Лесная тропинка до храма

– Соблазняешь меня тоже попасть под дождь и заболеть? Учти, у меня не такое крепкое здоровье, как у тебя. Посмотри на Феликса, он уже почти у дома, вот кто действительно заботится о своем благополучии!

– Я бы тоже на его месте заботился, но это не я болел непрерывно с пяти до двенадцати лет!

Когда совсем рядом загремел гром, а порыв ветра чуть не сшиб Софу с ног, им пришлось ускориться и побежать по домам.

* * *

Альберт дернулся. Кто-то весьма настойчиво стучал в дверь.

За окном лило в три ручья, а дом пошатывался под ударами ветра. Кого могло принести в такую погоду? Никто из жителей деревни нос не высунет, когда на улице ураган чудовищной силы.

– Скоро вернусь. Посиди здесь, – Альберт коснулся губами макушки Софы и спустился по лестнице, скользя рукой по перилам. Черт, и снова здесь пыль, хотя он протирал ее всего пару дней назад.

– Да открывайте вы уже, – раздался громкий, хриплый голос Мэтти, их почтальона. – Альберт, ты там оглох, что ли?

– Боже, Мэтт, ты чего здесь в такую погоду? – он открыл дверь и впустил промокшего до нитки гостя. – Тебе сделать чай?

– Нет, я домой пойду, спасибо. Просто шел из города, забрал все письма, а тут сверху от твоих родителей лежит. В такую-то погоду от мореплавателей важно весточки смотреть, – в темных глазах почтальона мелькнуло сочувствие.

Альберту сжало горло. Неужели…

– Спасибо, Мэтти. Я тебе очень благодарен. Заходи потом, – голос звучит сдавленно. Альберт берет из рук мужчины промокший конверт. Даже не замечает, как почтальон уходит, захлопывая за собой дверь, как спускается со второго этажа Софиа…

Руки дрожат, мир сужается до этой несчастной бумажки синего цвета. Такой конверт можно за бесценок купить в порту, а если нарисовать водоотталкивающую руну, то он пройдет через море и останется цел.

Мама всегда чертила такие руны, но бумага под пальцами мокрая – и от этого в легких заканчивается воздух.

Альберт даже не может открыть письмо.

– Давай я, – Софиа забирает бумагу из его задубевших пальцев и вскрывает конверт.

То, что внутри, не похоже на сухую заметку о затонувшем корабле, которая обычно кончается фразой «соболезнуем, администрация порта». Это самое обычное письмо, написанное твердой рукой Карла.

– Не переживай, с ними все в порядке. Это письмо от твоего отца, – улыбается Софиа и протягивает тонкую коричневую бумагу, на которой карандашом набросаны каракули – узнаваемый почерк.

Альберт оживает медленно, как заколдованная статуя, двигается неловко и скованно, будто только что вышел из каменного плена. Дрожь пальцев не скрыть, но сейчас – плевать, в висках звучат отголоски сердечного стука, страшно и одновременно легко. Они живы, все в порядке…

Серые глаза бегают по шероховатой бумаге, и с каждым следующим мгновением Альберт расслабляется, выравнивая дыхание.

Все хорошо.

«Привет, Берт!

Пишу это письмо, пока твоя мама стоит у штурвала. Сейчас вроде день, но тьма непроглядная, тучи заслонили все небо, будет шторм. Мы идем в ближайший порт, он в паре морских миль от нас, успеем до буйства стихии.

Мой почерк будет еще более кривым, чем обычно, пламя свечи дрожит, а, как я уже говорил, темень – вырви глаз. Мы уже в третий порт едем, города шумные, все готовятся к зиме и покупают всякое – альпачью шерсть в основном. Надеюсь, животинок ты выгуливаешь как до?лжно.

Мы хотим передать тебе огромный привет, я положу в конверт листок базилика, добавь его в чай и будет вкусно. Очень сильно тебя любим, скучаем, но есть еще неотложные дела. Вернемся в третью неделю декабря, обещаю, твоя мама тоже обещает. Если будет хорошая погода, она поможет тебе в управлении лодкой, вместе покатаемся, развеемся – тебе понравится, я уверяю. В ближайшем порту мы заменим паруса, возьмем более плотные, и наш кораблик будет бежать по волнам.

Жду нашей встречи, поскорее бы тебя увидеть. Не грусти, передавай всем деревенским привет, а Софу поцелуй в лоб от каждого из нас. Носи шапку и шарф, сейчас должно похолодать, нехорошо будет простудиться и заболеть перед Ветрардагом.

