Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена

– Нет.

– А мне играл. Играл и пел, пока не высох изнутри. Я просила его вспомнить те времена, когда мы вместе смотрели всякие фильмы. Он знал их наизусть, причем не только сами фильмы, но и бесчисленное множество фактов об истории создания, об актерах, о режиссерах. Это после уже он нашел интерес в театре, и, скорее всего, забросил интерес к кино, как забрасывал все остальные начинания. Я просила его вспомнить, как я старалась как можно скорее подучить его родной язык и как он совершенствовал мое владение речью с помощью тех же фильмов и песен. Он обладает способностью объяснять, находить связи, соответствия, и успешно все это применял, когда учил меня. Как он интересовался именами, их значениями. Может быть он, узнав значение моего имени, проверял насколько твердо мое терпение и как далеко он сможет зайти. Но разве можно было так обходиться с самым близким тебе человеком!

– Простите меня еще раз, Сабира, но вот уже несколько месяцев – мы прекрасно знаем это – мы являемся для него самыми близкими людьми, и мы знаем, что он будет стоять за нас горой, если мы столкнемся с какими-либо трудностями. Он всегда будет на нашей стороне. Был случай, когда мы подвели его, и подвели крепко. И он вышел из себя, и поделом нам было. Но он сделал все, чтобы мы вышли из той ситуации без потерь. Сабира, если он был таким, как вы описываете, то он действительно сильно изменился.

– И что же тогда изменило его? Лично я не смогла этого сделать.

– А может быть все-таки смогли? Может быть именно все то, что вы сказали ему в тот последний день и держало его все последующие годы. Пятнадцать лет, вы сказали…

– Да, пятнадцать лет.

– Как же вы любили его, если своими словами дали ему возможность снова стать человеком!

Глаза Сабиры покраснели. Она нахмурила лоб и опустила взгляд.

– Вы не были на премьере, и не видели, как он плакал в финале своего «Коллекционера». Вы же поняли, что это – его исповедь.

– Конечно поняла. Спектакль, как говорится, основан на реальных событиях. К чему он, если честно, не питал особый интерес.

– Он плакал, он рыдал, и он кричал, он жаловался на то, что его никто не слышит и не понимает. – Настала очередь Аарона украдкой смахивать набежавшие слезы. – Мы ведь текст скорректировали, причесали, но у нас есть видеозапись его выступления. Он дал указание Ласло заснять весь спектакль, и если Филипп не будет против, может быть вам будет интересно посмотреть.

– Косноязычный фигляр Ласси. Так Филипп представил мне его, своего друга – вспоминала Сабира. – Косноязычный фигляр. Кстати, как зовут твоего персонажа?

– Какого именно? А, Коллекционера-то?

– Ну да.

– Марвек Сотерс.

– Марвек Сотерс… Постой-ка.

Сабира быстренько посмотрела по сторонам, словно ища чего-то, после чего просто закрыла ладонью глаза и простояла с минуту, жестами свободной руки показывая не беспокоить ее. Потом она убрала руку от лица, открыла глаза и с долей сожаления сказала:

– Марвек Сотерс… Ну как же! Он не мог не вложить в это имя некий смысл. Это же анаграмма от английского Maker vs Waster[23 - Английское написание имени – Marvek Sawters.], что можно перевести как Творец против Транжиры, или Создатель против Расточителя.

Аарон нахмурил брови и почесал затылок.

– Надо же, мы бы никогда не додумались до этого.

– А меня он учил, приучал, делился знаниями, опытом, умениями, веселыми историями, грустными, и ему это так нравилось. А после ему становилось скучно – сама не знаю отчего – и он снова переводил все средства на бессмысленные покупки, после чего начинались попойки, оскорбления. Три года я терпела, но когда я поняла, что он потерял рассудок, я оставила его. К сожалению, я не смогла его остановить. Однако судя по постановке – по «Коллекционеру» – он выдержал и не поддался искушению. Он говорил о какой-то силе, удерживавшей его руку от преступления, да? Может быть он все же услышал меня…

В тот день я уже не задавала себе вопросов. Я просто собрала вещи и ушла из дома. Полностью забыла о нем до тех пор, пока он не засветился на телевидении. Все еще злая на него, я все же попросила знакомых навести справки о вашем театре вообще и о нем в частности. Да, на те спектакли я не пошла, а вот на этот раз мои знакомые мне настоятельно порекомендовали сходить. И вот я пришла сюда. Я хотела просто поговорить с ним.

– Нет, сегодня это вам точно не удастся сделать. Вы следите за объявлениями. Как увидите у нас в графике какой-нибудь спектакль то приходите. Он всегда будет здесь. Лучше прийти часа за четыре до начала. Тогда мы только начинаем собираться и времени…

– Я поняла, я поняла. Сама разберусь как-нибудь.

Сабира достала из сумочки зеркальце, поглядела в него, сделала необходимую поправку платка, после убрала зеркальце обратно в сумочку, пригладила костюм и собралась выйти из театра.

