Конец эпохи Эдо

– Мама, поцелуй меня на ночь, мама.

Во мне что-то вдруг щелкнуло, и я прислонился к ней губами, впился в ее ледяную, соленую от слез щеку.

– Еще мама, я не могу спать мама.

Я сделал это снова, вскоре она перестала просить целовать ее, глаза медленно закрылись, лицо озарила легкая улыбка, даже дыхание перестало быть надрывным найдя привычный ритм. Она уснула. А вместе с ней, сидя на коленях у ее кровати остался и я и даже в такой позе, думая о Юко, ее болезни и суматошных ночных поцелуях растворился в дреме.

Туман, почему кругом туман, я вообще где, а кто я? Что это, горы?

– Эййй, эээйй, тут есть кто-нибудь?

–Эээййй – … Этот голос, это мужской голос? Мой голос? Я мужчина?

Где я? Я всегда был здесь, а я кто, и где здесь? Под ногами туман, мягкий туман, клубится и щекочет мои ноги. Ноги, мужские ноги, я могу ими двигать, мои ноги. Справа скалы, слева скалы, наверху нет неба, куда ушло небо, а должно ли наверху быть небо, что мне делать? Я слышу, слышу, это река, где она течет, не стоит стоять нужно идти. Только вперед, позади ничего, да твердое холодное ничего, это камень, я не вижу, это стена, брести вперед. Звук бурлящей воды все громче, слышу как вода стучит, она бьется обо что то. Что мешает ей течь, куда и как она хочет? Ущелье заканчивается, но тумана все больше, все в дыму, я хоть двигаюсь, ноги шевелятся, но это ли движение. Мне страшно идти дальше, если мне страшно, я живой? Не вижу, слышу, туман лезет в глаза, слышу реку, она уже где-то рядом, посреди тумана спряталась, нужно идти осторожно, я не хочу утонуть. А я могу утонуть? Вот она, над ней нет тумана, какая широкая река. Кто это там? Возле бурной реки стоят две фигуры, лысый старец и молодая девушка. Они знают что-то? Нужно спросить. Что спросить? Как же до них дойти, они далеко или близко, раньше я двигался, сейчас так медленно, медленно, вот что такое медленно! А мне нужно быстро? Я тороплюсь? Они приближаются, я приближаюсь, пусть будет и медленно. Вода злая, она грохочет, как море во время шторма, я знаю море, море больше. Эту парочку не волнует зловещий поток, стоят у самого края, их осыпает серебряная пена вод, их одежды не мокнут. Они настоящие? Услышат меня, если я закричу? У меня есть голос!

– Эээээй …– они не слышат. Только я их вижу? Тут вокруг, только я?

Они близко, я почти подошел, могу ли к ним прикоснуться, у меня есть руки, какие тонкие руки, но мои.

Медленно положу руку старцу на плечо.

– Вы есть? Cкажите хоть слово, я кажется потерялся, правда не уверен, а я вообще находился.

Старец с блестящей лысой головой, с небрежно рассеянными по вискам серыми седыми волосками, повернул голову, медленно приоткрыл рот и сказал.

– Это ты кричал? Эх, как невежливо, времена идут, а люди ничему не учатся, сто лет прошло. Вот на какую реакцию рассчитывал этот мальчишка, вопит «ээээээй» и как с этим поступать, я должен стремглав ринуться к тебе, в мои то годы, на любой твой вопль бежать как хозяйский пес. Нет, люди никогда не изменяться, все одно.

После его слов высокая женщина повернулась, осторожно поправив свое шелковое кимоно, с мерцающими розовыми узорами, нахмурила брови и дала ответ.

– Это правда, по большей части они не меняются, по крайней мере тысячу лет назад я помнила их точно такими же. Однако же Ёса*, неужели ты не замечал красоту в этом постоянстве, ты же не ругаешь цветы сакуры за то, что они распускаются каждый год, а потом за то что они увядают.

О чем они вообще? Люди? Стало быть я человек! Это же хорошо? Почему я так мало знаю, почему я так мало помню, или это вообще все что я помню.

Миниатюрный старик сделал еще пару шагов в сторону обрыва, наклонился над рекой и крепко вдохнув улыбнулся и ответил.

– Я неверно высказался, если бы они не менялись как «Сандзу»*, сохраняя только некоторые свойства, не больше чем смогут унести за раз, она течет, и единственная ее задача быстро течь, от истока, до своего конца, которых впрочем никто никогда не видел. А люди, они неизменны в своей глупости и злобе, беспощадном желании подтоптать этот мир под себя, не жить с ним, а опустошить, для себя, забрать у земли последнее, вот в этом они неизменны.

