Его голос прогремел взрывом в тишине, но не нарушил при этом ничьего покоя, в том числе и забытья Велигора.
Сам Волк, собравшись с силами, попытался встать. Все мышцы завибрировали и зазвенели, в любой момент готовые его предать и лопнуть. Тупая боль снова заливала все тело. Начинаясь в ногах, она горячим свинцом поднималась выше. Перед глазами повисла красно-серая пелена. Но в этот момент он уже стоял на четвереньках, намереваясь продолжить свое движение к положению человека прямоходящего. Однако подняться выше не удалось. Боль, обострившись, прострелила сначала одну ногу, а секунду спустя – другую, и Волк снова опустился в прежнюю животную позу, опираясь на наполненные жгущей тяжестью руки. Бордовая пелена перед глазами стала гуще и на несколько мгновений покрыла непроглядным туманом все вокруг.
Немного отдышавшись, он заметил, что предметы вблизи постепенно проясняются, обретая внятные очертания.
Он снова взглянул на Велигора, который лежал всего в нескольких метрах от него.
Он сделал неуверенный шаг вперед рукой. Это оказалось сложно, но выполнимо. Нога передвинулась следом за рукой с еще большим трудом. Сжимая зубы и тяжело дыша, он, переставляя по очереди руки и ноги, добрался в итоге до Велигора. И тут же рухнул рядом с ним на траву, ощущая, что не в силах больше держаться.
Из последних сил он зло двинул локтем своему другу между ребер. Тот не пошевелился и даже не вздохнул. А сам Волк практически взвыл от боли, которая от резкого движения пронзила руку до плеча и охватила половину тела.
Волк снова отдышался от напряжения и поднял голову.
– Как же мне тебя сдвинуть? Ты ж весишь, наверно, целую тонну!
Он потратил еще минут пять на то, чтобы, напрягая все силы, какие только в нем остались, снова занять позу животного. Упершись головой в бок Велигора и стиснув зубы, он попытался сдвинуть его с места. Все тело звенело от безумного перенапряжения, но чуда не произошло.
Обессилев, он снова рухнул на траву рядом с недвижимым телом друга.
Сталкер понимал, что ровным счетом ничего не сможет сделать. Он также понимал, что необходимо подниматься и идти обратно одному. Идти, пока живой, пока способен шевелиться. Но тело отказывалось слушаться разума и подчиняться его приказам.
Неизвестно, сколько времени Волк провел в слепой ярости на самого себя, не имея возможности поднять свое тело с травы. Однако за это время кое-какие силы к нему все же вернулись, и он, бросив руку в сторону, дотянулся до своего рюкзака, подтянул его к себе и запустил руку глубже, ощупывая внутри самые разные приспособления на все случаи жизни. Дело продвигалось медленно. Он старался не шевелить другими частями тела, давая им возможность отдохнуть и накопить энергию. Каждый его вдох растекался по телу, собирая боль, усталость и желание все бросить и вынося весь этот мусор с каждым выдохом наружу.
И вот наконец пальцы захватили и потянули за собой то, что он искал, – веревку. Довольно скоро вслед за рукой из рюкзака показался объемный моток. Давным-давно он выменял эту уникальную веревку у сотрудников института за немалый хабар. Это был неубиваемый материал, превосходящий многие известные ему по целому перечню характеристик. Для Волка же наиболее ценными из них были прочность на разрыв и огнеупорность. Такая веревка была безупречным помощником в Зоне в самых разных ситуациях.
Добыв с большим трудом из недр рюкзака ценный моток, Волк приподнялся и перекинул его конец через Велигора, усилием воли прогоняя воспоминания о другом человеке, которого он так же обматывал веревкой и обещал вернуться. Тогда он сдержал обещание и вернулся. Однако человека того так и не нашел, да и сама веревка стала короче метра на полтора.
Мотнув головой и стряхивая любые мысли и страхи на этот счет, он подсунул руку под поясницу Велигора и протянул веревку дальше. Именно там тело имеет небольшой естественный прогиб и просунуть руку относительно легко, не преодолевая огромного веса, давившего всей тяжестью на землю Зоны. Каждое движение рук или перенос центра тяжести отдавались болью в измученном теле Волка. Но он не пожалел ни времени, ни сил, чтобы сделать несколько намоток и качественно завязать узлы, которые не могут ни развязаться сами собой, ни затянуться больше, чем это было сделано.