– Что ж, Аарон, спасибо за то, что уделили мне время, за беседу и новости из первых рук, какими бы неприятными они не оказались. Прошу простить меня, если мои слова звучали неучтиво и я чем-то расстроила вас. Сейчас мне пора. С Филиппом я поговорю отдельно – как бы там ни было, у меня есть что сказать ему в лицо. Вам же лично и всем его друзьям, в особенности тем, кто общался с Филиппом и мог быть подвержен какому-либо негативному влиянию с его стороны, хочу дать один бесплатный совет: всегда подумайте дважды, прежде чем сказать, что вы счастливы, и трижды, прежде чем заявить об обратном.

Эпилог

Ранним июльским утром успевший повидать на своем сравнительно недолгом веку минивэн Renault Espace пятого поколения в очередной раз увозил в северном направлении подальше от раскаляющегося от жары города пятерых его жителей. Прямо за ним следовал новенький «Жук», время от времени отстававший от головной машины и после нагонявший, вовремя притормаживая при опасном сближении.

В районе полудня обе машины чинно въехали на территорию горного ресорта с неординарным для подобных объектов названием «Sanctuary». Первой из «Жука» выскочила смуглая, длинноволосая, среднего роста девица и радостно запрыгала, воздев руки к небу и что-то радостно крича. Через несколько секунд она инстинктивно подалась назад, вдруг испугавшись лая огромного мохнатого пса, который торопился к ней и словно призывал не нарушать общественный порядок. Успевшая к этому времени вылезти из автомобиля пара разделилась: высокий юноша подозвал к себе пса и тот радостно завилял хвостом, узнав его и возвещая всем о приезде дорогих гостей, а девушка подошла к первой и принялась что-то быстро ей объяснять.

Последним из «Жука» вылез другой высокий парень, густые брови которого сразу же становились его отличительной чертой для тех, кто видел его впервые. Он предпочел сразу же заняться рюкзаками и сумками. Лишь к этому моменту пассажиры ведущего автомобиля начали покидать свои места, потягиваясь и разминая затекшие тела. Двое молодых парней присоединились к группе друзей, после чего оказали должное внимание добродушному псу, частота виляния хвоста которого напрямую зависела от числа гостей. В какой-то момент предел его возможностей был достигнут, и он просто перебегал от одного к другому, время от времени радостно завывая.

Из красивого двухэтажного здания гостиницы вышел долговязый человек в униформе. Он церемониально оставался на своем месте, готовясь встретить дорогих гостей самыми теплыми словами, лишь окликнул пса по имени, что тот воспринял как указание сопровождать их на пути ко входу в здание.

Гости разобрали рюкзаки, пакеты и сумки и неспеша последовали за псом, обмениваясь впечатлениями и рассказывая смешные истории, которые уже успели произойти с ними в дороге. Когда они, отвечая на теплые приветствия, стали друг за другом проходить внутрь, из головной машины словно выпорхнула невысокая женщина средних лет, облаченная в цветастое, молодившее ее летнее платье и ослепительно-белые мокасины. Она сразу же стала помогать пассажиру, все еще сидевшему на заднем сиденье. Водитель так же подошел к задней двери, но убедившись в том, что в его помощи не было необходимости, начал проверять техническое состояние автомобиля.

Через минуту женщина уже сопровождала на пути к зданию отеля невысокого старичка, держа его под руку и что-то увлеченно рассказывая. Одетый далеко не по последнему слову моды, но стильно и при полном параде, он с восхищением глядел по сторонам и время от времени кивал ей. Так они дошли до главного входа и были особо учтиво встречены управляющим ресорта.

Тем же вечером, эта восьмерка в полном составе вошла в по обыкновению широко распахнувшую свои двери «Закусочную», что находилась в долине. Те, для кого спуск мог оказаться затруднительным, доехали сюда на «Жуке». Будучи уже на месте, смуглая и длинноволосая девушка снова первой выскочила из машины, радуясь пуще прежнего, словно одержала какую-то важную победу, в которую никто не верил. Остальные предпочли выйти на час раньше, пройти до границы ресорта в сопровождении лохматого пса и начать часовой спуск в долину, в течение которого несколько раз останавливались, чтобы разглядеть местные красоты.

Ближе к концу пребывания гостей в своем заведении, хозяин «Закусочной», крупный мужчина лет шестидесяти с пышными усами и неизменной трехдневной щетиной, попросил гостей подождать с очередным тостом, после чего вышел из помещения и через несколько минут вернулся в сопровождении нескольких женщин и мальчика одиннадцати лет. В руках он держал две бутылки из толстого темно-зеленого стекла, запечатанные сургучом и покрытые пылью, плесенью и паутиной.

