гремел посудой на кухне.

Блестящие краны, ласковая вода. Я долго стояла под душем, сдерживая нетерпение, наслаждаясь предвкушением нового, ни на что не похожего…

Он пробарабанил в дверь.