Эра счастья

Он видел, как волны счастья ходили по людям, как по живому морю, и как вслед за этими волнами безудержная злость и непонимание начинали захлестывать его хозяина. Он помнил, как рык их лидера чуть было не заставил его свалиться на колени, помнил эту предательскую дрожь во всем теле. Возможно, от разоблачения его спасло только то, что сам Велигор перестал владеть собой, впал в ярость и не знал, как командовать своими людьми, если они ему больше не подчиняются.

Довольные люди начали расходиться не сразу. Скорее, эта ситуация была похожа на то, как насекомые случайно обнаруживают выход из банки: кто-то ее покидает, а кто-то продолжает кружиться внутри. Приметив небольшую группу, направлявшуюся к выходу, Шакал незаметно присоединился к ней и вышел на улицу.

Усевшись в машину, он сохранял на физиономии все ту же радостную маску – и только добравшись до своей неприметной конуры в спальном районе, задернув наглухо шторы на окнах, достал из кармана куртки маленькую коробочку.

Разглядывая ее, как величайшее сокровище в мире, он являл собой живую помесь Кощея с Горлумом. Он повис над маленькой коробочкой, и его взгляд разгорался все сильнее, мечты становились все вожделеннее и все ярче. Он не спускал глаз с инопланетного шара, бережно раскладывая в голове варианты событий, которые вознесут его к вершине его собственного, совсем другого счастья.

Он смотрел и смотрел на светящийся в коробочке шар и не уставал хвалить самого себя за находчивость и актерский талант. Гордость распирала его изнутри.

С глубочайшим удовольствием, совершенно неведомым ему до сих пор, Шакал затянулся сигаретой. И, наблюдая выпускаемое облако дыма, был непоколебимо уверен, что все у него сложится замечательно. Его конспиративные способности, безусловно, сыграют ему на руку. Он снова сможет раскинуть сеть, которая даст ему и власть, и деньги, и самую настоящую счастливую жизнь.

Он щурился от дыма, припоминая, как до службы у Велигора он много лет подряд был настоящим дилером, с виду оставаясь простым олухом. Даже в годы сильнейших чисток и прессинга со стороны органов по борьбе с оборотом наркотических веществ он всегда оставался на плаву, тихонько прибирая к рукам еще и те сети, которые уцелели от посаженных или «убранных» конкурентов.

И совершенно внезапно вспомнил свое имя.

Вместе с картинами прошлого, с мыслями и переживаниями о нем вернулись и ощущения самого себя – того, другого, принадлежавшего только себе одному. Он вспомнил себя настоящего.

– О! Какое же это было славное время! – вслух проговорил он, с ностальгией и сладким самодовольством поглядывая на шар. И, находясь в наипрекраснейшем расположении духа, он ощутил себя самым счастливым человеком на планете. Оттого, что вся его афера удалась, что пали наконец оковы власти Велигора, что он снова стал собой, а перспективы его теперь более чем радужные, он рассмеялся сам себе.

Немного успокоившись, но не переставая созерцать свое блистательное будущее в разыгравшемся воображении, он заговорил со светящимся шаром. Будучи уверенным в том, что такой есть теперь только у него и у Велигора, он нравоучительно произнес с самодовольной улыбкой:

– Никогда не пробуй то, чем торгуешь. Ни-ко-гда!

Он поставил привезенную коробочку в контейнер побольше и бережно прибрал его в шкаф, приговаривая:

– Постой пока здесь, всеобщее дармовое счастье.

Только после этого он стянул с рук еле заметные перчатки, раскрашенные под цвет его кожи, и бросил туда же, в шкаф.

«Скоро. Совсем скоро счастье станет доступно любому желающему, – удовлетворенно подумал он про себя. – При наличии у этого „любого“ определенных финансовых средств, конечно же. Я не Велигор, чтобы раздавать счастье даром».

Шакал снова рассмеялся и дальше уже говорил вслух сам с собой:

– Подумать только! Я смог завладеть самым лучшим товаром в мире! Да, продажа может быть лишь единственной, но зато сколько желающих! А каков маркетинговый план! Сначала эти тупые ученые раструбили по всему миру, что такое чудо вообще есть. Потом провели гору исследований. СМИ отполировали желание людей заполучить ценное счастье! А на сладкое… вот уж маркетологи от бога!.. Они объявили, что сей ценный объект им больше не принадлежит! А-ха-ха! Спасибо вам, добрые люди! Сколько работы вы проделали за меня! Научным деятелям – скидка!

Он еще долго мурлыкал себе под нос разные размышления: с чего начать, какие задачи решить прежде всего, как выйти на первых клиентов, как обеспечить себе и шару безопасность и так далее.

Проваливаясь в сон уже под утро, с блаженной улыбкой он тихо сказал невидимому слушателю:

– Хочешь счастья? Даром? Готовься расплатиться…

***

Ближе к полудню следующего дня двое бывших, но по сути самых настоящих сталкеров уже лежали в зарослях ароматнейшей земляники и смотрели в бездонный океан неба над Зоной. По нему быстро плыли величественные громады облаков. И каждый думал о быстротечности жизни. Своей жизни.