Люблю тебя. Я черкну еще письмецо, когда будем в Иэле. Вложу тебе красивых картинок в конверт, как в детстве.

Еще раз хочу сказать, что люблю тебя. И мама тоже очень любит.

Пора идти, мы собираем паруса, иначе нас унесет.

Пока. Жди еще одного письма».

– Они в порядке, они в порядке, они в порядке, – как заведенный повторял Альберт, в потемневших глазах стояли слезы. – Должно быть, забыли нарисовать водоотталкивающую руну, а я распереживался, боги, как глупо!..

– Ты же их любишь, – Софиа протянула руку и убрала прядь пшеничных волос, заправляя ее за ухо. – Потому и боишься. Это нормально, Берт.

– Просили тебя в лоб поцеловать, – нервная улыбка, быстрое касание губ к белизне кожи, тронутой покраснениями и нежными неровностями.

– Очень приятно, – Софиа усмехнулась, ответно чмокнув его в лоб – пришлось встать на кончики пальцев. – Пойдем снова рисовать?

Глава 5

Феликс клеил украшения на Ветрардаг.

Курт вчера достал ему картон, бежевый, как молочная пенка на какао; и теперь его сын безвылазно сидел в комнате, не прерываясь на еду, и вырезал развертки белых домиков. Они были крохотные, будто из сказки про гномов.

Мелисса беспокойно заглядывала – задумчивый, неземной Феликс казался странным. Всю жизнь он не мог усидеть на месте, бегал по дому, как ужаленный. То с готовкой поможет, то зачаруется и будет смотреть на то, как отец варит кофе, то побежит играть с братом и сестрой. Хильда и Бьорн, как их мать, были не от мира сего – полупрозрачные создания, их будто выкормили эльфы и духи ветра. В тихом доме шумел один Феликс.

Все привыкли к подростку, у которого энергии хоть отбавляй – с каждым поделится смешинкой и радостью, темные волосы в вечном беспорядке, а улыбка от уха до уха. Дома он никого не стеснялся и каждому члену маленькой семьи был готов подарить тепло; но сейчас он сидел в своей комнате. И молчал.

– Эй, Феликс, – Курт постучал в дверь и, дождавшись тихого мычания, в котором с трудом угадывалось «заходи», зашел в комнату. Везде валялись обрезки картона, пахло клеем и старанием. – Ты чего не выходишь?

– В груди как-то тревожно. Пытаюсь понять, что происходит, – признался Феликс, оборачиваясь к отцу.

– Расскажешь подробнее? – Курт сел рядом с ним и приобнял за плечи. Мягкая улыбка на губах говорила: «Я рядом, я с тобой, ты не одинок». В добрых глазах цвета еловых ветвей отражалось беспокойство. – Ты не заболел? – отец тронул его лоб ладонью.

– Не знаю. Воздуха мало, но голова не болит, только сердце быстрее бьется, – Феликс повернулся к отцу и поймал его взгляд. – Не знаю, что происходит, правда.

– Какой цвет? – Курт сжал его плечо и нахмурился.

– Зеленый, – Феликс почти не задумывался. – Темно-зеленый, как хвоя.

– Зеленый – это еще не криминально, хотя бы не черный, – Курт усмехнулся. – Раз сердце быстро бьется – давай завяжем с кофе на неделю, а там будем смотреть. Если что-то еще почувствуешь – обязательно говори, – он поцеловал сына в лоб и вышел из комнаты.

Феликс кинул взгляд на лес, который зеленым океаном колыхался за окном – и на секунду сердце защемило, но он не придал этому значения.

* * *

По всему дому были развешаны гирлянды, засушенные апельсины, палочки корицы и анис, насаженный на нитки – всё свисало с потолка, как бусы лесной волшебницы. Мелисса сидела за столом и перелистывала сборник рецептов, загибая уголки страниц. Курт учил Бьорна играть на укулеле – сын сопел, зажимая маленькими пальцами аккорды. Хильда лежала у камина на ковре и рассматривала картинки в книге о лесных жителях – наряду с белками, лосями и оленями на страницах отплясывали фавны и мошу.

– Куда ты? – отец семейства, отвлекшись от Бьорна, заметил Феликса: тонкого, как ивовая веточка, с тяжелым рюкзаком за спиной.