Отдышавшись и успокоив взбесившееся от серьезных перегрузок сердце, он накинул себе на шею намотку веревки и, слегка потянув за тот конец, который уходил под Велигора, чуть наклонил голову. Первый виток веревки упал на землю. Волк, обливаясь потом и стискивая зубы от преодоления свинцовой тяжести в руках и ногах, сделал два шага все в той же волчьей позе, по-прежнему не имея сил превратиться в homo erectus[9 - «Человек прямоходящий».]. Он проследил взглядом веревку – она ровной дорожкой, тонкой, но прочной, связывала его с Велигором.
Сталкер снова слегка потянул за веревку и наклонил голову. Следующий виток упал с его плеч на землю и стал распрямляться вслед за его «шагами». Он снова убедился, что веревка ложится ровно и ни за что не цепляется. Пот катился ему на глаза, но он старался дышать ровно и беречь силы, насколько это вообще было возможно.
Так, виток за витком, движение за движением, он полз-шагал вперед. Точнее, конечно, назад, к тому месту, которое соприкасалось с настоящей живой землей, его родной землей, на которой все по-другому…
С каждым шагом Волк убеждался в правильном положении веревки на земле, каждый раз обводил взглядом окрестность, выискивая приметы и подтверждения правильности своего обратного пути, выслеживая признаки опасности.
В какой-то момент сквозь красно-серую пелену перед глазами ему почудилось впереди какое-то оранжевое пятно. Он взглянул на веревку и снова поднял взгляд. За это время пятно увеличилось и приняло очертания человека.
Волк не поверил своим глазам.
Инстинктивная мысль метнуться в сторону и отлежаться в траве, пропуская институтскую группу мимо, была тут же отброшена. Он снова поднял глаза и увидел за первым оранжевым пятном другое, поменьше. Навстречу ему действительно двигалась группа разведки института. Это был не мираж и не плод воображения. Волк знал, что за этой встречей, если они заметят его, последует если не смерть, то что-то вроде того. Но он также знал, что между этими двумя моментами будет достаточно времени, чтобы предупредить кого нужно и успеть найти решения.
Волк поставил обе руки ближе к коленям, опираясь всеми четырьмя конечностями на небольшую поверхность. Все тело звенело и трещало от напряжения, как маленькая электростанция. Он набрал воздуха в грудь, резко выдохнул и с силой оттолкнулся руками от земли, распрямляя тело. Ему это удалось, и теперь он стоял хоть и на коленях, но прямо, нечетко различая перед собой уже четыре оранжевых фигуры, шагающих строго на установленном расстоянии друг от друга.
– Я здесь, – крикнул было Волк, но горло его перехватило от длительного напряжения. Вместо крика он услышал невнятное хрипение. Прочистив горло и осознавая, что болит и оно, как будто участвовало в процессе передвижения не меньше рук и ног, он попытался еще раз.
– Я здесь!
На этот раз связки ударились друг от друга и завибрировали, извлекая не то первобытный рык, не то звук какого-то горна.
Шагающая группа вмиг остановилась. Впереди идущий поднял руку, призывая остальных затаиться и выждать.
– Я здесь! Я живой! Мое имя Волк…
Волк знал, что его имя известно далеко за пределами Виноградной округи. Все-таки немало славных походов в Зону было за его плечами, немало сталкеров, включая институтских служащих, знали его лично, отзываясь о нем весьма уважительно. Называя себя, он ожидал, что это должно сыграть роль в решении, которое принимал сейчас руководитель группы. Он также знал, какие альтернативы рассматривает главный из тех, кто пришел в Зону почти по его следам. Шансы его на выживание за счет помощи от оранжевой группы были невысоки, но если уж чудо произошло и явилось к нему, терявшему последнюю надежду с каждым движением руки и ноги, оно не могло теперь просто исчезнуть и оставить его ни с чем.
Больше он был не в силах стоять на коленях и медленно опустился на пятки, а потом и вовсе распластался по земле, обессиленно и покорно ожидая решений и действий оранжевой группы.
Соблюдая все меры предосторожности, к нему приблизились три человека.
