По ту сторону обычного

Бессмертные старушки у подъезда не уставали охать. Гришу было не узнать. Парень подтянулся, даже как будто стал выше ростом, всегда опрятно одет и гладко выбрит. А новая подружка просто прелесть и красавица, даже всегда здоровается! И, кажется, дело идет к свадьбе…

…В доме Григория большое волнение. Все суетятся, прихорашиваются, то и дело проверяют что-то. Дочка идет в первый класс. Григорий накануне помыл машину, зарядил камеру, приволок огромный букет гладиолусов. Вот, наконец, двинулись. Движение плотное, школьники собираются к началу занятий. Всюду воздушные шарики, цветы, яркие ленты. Григорий выехал заранее, на всякий случай. Автомобильный поток движется медленно, да еще светофоры чуть не на каждом углу. Григорий притормозил, пропуская пешеходов. Пестрая разновозрастная толпа беспорядочно переходила дорогу. И посреди этой толпы шла она. Девушка с чайником. В легком светлом платье с большими голубыми цветами и коричневых сандаликах. И опять солнце слепит глаза. А девушка идет среди толпы, ничего не замечая. И, кажется, ее тоже никто не замечает. Никто не обращает никакого внимания на девушку с чайником. И только Григорий оцепенел. Он, как завороженный, все смотрел ей вслед, даже когда зажегся зеленый сигнал и сзади стали раздаваться нетерпеливые гудки…

Григорий очень любил свой Фольксваген. Но ничто не вечно под Луной. Машина была куплена через несколько месяцев после свадьбы, а сейчас через несколько дней у дочки уже защита диплома. Григорий оставил машину перекупщикам, сняв в ГАИ с учета. За окном автобуса проплывали дома, было необычно наблюдать улицы со столь непривычного ракурса пассажира. Пешеходы мельтешат муравьями, снуют туда-сюда. И только один пешеход никуда не спешит, идет, словно и дела ему никакого нет, размахивая старым чайником и весело переступая коричневыми сандаликами. Вот он все ближе, уже почти можно разглядеть лицо… Автобус остановился на остановке, Григорий пулей вылетел через задние двери и бросился вслед девушке с чайником.  Вон она мелькает среди толпы, все такая же молодая и словно светящаяся изнутри. Но нет, не догнать, скрылась за поворотом, словно растаяла от полуденного зноя…

Резкий, неприятный, но уже привычный запах лекарств, тихое попискивание монитора. Медсестра сняла капельницу и пожелала спокойной ночи. Григория Александровича в больнице уважают. Недавний депутат, ветеран труда, сделавший очень много для района и города. Сегодня приходили внуки, уже совсем большие близнецы, скоро в школу. Трещали без умолку об утреннике в садике, о бассейне и новой горке во дворе. Григорий улыбнулся и ненадолго прикрыл глаза. А когда открыл снова, на стульчике рядом с кроватью сидела она. Все такая же молодая, в светлом платье с голубыми цветами и коричневых сандаликах. Только в руках она держала не чайник, а другую, столь же неуместную вещь. Обрамленное золотистыми локонами очаровательное личико излучало доброту и нежность, глубокие серые глаза светились любовью и покоем.

– Кто ты? – С трудом произнес Григорий.

– А ты так и не понял? Я Корректор. Помнишь нашу первую встречу?

– Твои волшебные сливы разве забудешь… Тоже мне, Корректор… Я чуть не помер тогда.

– Ну так не помер же! Зато как все изменилось!

– Ну да, ну да… Ну а потом? Появится, подразнит и скроется…

– Я приходила только при необходимости. Помнишь, на переходе, когда ты вез дочку в первый класс? Ты оцепенел от неожиданности, долго не мог тронуться с места. Ты не заметил, но пока ты стоял, через перекресток на красный сигнал проехал бензовоз. И если бы ты поехал сразу… Потом, в автобусе, ты выскочил вслед за мной, а в салон вошел пьяный и стал задирать пенсионерок. Они молча отвернулись, а ты бы не выдержал и вступился. И получил бы нож под ребро. Нет, конечно, ты бы не умер, но твоя дочка не получила бы "красный" диплом, ухаживая за тобой. А сын мог бы вообще не родиться.

– Понятно. Я и не подозревал. Спасибо! – Григорий смахнул слезу. – А почему ты всегда скрывала лицо? Почему показала только сейчас?

– Людям не положено видеть наши лица. Но тебе можно. Теперь можно. Так устроен мир. Надеюсь, ты понимаешь. – Сказала девушка и приподняла такую же старомодную, как и чайник, с длинной деревянной ручкой и изогнутым черным лезвием косу....

– Погоди .. – произнес Григорий. Девушка остановила движение косы. – Я, кажется, не все успел сделать…

Девушка улыбнулась понимающе.

