Тайна герцога

Ни плаща, ни шпаги, ни шапки у него не было, и, вероятно, он представлял далеко не внушительный вид в своем измятом камзоле, нечищенных сапогах, загрязнившейся рубашке, простоволосый, всклоченный.

Но он, выбравшись с пустыря на улицу, догадался пошатываться, так что никого не удивил своим видом: встречные стали принимать его за пьяного, а в те времена пьяные на улицах были явлением даже симпатичным для всех, так как способствовали веселью, а потом каждый сознавал, что и с ним самим может случиться такое же, а потому надо было, значит, оберечь ослабевшего человека.

XXIII. Недоумение

Каземат с подземным ходом, из которого выбрался Соболев, имел в Тайной канцелярии свое специальное назначение для побегов, устраиваемых в целях розыска.

Какому-нибудь арестованному давали возможность бежать с тем, чтобы проследить за ним, куда он пойдет, к кому направится и с кем будет видеться. А затем забирали его снова вместе со всеми, с кем он имел сношение во время своего побега.

Этот каземат с подвалом под ним служил также для того, чтобы сажать туда двух заключенных по одному и тому же делу и слушать из подвала, что они разговаривали между собою.

Использовать этот каземат для освобождения Соболева было очень удобно, и потому Шешковский распорядился сделать так, как уговорился с Жемчуговым: он перевел Соболева в каземат с ходом, велел подкинуть туда записку Жемчугова, а Митька сидел и ждал у себя дома Соболева, освободившегося из каземата.

Сначала он ждал терпеливо, вполне допуская, что нужно время, чтобы вернуться Соболеву домой. Но вот прошел срок, когда, по его расчету, Иван Иванович должен был быть уже тут.

Митька постарался придумать кое-какие резоны, но Соболев не возвращался, а потому Жемчугов начал беспокоиться.

Мало-помалу его беспокойство усиливалось, и, когда наконец наступила ночь, Жемчугов окончательно растерялся и, не зная уже, что подумать и что предположить, кинулся в канцелярию, чтобы узнать там от Шешковского, что такое случилось.

Шешковского он застал за бумагами, готовящимся к предстоявшему очередному допросу.

– Что такое?.. Что случилось? – спросил Жемчугов, входя.

– Ну, что еще? – недовольно поморщился Шешковский и приподнял особенным образом брови, что служило знаком, чтобы Митька говорил тише.

Жемчугов облокотился на стол, нагнулся к самому уху Шешковского и почти совсем неслышным шепотом проговорил:

– Снегирь из клетки домой не вернулся…

– Твой?.. – так же неслышно произнес Шешковский.

– Ну, да… которого надо было использовать… Или в клетке дверцу захлопнули, и он сидит там?..

– Нет, вышел!

– Да не может быть!..

– Еще сегодня вечером вышел!

– И домой до ночи не пришел?

– Так где же он?!

– Я у тебя хотел спросить!

– Да почем же я могу знать? – воскликнул Шешковский. – Мое дело было выпустить!..

– Ну, не будем разбирать, кому что… Надо отыскать его теперь, с ним, видно, случилось что-нибудь.

– Да что же могло случиться?.. Парень ведь здоровенный… постоит сам за себя!

– Однако ж если он не явился домой до сих пор, то, значит, что-нибудь да случилось…

– Ну, что же?.. Надо найти след, так найдем!

– Ужасно досадно это! Без него трудно наладить наблюдение за домом!

– Трудно наладить! – передразнил Шешковский. – Трудно наладить! – повторил он громко. – Да есть двадцать способов, как ухитриться проникнуть в дом.

– Уж и двадцать? И одного довольно!

– Ну, конечно, довольно одного, и мы применим его и без твоего снегиря!

– Например?..

– Сейчас мне разговаривать некогда!.. Предупреди на завтра пани Марию, чтобы она была вечером дома и одна, чтобы сказалась для всех гостей уехавшей; а сам ты с самыми крепкими будь в десятом часу вечера возле дома на Фонтанной. Там, по обычному свистку, я дам знать, что делать… Так ступай!.. Если какие будут изменения, я дам знать.

– Ах, кстати, знаешь, нельзя ли освободиться от этого Пуриша с Финишевичем? – произнес Митька. – Мы их теперь выследили окончательно: они ходят к Иоганну с донесениями и, очевидно, получают деньги от него.

– Ну да, от него! – утвердительно кивнул головой Шешковский.

– Ну, так тем более, значит, надо от них освободиться.

– Ты совсем поглупел.

– Почему поглупел?

– Да потому, что самых простых вещей не сознаешь!.. Ведь если от них отделаться, то все равно других найдут, и тогда распознавай их! А этих мы, по крайней мере, знаем и можем водить за нос, как угодно, и заставлять их давать те сведения, какие нам нужно.

– В самом деле, я поглупел! – сказал Жемчугов. – Делать нечего, надо будет возиться с этой мерзостью!..

– А-а, брат, не все легко делается!..

– Да уж очень они противны!

– Ну, что ж делать! Стерпится – слюбится…

– Ну, а как же насчет снегиря-то?

– Я распоряжусь! Завтра же найдем! И не таких находили.

– Ну, хорошо! Так я пойду… Жемчугов возвратился домой.

Сам он рассчитал, что ему лучше оставаться дома и ждать там Соболева, который мог вернуться и ночью, если с ним случилось что-нибудь такое, от чего он мог освободиться личными усилиями.

Но он прождал напрасно всю ночь. Соболев не возвращался.

Шешковский поставил на ноги почти все, что было подчинено ему, но это оказалось безрезультатно, и Соболева не нашли и на другой день.