– Ловушки? – спросил громко голос, усиленный динамиками.
– Нет, – едва слышно ответил сталкер, открывая глаза.
Над ним уже склонялся оранжевый скафандр.
– На веревке хабар? – снова громко задал вопрос голос.
– Нет, – еще тише произнес он, проваливаясь в густой туман. – Спасите его…
В этот момент картинка перед его глазами поплыла, странно изменились ощущения в теле, которое стало тоже будто расплываться в разные стороны. Оно колыхалось на непонятных волнах, то проваливаясь куда-то, то возвращая очень болезненные отклики.
Что происходило дальше, Волк не мог ответить. Его мысли и чувства застыли, оставляя возможность событиям развиваться без его участия.
***
Большой конференц-зал института был снова полон людей. Слово держал Радислав Петрович, который выглядел сегодня еще более харизматично, чем обычно. Он был одет торжественно и безукоризненно: черный итальянский костюм, идеально подогнанный по фигуре, подчеркивал тон и содержание его речи, а белая рубашка придавала этой картине тонкий, стильный лоск.
Но Кира слушала его вполуха, постоянно отвлекаясь на свои мысли.
То, что объект «Эс Икс» был украден этой ночью, уже было известно всем. То, что последствия этой кражи плохо прогнозируемы – тоже.
Институт в целом и лаборатория психофизиологии в частности продолжали свою работу в прежнем режиме. Этого ей было достаточно, чтобы не вникать во все прочие слова, произносимые сейчас с трибуны.
А Радислав Петрович говорил, что «во-первых, поставленных задач никто не отменял, они имеют такую же значимость, как и прежде, а возможно, даже большую, во-вторых, неизвестно, какие эффекты случатся в ближайшее время и какие задачи они поставят перед каждым сотрудником. К этому нужно быть всецело готовыми».
Потом он передал микрофон специалисту по безопасности, который, едва связывая между собой два слова в предложение, объяснял правила жизни в «раз и навсегда изменившемся мире». Если быть кратким: перчатки, перчатки и еще раз перчатки. Но из того, что техника безопасности была такой простой, вовсе не следовало, что объект «Эс Икс» никому не угрожал. Дело было как раз в том, какие ожидания или опасения люди вкладывали в этот объект.
Угроза, если рассматривать «Эс Икс» именно как угрозу, конечно, могла быть вполне спокойно остановлена этими перчатками. А вот если рассматривать инопланетный объект как вожделенное и доступное счастье, то само по себе стремление обладать им сметало любые, самые сложные препятствия. Собственно, кража «счастья» как раз и доказывала эту мысль. Люди не желали защищаться от него. Наоборот, они активно искали его и жаждали заполучить. И у них это получилось.
Потом снова слово взял Радислав Петрович, который на сей раз вещал, что исследования института должны предугадывать будущие события, так как работа с осчастливленными людьми началась уже давно.
Но, что бы директор ни говорил, он ни разу не выразил собственного отношения к массовому применению объекта «Эс Икс»: ни волнения, ни предупреждений, ни предвосхищения… Как будто это было единственное событие на земле, к которому у него не было конкретного личного отношения или оно совершенно его не волновало. Это очень настораживало Киру. Она решила, что Радислав Петрович, будучи не только руководителем уникального института, но и представителем властей, транслировал позицию такого невмешательства, которое было изначально спланировано. И реальность изменилась так, что теперь официальные люди, имевшие доступ к объекту, перестали этот доступ иметь, а страждущие, наоборот, были удовлетворены и буквально осчастливлены.
Не слушая руководителя института далее вообще, она провалилась в свои мысли:
«Сложно говорить об объективном мире, вдвойне сложно строить какие бы то ни было предположения о нем. Мы можем только создавать разные модели. Поэтому мир таков, каким мы можем, в смысле – „способны“ его видеть. А объяснение наблюдаемого – это лишь объяснение самого себя посредством каких-то внешних стимулов. Мы не можем ни объяснить эффект Зоны и того, что в ней происходит, ни вписать эти эффекты в уже имеющиеся у нас знания. Мы также не способны шагнуть выше, глубже, дальше, чтобы отказаться от текущего миропонимания в пользу нового, в которое уложатся все происходящие процессы, насколько диковинными бы они ни казались.