Изнанка

– Ираида Васильевна, – подсказала старуха.

– Да. Уважаемая, Ираида Васильевна, за эти две недели я уже в пятый раз вам объясняю: на территории Речного вокзала, в настоящий момент посторонним находится запрещено, поскольку там, внутри, проводятся археологические раскопки!

– Это незаконно! – снова завопил, на этот раз уже фальцетом, Пульман. – Копать под зданием – преступление! Вы хотите, что бы оно рухнуло?!

– Я хочу лишь, что бы вы прекратили несанкционированный митинг и разошлись, – майор недовольно покосился на телевизионщиков. – В противном случае, мы будем вынуждены применить силу.

– Видите?! – обрадовался галлерист, потрясая указательным пальцем перед объективом камеры. – Нам угрожают! Вместо того, что бы призвать к ответственности этих…. зарвавшихся московских нуворишей, наша доблестная полиция набрасывается на художников!

– Никто на вас не набрасывается! – разозлился, наконец, сотрудник правоохранительных органов. – Вас по-хорошему просят разойтись.

– И это вы называете по-хорошему?! – Пульман снова повернулся к телекамере. – Вы снимаете?

– Снимаю, – оператор кивнул.

– Так вот, запомните! – ощерился галлерист. – Сегодня, двадцать девятого апреля, две тысячи четырнадцатого года, я предупреждаю всех: ничем хорошим подобные, с позволения сказать, раскопки, не кончатся! Либо здание рухнет, либо ещё что-нибудь случится. И погибнут люди!

– Ну, всё, – вполголоса произнёс Петелин. – Мне это надоело. Товарищ майор, – он повернулся к полицейскому, – приступайте к выполнению своих прямых обязанностей. Вызывайте ОМОН.

Служивый тяжело вздохнул, отошёл в сторону и полез в карман – за рацией.

2.

Линцевич ткнул пальцем в лежащий на чёрных пластиковых мешках камень, с остатками старинной росписи.

– Видите?! – возбуждённо воскликнул он. – Это уже пятый, найденный нами фрагмент! Совершенно уникальная вещь! И я был прав! Понимаете, прав! Задолго до появления Отроч монастыря, здесь существовала ещё одна обитель, совсем уж древняя!

Петелин присел на корточки перед камнем, провёл пальцем по едва угадываемому изображению Иисуса Христа.

– Отроч монастырь, насколько я помню был построен в тринадцатом веке?

– Да, – Линцевич с энтузиазмом кивнул. – А этот… похоже, века десятого. Если не раньше. И возведён он, как я и предполагал, на месте древнего языческого капища. Так что мы на верном пути.

– Будем надеется, – олигарх встал, отряхнул руки и посмотрел на огромную круглую яму, занимающую почти весь вестибюль Речного вокзала. Вниз уходили деревянные лестницы, горели мощные лампы, справа возвышался сложный механизм, с помощью которого рабочие поднимали наверх грунт, слева – ещё какие-то агрегаты.

– На сколько вы уже углубились?

«Псевдоучёный», как его назвал Пульман, глянул на бумаги, которые держал в руках и, словно, не веря самому себе, пробормотал:

– На девяносто пять метров! С ума сойти можно!

– А вот этого делать не надо! – усмехнулся Петелин. – В смысле – с ума сходить. Нам всем ещё многое предстоит сделать. Очень многое.

– Да, да, я понимаю! – суетливо закивал Линцевич, запихивая отчёты в карман плаща. – Вы спускаться будете? – и он показал взглядом на провал.

– Пока не вижу в этом необходимости, – олигарх покачал головой. – Вы заморозку используете?

– Разумеется! Вчера ещё несколько баллонов ушло. Осталось пять штук. На сегодня и завтра хватит.

– Как рабочие? – Петелин посмотрел наверх, где на лесах стоял мужик в оранжевом жилете и строительной каске. Он контролировал работу подъёмного механизма. – Не бузят?

– А чего им бузить? – удивился его помощник. – Кто здесь, в Твери, может похвастаться московскими зарплатами?! Да я за последние два месяца, среди них, не то, что пьяного, а даже похмельного не видел! Вы же знаете, как в стране с работой. Особенно – в провинции.

– Да уж знаю, – олигарх кивнул. – Все знают, кроме нашего правительства и нашего уважаемого президента. У них там всё хорошо… Ладно, пойдёмте.

Они выбрались на улицу и попали как раз – к началу посадки «демонстрантов» в подъехавший полицейский фургон. Спецназовцы в сферах и бронежилетах особо не зверствовали, да и было их немного – пять человек. Зато Пульман буянил вовсю. Орал, сопротивлялся, обзывал майора всякими нехорошими словами, то и дело призывая в свидетели телевизионщиков. Впрочем те уже ничего не снимали, а через пару минут стало ясно почему.

Корреспондентша, увидев выходящих из здания Речного вокзала мужчин, подскочила к Петелину и гневно выпалила:

– Это вам даром не пройдёт!

Тот удивлённо задрал брови.

– А что опять случилось?

– Что случилось?! – телевизионщица аж задохнулась от возмущения. – Да ничего! Если не считать того, что пять минут назад мне позвонило начальство и приказало прекратить съёмку!

Олигарх пожал плечами.

– Ну, вашему начальству, наверное виднее, что снимать, а что нет.

– Это ваша работа! – журналистка гневно топнула ногой.

– Моя работа?! – Петелин усмехнулся. – Командовать вами?!

– Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду! – женщина скривилась. – Либо вы сам, либо ваши люди, – он показала глазами на Линцевича, – наверняка позвонили на телестанцию и потребовали убрать нас отсюда!

Олигарх посмотрел на своего помощника.

– Ты звонил?

Тот отрицательно помотал головой.

– Нет, конечно!

– Вот видите, – Петелин снова ослепительно улыбнулся. – Мои люди, как вы изволили выразиться, на телестанцию не звонили. Я тем более.

– Вы лжёте!

– Послушайте, – вмешался Линцевич, – вы вообще понимаете, что сейчас наносите оскорбление уважаемому человеку?!

– Ну, хорошо! – взбешённая корреспондентша ощерилась. – Мы ещё с вами встретимся! Только совсем в другом месте!

Олигарх рассмеялся.

– В более интимной обстановке?!

Возмущённо фыркнув, телевизионщица развернулась и, сделав знак скучающему оператору с уже выключенной камерой и сложенным штативом, направилась к микроавтобусу с надписью ГТРК, стоящему на противоположной стороне площади, напротив церкви. Единственного здания, оставшегося от упомянутого Линцевичем Отроч монастыря.