– Да, очень многие так думают…

Солнечный луч, заглянувший в палату, скользнул по блестящему лезвию косы, пробежал по одеялу и прыгнул прямо в глаза Григорию. Тот зажмурился и вздрогнул от неожиданности и страха перед неведомым. Но ничего не произошло. Григорий, помедлив минуту, решился открыть глаза. Вокруг бушевал ливень, сверкала молния. Звуки постепенно проявлялись, наливались силой. Мокрые пешеходы спешили укрыться хоть где-нибудь, автомобили почти плавали по дороге, но Гриша не чувствовал ни холода, ни дождя. Григорий ошарашенно озирался и вдруг обнаружил себя молодым, стройным и сильным, одетым в белую холщевую рубаху, прихваченную красным поясом, на ногах красовались коричневые сандалии. В одной руке он держал старинный самовар, наполненный вишнями, сбоку за пояс был заткнут серп. На остановке напротив сидела совсем молоденькая девушка в коротком темно синий плаще и резиновых сапожках в цветочек. Она горько рыдала. Григорий оглянулся, спрятал серп подальше и направился к девушке. Он знал, что должен делать…

Девочка и медведь

Медведь брел по лесу и радовался жизни. Кончилась долгая, холодная, изматывающая зима, светило летнее солнышко, появлялись первые ягоды малины. Мишка блаженно щурился от солнышка, как вдруг услышал странный запах. Запах страха. Но не того дикого, разрушающего, смертельного страха, с которым так часто приходят в лес люди со странными, громко бумкающими палками. А страха безнадежного, беспомощного, хрупкого. Хозяин леса озадаченно остановился, повел носом. Вроде опасности нет. Повертел головой и пошел на запах. Под елкой сидел, съежившись и всхлипывая, худенький детеныш. Скорее всего, человеческий. Сердце медведя стиснуло жалостью. Мишка осторожно прикоснулся к голове детеныша. Детеныш взглянул на него мокрыми от слез огромными синими глазами, задрожал. Лесной владыка аккуратно взял человеческого детеныша и отнес к себе в берлогу, очень ему не хотелось, чтобы вечно голодные волки обрадовались такой легкой добыче. Детеныш тихонько всхлипывал. Мишка оставил его в берлоге и ушел в лес. Но скоро вернулся, неся в лапах довольно большой кусок медовых сот. Детеныш с радостью набросился на лакомство и почти все съел в один присест. Как бы ни было медведю жалко, но детеныша надо вернуть. Он аккуратно взял его в лапы и осторожно понес к деревне. Детеныш, как только понял куда его принесли, отчаянно задергался, вырываясь, спрыгнул на землю и припустил обратно в лес. Хозяин леса озадаченно рыкнул, но поплелся за ним. Пришлось снова спрятать детеныша в берлоге. Мишка вернулся к деревне и стал наблюдать. Мужики выходили косить, женщины брали воду из колодца, ничего особенного. Из одного дома вышел мужчина, громко что-то крича и размахивая руками. За ним выбежала заплаканная женщина, попыталась взять мужчину за руку, но тот зло оттолкнул ее. Она упала, но тут же вскочила, начала что-то жалобно и просительно говорить, упала на колени, воздев в мольбе руки. Мужчина зло огрызался, отмахивался от назойливой просительницы. Медведь ничего не понимал и подошел поближе, принюхиваясь. Женщина заметила его, упала на землю, замолчала. Мужчина продолжал что-то грубо выкрикивать. Медведь ткнулся носом в его шею, мужчина обернулся и застыл, уронив челюсть и выпучив глаза. Запах. Снова этот запах страха. Страха злого, разрушающего, желающего убивать. Запах застилал разум хозяина леса, наливал кровью глаза, сжимал тисками сердце. Зверь и человек молча смотрели друг на друга. Ноги человека подкосились, глаза заволокло туманом, человек рухнул на землю, раскинув руки. Запах страха исчез. Исчез так же внезапно, как и появился. Вместо него возник другой запах – запах смерти. Медведь посмотрел на женщину. Она, словно что-то почуяв, кинулась к мужчине, склонилась над ним. Хозяин леса уловил горечь, боль, утрату, но и облечение одновременно. Отчаявшись понять странный людской разум, мишка вернулся в берлогу. Человеческий детеныш сладко спал. Все-таки надо его вернуть к своим. Утром, когда детеныш проснулся и доел остатки медовых сот, хозяин леса снова осторожно взял его на лапы и пошел к деревне. На этот раз детеныш не вырывался. На опушке леса медведь осторожно опустил детеныша на землю. Детеныш встал на ноги, ткнулся носом во влажный нос лесного владыки и припустил к деревне. Навстречу ему бежала вчерашняя женщина. Медведь посмотрел на их встречу и, озадаченный, но успокоенный, скрылся в чаще.

Случайная встреча

Холодный осенний ветер затруднял дыхание, швырял в лицо острые капли дождя. На работу идти не хотелось совершенно. Дома остались такие родные дети, любимая жена. Да, они тоже скоро разбегутся на работу, в школу, в институт. Но останется их тепло. Еще не так давно до пенсии Александру оставалось чуть меньше трех лет. А теперь вот почти восемь. Слуги народа позаботились… Где-то в глубине души Александр сознавал, что до пенсии он не дотянет. И от этого еще сильнее хотелось остаться дома, с действительно дорогими людьми, а не тратить время впустую на опостылевшей работе.

– Добрый день!

Миловидная, чуть полноватая, но по-спортивному подтянутая, и от этого еще более привлекательная девушка преградила путь.

– Я Виктория.

– Очень приятно. Я Александр… Владимирович… – Представился Александр.

– Я знаю. – Отозвалась Виктория. Александр удивленно вскинул брови. – Я Виктория. Трофимова.

Трофимова Вика. Как давно это было… Тридцать? Тридцать пять лет? Саша вез новорожденную Вику в коляске, рядом шла, держась за его руку, Ксения в практически прозрачном летнем платье известного бренда на голое тело. Неповторимое сочетание огненно рыжих волос и бездонных синих глаз сводило парня с ума. В парке в будний день тихо и безлюдно, высокая трава отлично скрывает и коляску со спящей Викой, и Сашу с Ксюшей…

Александр помотал головой, стряхивая воспоминания.

– Что-то случилось? – Александр смотрел в карие, почти черные, как у него, глаза.

– Нет, ничего. Просто разбирала вещи мамы и нашла ее записную книжку и твою фотографию.

– Вещи мамы?

– Да. Ее нет уже больше года.

– Прости, не знал.

– Ничего. Конечно не знал. И я решила, что ты должен знать. Троекуровское, участок семнадцать Б.

Виктория вскинула голову, намереваясь уйти.

– Это все? – Александр не знал как себя вести, что говорить. Но отпускать девушку вот просто так почему-то не хотелось.

– Думаю, да. – Голос Виктории не был ни жестким, ни злым. Никаким он был. – Давай смотреть правде в глаза. Ты для меня чужой. Я для тебя тоже. Мама не сделала то, что не сделала. Это ее выбор. Ты сделал то, что сделал. Это твой выбор. Я никого не виню. Мамы больше нет, нас ничто не связывает. Так что извини. Мне пора.

Виктория развернулась и уверенными спокойными шагами направилась к метро. "У нее все будет хорошо" – решил Александр. – "Ей было нелегко, но это ее закалило. Она со всем справится".

Александр еще долго стоял на остановке, не обращая внимания на усилившийся дождь и ветер, осмысливая произошедшее. Вика права. Отец не тот, кто родил, а тот, кто вырастил. Но это было не его решение…

Троекуровское, семнадцать Б.... С памятника на него смотрела привлекательная кучерявая блондинка, похожая, очень похожая на Ксению. Но чужая. Тогда, треть века назад, Саша ждал несколько долгих, полных мучительных надежд и сомнений лет. Ждал, что Ксюша, наконец, решится…  Напрасно… Наверное, они всегда были чужими друг другу. Даже несмотря на Вику. Александр положил две гвоздики, развернулся и пошел к выходу. Пошел туда, где его ждут, где любят, где понимают. К тем, кто его никогда ни за что не оставит и кого он никогда ни за что не оставит…

Деревенские зарисовки. Эпизод 1

Петровна закипятила самовар, расставила на столе чашки, достала банку варенья.

– Давай, Федотка, вылезай, чаевничать будем. – негромко позвала старушка.

Федотка вылез из-за печки и плюхнулся за стол поближе к самовару. Почему из-за печки? Да потому, что Федотка – домовой. Такой же древний, как и Петровна. Видавший виды стул заскрипел под почти невесомым домовым, Федотка опасливо покосился.

– Ничего, ничего, он покрепче нас с тобой будет! – Петровна разлила чай по чашкам, поставила перед домовым.

– Все-таки жаль, из старого-то самовара чай вкусней был…– вздохнул Федотка, уминая хлеб с вареньем. Петровна согласно кивнула. Ей и самой больше по душе был чай из старинного закопченого самовара, пахнущий дымком и шишками. Но тот самовар давно прохудился и внуки подарили бабушке современный электрический. От чайника Петровна наотрез отказалась, самовар, хоть и электрический, все же роднее как-то…

– А все ж таки хорошие они у тебя. – Домовой довольно откинулся на спинку стула, напившись дымящегося чая. – Вон, за домом следят исправно, крышу надысь починили, молодцы.

Домик у Петровны и правда был ухоженный. Старый, как и хозяйка, но такой же крепкий и надежный. Дети и внуки регулярно приезжают проведать старушку, починить необходимое, помочь по хозяйству.

– Хорошие, хорошие. – Добродушно проворчала старушка. – Только не нужен он им, они в городах своих осели, у них ынтяресы другие совсем. Вот доживем мы с тобой свой век, и все, продадут.

– Ну, коли продадут, тоже неплохо. – Утешал хозяйку Федотка. – Лишь бы не бросили. А хороших хозяев я выберу, негодных отважу, я уж это умею, не сумлевайся!

Так за разговорами скоротали вечер. Солнышко попрощалось до завтра, в окно несмело заглянул молодой месяц. Федотка помог убрать со стола, поблагодарил хозяйку и исчез за печкой. Телевизор, как и электрочайники, Петровна не любила, а потому не имела. Она зашторила окошки и, кряхтя, взобралась на печку. Завтра будет новый день, новые хлопоты, новые разговоры…