– Сейчас я хочу угостить вас вот этим вином, – заговорил он, начав обтирать бутылки влажной тряпкой. – Это не просто пьянящая жидкость в зеленом стекле, которая много лет пролежала в сыром подвале. Это вино особенное. Оно – самое лучшее из всего, что у меня есть. И вы знаете – я никогда его не пил! «Тогда почему ты так уверенно говоришь такие громкие слова?», спросите вы меня – и будете правы в своих сомнениях. И я вам на это отвечу так: «Я в это верю, потому что иначе не может быть» – и я тоже буду прав в своей вере.

Он по очереди распечатал обе бутылки и принялся обходить всех, наливая каждому вина до краев в простые, но стильные глиняные кружки.

– Это вино своими руками сделал мой отец. Он всю жизнь делал вино, и оно было известно далеко за пределами нашего поселения. Последние же несколько бутылок отец запечатал, когда узнал, что ему оставалось жить совсем немного. Он позвал меня за собой и спустился в подвал. Мы отнесли туда десять штук бутылок, и отец при мне положил их на свои полки. И тогда он сказал мне свое слово.

«Ты вырастешь, станешь мужчиной, у тебя будет своя жизнь и своя работа. Люби то, что ты делаешь, и знай, что если ты будешь делать свою любимую работу, то обязательно станешь счастливым, когда увидишь какими полезными окажутся ее плоды. Я всю жизнь делал вино, но эти десять бутылок я сделал с особой любовью. Я вложил в них опыт всей своей жизни. Как бы я ни хотел попробовать это вино, еще больше я хочу, чтобы ты пил его после меня. Ты будешь открывать по одной бутылке всякий раз, когда встретишь счастливого человека. Ты будешь пить с ним это вино и учить его моей заповеди, чтобы он тоже потом в своей жизни научился праздновать встречи со счастливыми людьми. Вы будете пить, веселиться, говорить и петь, а ваши сердца и души будут в это время лечиться от всех болезней. Ты уже будешь счастливым, если откроешь хоть одну из этих бутылок, и я очень хочу, чтобы ты за свою жизнь успел открыть их все. Я обязательно буду с тобой и буду радоваться каждой открытой бутылке, потому что с каждым разом мой сын будет становиться еще счастливее.»

На этих словах он замолчал и начал смотреть в свою кружку, то поднимая брови, то опуская. Непонятно было, улыбается ли он, хмурится, нервничает или хочет что-то вспомнить. В конце концов улыбка пробилась из-под его густых усов, и он высоко поднял кружку с вином и сказал:

– Сегодня я открыл эту бутылку в вашу честь, мой дорогой гость и друг моих друзей! Уважаемый профессор Робинсон…

– Робертсон! Ро-берт-сон, – зашептал сидящий от него по левую руку Аарон.

– Ой! Профессор Робертсон, конечно же. Простите, я запутался…

– Ничего страшного, мой дорогой друг, – слабеньким голосом заговорил почитаемый гость, старичок с морщинистым лицом но со светящимися от радости глазами, – если вы спросите меня, то я, к своему глубокому сожалению, вообще не знаю вашего имени. Но я знаю вас, и знаю – не побоюсь этих громких слов – вашего отца, который продолжает в вас жить и сейчас говорит с нами вашими прекрасными словами. Прошу вас, продолжайте!

Хозяин нервно сглотнул, пытаясь отогнать подкативший к горлу ком, нахмурился и глубоко вздохнул.

– Дорогой профессор Робертсон! Для меня лично и для всех нас от всей души приятно сейчас находиться здесь, сидеть за столом с вами, с человеком такой необычной судьбы, с одним из самых счастливых людей, которых я когда-либо встречал. Я сейчас рад, что… Мне так приятно… Отец сейчас радуется… Я верю в это. Я как будто вижу его сейчас.

Родственники хозяина давно не видели его в таком душевном состоянии. Его глаза блестели от слез, а лицо расплывалось в улыбке. Он, не стесняясь, вытер лицо широкой ладонью и снова поднял свою кружку с вином.

– Для меня будет большой честью, профессор, если вы будете обращаться ко мне на «ты». А сейчас, простите меня за многословность, я хочу наконец-то выпить. За вас, дорогой профессор! И за Счастье!

Все молча осушили свои кружки, причмокивая и изучая опустевшие емкости. Хозяин стоял с закрытыми глазами, словно громом пораженный. Он был готов начать наслаждаться послевкусием, но прежде ему нужно было совладать с эмоциональной стороной происходившего.

– Спасибо тебе, мой счастливый друг! И спасибо твоему отцу за мудрость, которую он нам всем подарил! – несколько окрепшим голосом сказал профессор. – Я также хочу сказать спасибо моим новым – и старым! – друзьям, – сказал он, бросив теплый взгляд на Стеллу Портер, сидящую рядом с сыном и тоже светящуюся необычным внутренним светом. – Я так благодарен вам за то, что привезли меня сюда. Какое же это счастье видеть эту красоту, дышать этим воздухом, ходить по этой земле, есть эту пищу и пить это вино! Этот момент я буду помнить всю свою жизнь – момент высшего счастья, который я ощутил здесь, в эту секунду.