Велигор хотел было пошевелиться и смахнуть с лица божью коровку, но был обессилен настолько, что не мог поднять даже руку. Он пошевелил лицом, бровями, но маленькая исследовательница продолжала свой путь и не думая пугаться.

Волку с его места было это все прекрасно видно, и он улыбнулся. Он глубоко вдыхал знакомые запахи, которые и не надеялся встретить в Зоне. Они напоминали ему о детстве, о тех лесах и полях, на которых он вырос, играл со своими друзьями и братьями, о том волнующем состоянии, когда вся жизнь у тебя впереди, сил немерено, все понятно и конкретно. И вот эта жизнь прошла и не вызывала в нем ни капли сожаления. Все было как было: со своими ошибками, достижениями и провалами, с поисками главного, которое было несмотря ни на что обретено. Поэтому грудь его вздымалась высоко. Он наслаждался каждым вдохом, каждым уловленным запахом, каждой картинкой, что отражалась на сетчатке его глаз.

Он ощущал, что вся сила, выделенная ему для земной жизни, была распределена по ней как-то неравномерно. Он вспоминал, как после одного возвращения из Зоны, которое по всем признакам должно было стать последним в его жизни, он вдруг наполнился силой и властью как никогда. То же самое случилось и с Велигором. Им обоим Зоной было дано чудесное качество – сконцентрировать ресурс своей власти над другими людьми и пользоваться ею неограниченно в любой момент. В эти годы они властвовали столько, сколько было отпущено им аж на целую жизнь.

Именно поэтому его друг сейчас был практически опустошен и обессилен: он исчерпал все, что было ему дано, и последние капли жизненной энергии оставляли теперь его тело. Волк понимал, что будь он столь же подвержен страсти, которая так круто захватила Велигора, то и он сейчас лежал бы без движения.

Он уже точно не помнил, когда у него закрались сомнения в своем полноправии и всемогуществе, но сейчас благодарил этот миг. Именно с него началась его дорога к поиску себя настоящего. И, несмотря на то, что полностью преодолеть влияние приобретенного в Зоне властного качества не удалось, он понимал, что могло стать с ним, глядя в Велигора как в наичестнейшее на свете зеркало. Он не мог ничего поделать с обострившимися инстинктами, тонкой интуицией. Его органы чувств давали ему преимущество перед любым человеческим существом. Все остальное он научился держать в себе, жестко пресекая любые оправдания использования власти над другими людьми. Он научился контролировать свои слабости, контролировать свою боль, отслеживал и истреблял любые проявления страстей – и был уверен, что только благодаря этим огромным усилиям он сумел сохранить человеческий облик.

Лишь однажды он всерьез захотел, чтобы его власть послужила ему. Но не для него самого, а для беззащитной девушки, которая должна была противостоять этой самой нечеловеческой силе. Его единственное желание, возникшее из самых глубин его души, заставило его пойти к Кире. Он жаждал отдать ей все, чем обладал. И отдал бы, если бы это было возможно. Собрав всю свою власть, он внушал ей уверенность и способность противостоять и силе Велигора, и его собственной…

Получилось ли то, чего он так сильно жаждал, он не знал.

Но Зона четко давала ему понять, что потратился он на это действие в полной мере.

И от этого ему было светло и радостно теперь, у своей последней черты…

Волку не один раз задавали вопрос о том, как он узнал, что в Виноградной Зоне появилось «счастьедлявсехдаром»… И никому, включая самого себя, он не мог внятно ответить на этот вопрос. Он просто знал это. И все. Обладая уникальным знанием, однажды он сделал свою сталкерскую работу, когда показал эту игрушку людям. Он не знал зачем, для чего и что будет дальше, но непоколебимо верил, что это было необходимо… А теперь ему выпала честь вернуться сюда и вернуть это «счастье» обратно. Где-то внутри него было абсолютно твердое знание или даже вера, что все произошло так и тогда, когда это было нужно, а он лишь выступил послушным исполнителем. Он не знал великих целей, которым были подчинены его действия, но зато четко знал свою роль или даже миссию, как бы громко это сейчас ни звучало. С той самой секунды, как он услышал слова Велигора о необходимости вернуться в Зону, все сложилось в единую, понятную только ему картину.

А еще он знал, что ему самому было даровано величайшее счастье: не только пройти свой путь, но и спокойно оглянуться на него, веря, что действительно прошел его до конца. Только сейчас, под небом Зоны ему открывались все подробности его пути: он не искал счастья для себя. Он искал счастья для других. Найдя в Зоне то, что он принял за счастье, он совершил ошибку. Да и кто бы не совершил? Но этот шаг привел его к тому, что великие ученые переполошились и задумались над тем, как помочь обрести настоящее счастье каждому простому человеку. Он не знал и не мог знать, что будет с этим дальше, но он верил, что именно такой встряски и не хватало всему миру, чтобы что-то переосмыслить и сделать выводы. Каждому свои.

И теперь, когда псевдосчастье уничтожено в одной из ловушек Зоны, в которой пропадало все самым непостижимым для трезвого ума образом, он осознавал, что его дорога больше никуда его не вела, он прошел ее до конца. Именно поэтому ему было так очевидно, что Зоне больше незачем его отпускать. О таком достойном финале он мог только мечтать…

Вместе с грудами облаков по небу Зоны поплыли знакомые и незнакомые лица. За каждым из них стояли события и целые истории: кто-то повлиял на его жизнь, на чью-то жизнь повлиял он сам.

Он смотрел последние картинки своего земного пути и где-то на границе сознания чувствовал, что все это – ненастоящее. Все это – лишь плод его собственного воображения, один из галлюцинаторных эффектов Зоны.

– Прости меня, – только проговорил он, глядя на своего друга.

Велигор с усилием пошевелил губами, но не смог выдавить ни звука.

– Прости, – еще раз проговорил Волк и опустил голову на траву. – Мы обязаны были вернуться и вернуть.

И вот одна картинка разрослась во все небо, вытесняя и огромные облака, и другие лица и события. Она заняла все пространство, которое он только мог видеть: во весь горизонт раскинулся небольшой ухоженный поселок. Домики разной величины стояли на почтительном расстоянии друг от друга. Хрупкая девушка в нежном длинном платье свернула с дороги, которая вела к шлагбауму, на неприметную тропку, огибающую поселок справа. В ее ногах путались стебельки травы и луговых цветов. В нескольких местах ей пришлось наклониться, чтобы пройти под раскидистыми кустами сирени. А потом – мимо огромного виноградника с тяжелыми кистями ягод на подпорах.

Но внезапно Волка пронзила тревожная мысль, которой он совершенно не ожидал, не продумывал и не предполагал.

«А что, если счастье, как и власть, закончится так же?»

***

Те громады облаков, что проносились над двумя сталкерами в Зоне, рассматривал и Альберт Фридрихович, бессменный Советник президента. Он глядел на них сверху вниз из иллюминатора служебного самолета, пролетая над Виноградной Зоной, которая была самой обширной по площади из всех известных и потому самой малоисследованной.

Незадолго до вылета его помощник встревоженно доложил ему о краже объекта «Эс Икс» из института, ожидая, что вылет будет отложен. Но этого не случилось, запланированное возвращение в столицу не отменили. Наоборот, Зибельманн решительно занял свое место в кресле, готовый ко взлету. Помощник немного удивился. Это означало только одно: в столице были более важные дела, чем здесь. Он давно научился не задавать лишних вопросов и, уточнив у пилота расчетное время прибытия, доложил об этом своему начальнику. Тот с отсутствующим взглядом лишь кивнул в ответ.

Советник президента размышлял над неоднозначной личностью своего военного коллеги – Наумова и над тем, почему за столько лет тот так и не смог вызвать у него симпатии и делового доверия. Складывалось так, что именно то, за что ценили Наумова другие люди, вызывало больше всего вопросов и раздражения. Он недолюбливал Михаила Александровича за его показное прямодушие, за вызывающую честность, за неподкупность даже в мелочах, считая такие качества не очень полезными для того, кто занимается большой политикой.

«Странное дело, – размышлял про себя Советник, – вроде самые нужные и значимые человеческие качества, воспитываемые с раннего детства в каждой приличной семье. Но при определенных обстоятельствах они могут привести большую страну к беде, оставив чистеньким его носителя. Нет. Не должно быть и не может быть у настоящего политика ничего такого, за что его можно было бы зацепить. На этом уровне, когда от тебя зависят судьбы миллионов, важнее результат, а не собственная чистота».

Он раскрыл томик с воспоминаниями и размышлениями Уинстона Черчилля, решив переключиться на что-то более полезное, чем копание в собственной памяти. Записки легендарного политика были подарком самого президента, одной из нескольких книг в потрясающе оформленной серии. Некоторые книги даже включали тексты оригиналов. Безусловно, Зибельманн был знаком с содержанием большинства этих произведений, но шик и вкус, с которыми они были изданы, заставляли возвращаться к ним снова и снова: просто держать в руках, рассматривать рисунки и фотографии, перечитывать любимые отрывки…

Советник наугад открыл книгу, и его взгляд упал на ровные строчки: «Дипломатические отношения нужны не для того, чтобы блюсти приличия, а для того, чтобы добиваться преимуществ». Он радостно хлопнул рукой по странице, одновременно удивляясь, насколько мысли этого великого человека были созвучны его собственным. И то ли от этой созвучности, то ли от сопричастности чему-то грандиозному он удовлетворенно взглянул в иллюминатор, невольно возвращаясь к своим неспешным думам. «Пусть даже потом тебя будут вспоминать с высокомерной брезгливостью люди, жизнь которых ты сделал свободной, счастливой и в хорошем достатке, чужой негативизм – не очень высокая цена. Я могу себе позволить ее заплатить. Так что не время быть святым. Время – быть политиком».