Женщина после его слов нахмурилась еще сильнее, подняла светлую изящную руку, находящуюся в огромном расшитом узорами рукаве, положила на голову старцу и тонкими длинными пальцами стала почесывать его макушку.

– Дорогой мой Ёса, конечно, человеческая глупость не знает границ, но нам ли их судить, кто вообще имеет право их судить, в мое время суд был только над конкретным поступком, конкретного человека, возможно группы, но судить все человечество, зачем берешь ты на себя так много, была ли наша жизнь такой безгрешной, а если и была, почему мы с тобой сейчас беседуем здесь. Да и мир наш не бесконечен, как бы не воспевали поэты, его бескрайние просторы, он тоже когда-нибудь закончится, человек только ускоряет процесс разрушения.

Погодите ка, «Если наша жизнь была», они не живут, тогда почему они говорят, а я живу, наверно живу, неживые ходят, слышат, говорят? Я могу спросить?

– Женщина в кимоно, скажите пожалуйста, а вы живы? А я жив?

После моих слов старец резко развернулся и наскочил на меня схватив за руку.

– Как ты смеешь, говорить женщина в кимоно, для тебя она госпожа Комати.

…– Почему он это сделал, зачем он схватил меня за руку? Но мне не больно, мне ведь должно быть больно? Женщина в кимоно подошла и легким движением расцепила его хватку и с улыбкой ответила мне.

– Живы ли мы, конечно нет, жив ли ты, я не знаю, ты совершенно не похож на здешних обитателей. Называй меня просто Оно – но, мне не интересны формальности. Лучше скажи, ты что-нибудь помнишь? Помнишь, как оказался здесь?

Помню, помню ли я, я знаю некоторые вещи, я знаю, что могу управлять телом, я знаю воду, кажется я видел воду, я знаю эмоции, мне все еще страшно.

– Госпожа Оно – но, я знаю, что мне страшно, и помню странные фрагменты, не могу понять, голова гудит как улей, шершни летают у меня в голове, там много разных мыслей цветов, они их не опыляют. Как я тут очутился совсем не ведаю, я честно говоря не знаю где это тут.

Женщина призадумалась, и уверенна ответила.

– Могу тебя обнадежить, ты точно живой, если конечно это тебя обнадежит, ты не должен находиться здесь. Что это за место тебе пока знать не стоит, ничто тебя тут не держит, сейчас переходи нашу любимую желтую «Сандзу»*, и спускайся все ниже и ниже, скоро память вернется.

– Скажите а как ее перейти? Она такая быстрая, я в ней утону! – с явным недоверием сказал я. Недоверие, есть ли повод ей не верить?

– Глупый мой человек, у тебя есть три пути: По мосту, он лежит дальше по течению, можешь вплавь, если конечно тебе это удастся, или вброд, чего я бы тебе не советовала, потому как это самый мучительный путь.

– Госпожа, я хочу по мосту, насколько он далеко?

Оно – но улыбнулась обняла меня и ответила.

– Сейчас это не должно тебя волновать, тут нет времени, иди и придешь, но я рада, так редко сюда заходят такие чистые листы, те, кому тут быть еще рано. Погляди-ка, Ёса, он все больше напоминает, то что осталось позади, я вижу в нем пустой сосуд, уверена, мост его пропустит. Постарайся не забыть, то, что я тебе сейчас скажу

В заливе этом нет морской травы, -

О, бедный путник мой!

Ты этого, наверное, не знаешь?

И от усталости изнемогая,

Все бродишь здесь…

Лишь века два ты сомкнутых раскрыв

Иди, как шел

Тропа сама укажет, как к свету путь найти

И верь, что снова в этот мир попав

Ворота двери распахнут

Ничего не понял, ничего. Как это запомнить? Смогу ли я запомнить? Слова, эти слова постоянно повторяются у меня в голове, это не мой голос, ее голос, да, так я не забуду. Все равно страшно.

– Госпожа Оно – но, могли бы вы меня вывести отсюда? Пойдемте вместе.

– Нет, друг мой, это нелепо, это твой путь, зачем мне в него вмешиваться. И сама я никуда отсюда не уйду, могла бы уйти, но не хочу, я еще давным-давно решила тут остаться. Иди путник постепенно память вернется к тебе и молю тебя не страшись местных обитателей и здешних обычаев, все что впереди, пока не для тебя.

После этих слов госпожа Они – но и старик Ёса неспешно развернулись и разговаривая о своем, пошли против течения желтой реки. Последние слова из их разговора что я услышал были: