Темные силы

– Только такая, как вы… – заговорил он, не помня себя.

Маня вдруг встала и выпрямилась, сказав:

– Вы, кажется, начинаете забываться?

– Я, Марья Власьевна…

– Не называйте меня Марьей Власьевной! – гордо произнесла девушка. – Я – графиня Мария Сергеевна Савищева, дочь покойного графа Сергея Константиновича…

«Она с ума сошла!» – мелькнуло у Саши Николаича, и он сам посмотрел на нее безумными глазами.

– Не думайте, что я рехнулась! – с усмешкой произнесла Маня. – Завтра вы увидите подтверждение моим словам.

– Завтра? – изумленно произнес Саша Николаич.

– Да, завтра я переезжаю отсюда к моему попечителю.

– А кто ваш попечитель?

– Андрей Львович Сулима, которого вы видели сегодня! – воскликнула Маня и, повернувшись, ушла в свою комнатку.

Глава XXXVII

Саша Николаич не спал всю ночь. Самые разнообразные, жестокие сомнения терзали его.

Для него не было дружбы, потому что его единственный друг безжалостно изменил ему, и не было любви, потому что любимая девушка еще безжалостнее обошлась с ним.

Еще недавно он, размягченный своей любовью, испытывал ко всем людям радостно-братские чувства, а теперь презирал их коварство и ненавидел все человечество, а это человечество сливалось для него, разумеется, в один образ Мани, которую он презирал и ненавидел больше всех.

Им пренебрегли, его не оценили и не стоило жить среди этих неблагодарных.

На другой день утром Маня уехала. Саша Николаич видел в окно, как она села в присланную за нею щегольскую карету.

Из дома Беспалова она увезла только свои документы, которые потребовала так неожиданно и с такой стремительностью, что титулярный советник был ошеломлен и отдал ей бумаги беспрекословно. Они у него были все в порядке, но хранил он их в величайшей тайне, по робости своей боясь открыть Мане ее происхождение, чтобы не вышло какой-нибудь истории.

Но Маня сама узнала обо всем. Беспалов струсил и проводил ее до крыльца, куда вышел, несмотря на непогоду, простоволосый, в халате и с трубкой.

– Так вы уж, если что, извините, Мария Сергеевна, – говорил он, приседая и разводя руками. – Теперь вы, конечно, того… но я всегда обходился с вами…

Он хотел сказать, «как с родной дочерью», но нашел это неуместным и замялся.

– Не поминайте лихом! – закончил он свою речь. – Дай вам Бог всего хорошего, и позвольте на прощание благословить вас старику!

Но Маня благословить себя не позволила, а прошла мимо него, села в карету, захлопнула дверцу и крикнула кучеру:

– Пошел!

Саша Николаич стоял у окна со сжатыми кулаками и нервная дрожь била его. Одному ему больше оставаться было невмоготу и он пошел к Беспаловым, чтобы все равно хоть им высказать все, что накипело у него на душе.

Титулярный советник, распустив полы халата, безмолвно стоял посреди столовой, понурив голову. Орест лежал на диване, а Виталий сидел в углу, вытянувшись и положив худые, как плети, руки на колени, наподобие египетских статуй.

– Как же это так?.. уехала и даже не простилась… бросила меня тут… одного… а я ли не служил ей? Ведь, бывало, часами простаивал на улице, когда она оставляла меня… и не жаловался… не выдавал… что она не со мной была, а уходила куда-то одна… – говорил он ровным, тихим, без всяких ударений и от того особенно жутким голосом, а из его открытых слепых глаз одна за другой катились слезы.

Саше Николаичу, возненавидевшему в течение бессонной ночи весь мир, стало сейчас же жаль его. Ему захотелось что-нибудь сделать или сказать Виталию, но он словно поглупел и не находил слов.

Орест мрачно поднялся с дивана, подошел, щуря глаза, по прямой, самой короткой линии к Саше Николаичу и хлопнул его по плечу:

– Знаете что, гидальго?! одно только средство: пойдем, сыграем на бильярде!

Саша Николаич отстранился от него. Орест поджал губы, вывернул ладонь и тряхнул ею:

– Тогда, – выдохнул он, – в память прошлого, позвольте двугривенный!

– Оставьте меня!.. Оставьте меня! – произнес, сам чуть не плача, Саша Николаич и направился к Виталию.

– Я полагал, – ядовито заметил ему вслед Орест, – что вы не из-за одного интереса делились со мной до сих пор, а вы, оказывается, интересант!

Он нахлобучил свой картуз и, как бы всем назло, ушел: «Пропадайте вы, дескать, тут без меня!»

Первым его влечением было идти в трактир, но, по слишком раннему времени, там нельзя было найти подходящего партнера, которого можно было бы обыгрывать наверняка, а прохлаждаться на собственный кошт у Ореста не хватало средств.

Он остановился на улице и задумался. Дело выходило для него совсем дрянь.

Он не только уже успел привыкнуть ежедневно получать ренту в размере полтинника, но размах у него развернулся и шире благодаря деньгам, полученным от графа Савищева и Мани.

Теперь нельзя было не только рассчитывать на эти деньги, но даже полтинники Саши Николаича, с отъездом Мани, «улыбнулись» ему навсегда…

«Как же так?.. – недоумевал он. – Ведь существовал же я как-то прежде?»

Он до того втянулся в свою широкую жизнь последнего времени, что ему казалось, что так было всегда, и он забыл о том, как существовал прежде.

Он тщательно пошарил во всех карманах, не застряла ли там случайно какая-нибудь монетка, но больше сделал это для очистки совести, потому что подобный осмотр карманов был им сегодня произведен уже несколько раз и не было найдено ничего.

«Остается только один француз! – решил Орест. – Авось, из него что-нибудь выйдет!»

И он зашагал по направлению к гостинице, с целью добиться там у слуг во что бы то ни стало сведений о том, куда переехал этот француз.

Но добиваться Оресту ничего не пришлось. Оказалось, что француз вчера вечером снова вернулся в гостиницу и теперь был тут.

– Что же это?.. Разве так поступают? – с места подступил он к французу, заранее припомнив все французские словечки, какие ему были нужны. – О, разве так поступают, дорогой господин?.. Я произвожу в вашу пользу известные расходы, вы обязуетесь возместить их мне, а сами, извольте видеть, скрылись, и моя поездка в Петергоф остается неоплаченной!

– Ах, извините! – совсем сконфузился, вспомнив его, француз. – Ведь мы с вами, действительно, условились и я вам обещал заплатить, если даже ваш Александр Николаев окажется ненастоящим…

– Ну, вот видите! – произнес Орест.

– Так сколько я вам должен? – спросил француз.

«А шут его знает! – подумал Орест. – Сколько стоит проехать в Петергоф, а он ведь туда никогда не ездил».